Девять женщин Андрея Миронова - Федор Раззаков

Тема спектакля очень серьезная – история про Карибский кризис. В спектакле были заняты все ведущие актеры: Андрей Миронов – Джон Кеннеди, Юра Васильев – Роберт Кеннеди, Линдона играл Владимир Петрович Ушаков, генерала Макнамару – Спартак Васильевич Мишулин. Играли Александр Ширвиндт, Раиса Этуш, Михаил Державин…»

Видимо, именно тогда на молодую и красивую актрису и обратил внимание Миронов, у которого на тот момент уже закончился роман с Людмилой Гавриловой. И вот уже в феврале 1986 года, когда Миронов приступил к первой своей режиссерской постановке – спектаклю «Тени» по М. Салтыкову-Щедрину, он на роль красавицы Софьи взял Елену Яковлеву. Послушаем ее собственный рассказ об этом:

«…Когда я пришла в театр, Плучек сразу меня предупредил: «Алена, будь осторожна! У нас тут столько красавцев!» Я, скромно потупив глаза, ответила: «У меня на первом месте искусство!» А тут Миронов взял меня в свой последний режиссерский спектакль «Тени» по Салтыкову-Щедрину. Мы успели сыграть пятнадцать спектаклей… Я, неопытная артистка, очень боялась репетировать с ним – он ведь звезда, кумир, к тому же на 18 лет старше. Вдобавок Андрей Александрович был очень строг на репетициях. Он меня специально изводил, каждый раз приговаривая на репетиции: «Нет, ее нужно заменить! Правда же, она не очень?» И я зажималась еще больше. «Артистка Яковлева! Вы когда наконец начнете работать?» – не унимался он. «Ну подождите, я еще не вошла в роль!» – пыталась защититься я. «Что значит – подождите! Уже билеты все раскуплены», – дразнил меня Миронов.

В Андрея Александровича невозможно было не влюбиться! Что я и сделала. Он любил интересных молодых женщин и очень красиво ухаживал… У каждой складывалось впечатление, что она для него – единственная.

Уже на служебном входе можно было безошибочно определить: Миронов в театре – пахло хорошим одеколоном и дорогими сигаретами. Ощущение, что вошел МУЖЧИНА с большой буквы, возникало немедленно! Даже мужчины в его присутствии как-то подтягивались. О женщинах и говорить нечего. Как вы понимаете, я не явилась исключением: не увлечься таким человеком было просто невозможно…»

Как видим, увлечение было. Но вот был ли роман? Вполне вероятно, что был, просто актриса считает не вправе выносить его на всеобщее обозрение. И если те, кто убеждены в наличии этого романа, правы, то получается, что Алена Яковлева была последней возлюбленной Андрея Миронова. Той самой женщиной, к которой он собирался уйти от Ларисы Голубкиной.

Дочери Андрея: две Маши

Еще в бытность рядом с Мироновым Татьяны Егоровой он мог стать отцом, причем не один раз. Но, как мы помним, судьбе было угодно, чтобы эти дети на свет так и не появились. В результате первый ребенок у Миронова родился на свет в законном браке – с Екатериной Градовой. Дочка Маша. Это случилось 28 мая 1973 года. И надо же было такому случиться, но в том же году, но чуть позже – 22 сентября – на свет появилась еще одна девочка Маша – у Ларисы Голубкиной, которой вскоре предстоит тоже стать дочерью Андрея Миронова. Причем волею все той же судьбы постоянно проживать ему придется с не своей дочерью, а именно с удочеренной. А для родной дочки он станет «воскресным папой» – то есть приходящим.

От Градовой Миронов ушел поздней осенью 1974 года, когда их дочери было всего полтора годика. Естественно, она этого не помнит. Но в ее памяти наверняка должна остаться некая обида на отца, который бросил их с мамой и ушел к другой женщине, да еще удочерил чужую дочку. Поэтому когда Маша Миронова была маленькой, на вопрос о своих родителях она отвечала коротко: «Папа у меня все время ля-ля-ля, а мама все время плачет». Эта короткая фраза хорошо характеризует ситуацию в той семье. Маленькая Маша Миронова чаще видела своего отца по телевизору, где он пел веселые песни про «Остров невезения» или «Джона Грея», чем вживую, у себя дома. Именно поэтому ее мама, судя по всему, и плакала так часто – что дочь лишена полноценной семьи и нормального отца. Хотя Миронов по мере своих сил помогал бывшей жене и дочери. Благо работали они в одном театре. И если Градова жаловалась на какие-то материальные трудности, то Миронов тут же старался эту проблему решить. Для него это было нетрудно – он прилично зарабатывал, получая зарплату сразу в нескольких местах: в театре, на съемках, на гастролях, на ТВ, в грамзаписи и т. д. Другое дело, что своей «доли» требовала и его новая семья, где тоже подрастала дочка.

Фактически воспитывали Машу Миронову ее мама и бабушка – Раиса Ивановна Градова. Вот как сама Мария вспоминает об этом:

«…Я могу сказать о тех, кого я любила. Например, о маминой маме Раисе Ивановне Градовой. Она была безумно красивой женщиной, и в нее в юности была влюблена вся Москва. Бабушка очень меня любила, а я ее. Она служила в Театре имени Гоголя, и именно с ней я впервые вышла на сцену в спектакле «Декамерон». Мне было шесть лет. Бабушка все время меня хвалила и говорила, что я самая лучшая, что, конечно, не соответствовало реальности. (Улыбается.) Но именно она заложила во мне веру в свои силы. Вторая бабушка – Мария Владимировна – больше критиковала. Это тоже очень полезно – я понимала, что не идеальна и нужно постоянно работать над собой…

Вообще я благодарна судьбе за разностороннее воспитание, которое получила в семье. Оно до сих пор помогает мне понимать различные точки зрения. Я существовала между двумя крайностями. «Папина» бабушка воспитывала меня строго, подвергая все мои действия большому сомнению, а «мамина» бабушка, наоборот, всегда меня хвалила, верила в меня. Думаю, это сочетание веры в ребенка и строгого осуждения его эгоцентризма было удачным…

В детстве я очень любила танцевать, обожала музыку, балет, оперу. Был период, когда я была буквально зациклена на Есенине и Айседоре Дункан. Мне хотелось быть как она. Танцевать перед публикой босой и свободной. Потом, лет в двенадцать-тринадцать, меня захватили фильмы Тарковского. Мама мне их показывала, потому что для нее он всегда был режиссером номер один. Я смотрела их и плакала. Не все понимала, но чувствовала, они трогали мое сердце и душу. Мне нравился фантазийный мир, существовать в котором было интересней, чем в мире реальном.

Я все время что-то выдумывала, меня все равно в эту сторону тянуло. Но я не любила, когда мне говорили: стань на табуретку и прочитай стихи. Если я слышала подобное или «Маша, станцуй!» – во мне кипел дух противоречия, и я делала ровно обратное – пела. (Смеется.) Как-то отвернулась спиной к публике и стала танцевать. Это был мой детский протест. Не терпела и не терплю насилия, в чем бы оно ни выражалось. В насилии творчество не рождается…»

А вот что рассказала Маша о том, как ее воспитывал отец:

«…Смешная была история, когда мне задали в первом классе (Маша пошла в школу в сентябре 1980 года. – Ф.Р.) учить басню «Стрекоза и муравей». Я пришла к отцу и сказала:

– Пап, проверь, пожалуйста, я выучила басню, – мне надо было, чтобы он просто проверил урок. – Послушай, как я рассказываю!

– Давай.

А он ждал прихода Горина. И у него был, по-моему, час свободный. Но мне показалось – это длилось бесконечно, я не знаю, сколько времени продолжалась пытка, но он не давал мне читать. Только я начинала, сразу раздражался, прерывал и говорил:

– Ты плохо читаешь!

Я ему:

– Ну почему, я же наизусть выучила, как же я плохо читаю?

Он меня замучил так, я не понимаю, честно говоря, серьезно ли это было, может быть, действительно ему хотелось как-то улучшить мое исполнение басни, но, по крайней мере, когда пришел Горин, то попытался меня спасти:

– Андрюша, перестань, ну отпусти ребенка, пусть отдыхает, пойдем с тобой займемся.

Но тот рвался:

– Нет, я хочу, чтобы она как следует читала!

Понятно, он хотел меня научить хорошо читать эту злополучную басню. Но я была в ужасе, мне же надо ее рассказать! Почему он меня мучает, за что? Чего он хочет от меня? А сейчас я понимаю, что, судя по всему, он добивался какого-то художественного прочтения…»

Итак, в шесть лет Маша впервые вышла на сцену, а в восемь – дебютировала в кино. Речь идет о трехсерийном телефильме «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна» режиссера с Одесской киностудии Станислава Говорухина. Маша сыграла в нем небольшую роль – Бекки Тэтчер. Съемки проходили летом 1981 года в Сухуми. Вот что об этом вспоминает сама актриса:

«…Это было мучением. Мы снимались при 40-градусной жаре, к тому же на нас светили софиты. А в пещере со сталактитами и сталагмитами было скользко и ужасно холодно. Иногда приходилось работать по ночам. Смены у всех были по 12 часов, у детей чуть поменьше. Но отдохнуть как следует нам не удавалось. Жили в гостинице, где было огромное количество клопов. Я трудно все это переносила. И у меня абсолютно не было никакой идеализации актерской профессии…

Когда снимали сцену в саду, где я должна была водить бычка, он сопротивлялся, и привели козу, которая ужасно пахла и с которой мне тоже не удалось найти общий язык. Так в фильм и вошли разные дубли – и с козой, и с бычком. А еще я ужасно боялась Талгата Нигматулина, который играл индейца Джо. Он пытался меня расположить к себе, общался, улыбался, но мы так и не подружились. Зато мы дружили с Федей Стуковым, Владом Галкиным и Игорем Сориным.