Альтернативная реальность - Александр Архиповец

Только б не сказать какую-то глупость, не обидеть, не спугнуть мою прекрасную фею!

* * *

И вновь воспоминания о несуществующем прошлом… Сны, пришедшие из альтернативной реальности.

Холмики заброшенного кладбища, майская сирень, Альта… Ее подруги и академконцерт по фортепьяно…

На кой мне все это – корсару зазеркалья?

Я, словно гончая, чую, что цель моя близка. Первая веха уже позади. У Карла под Полтавой не будет пушек, брошенных Левенгауптом у Лесной. Но этого, очевидно, мало. Нужен второй шаг – и не менее значимый… Мазепа? Казаки? Батурин с его фуражом и амуницией? Похоже, что так.

За кем пойдет Украина: за Карлом или Петром? К чему сомнения? И так ясно – за тем, кто победит.

Не зря Карл ищет генерального сражения. Видит, как редеет его войско, падает моральный дух и вера в победу. Голодный и холодный, да еще на чужой земле, солдат хорошо воевать не может. Вот и хочет шведский король покончить с русскими одним мощным ударом. Упрямо не желает слушать своих генералов, советующих уйти на зиму в Польшу, Саксонию. А зря, пока баталии не будет. До битвы под Полтавой еще полгода, даже боле. Мне, похоже, столько здесь не пробыть!

Значит, на первый план выходят гетман и его столица Батурин. Сегодня в ставку Меньшикова приехал племянник Мазепы – Войнаровский. Привез весть о том, что дядюшка в Борзне тяжко захворал.

— Вот видишь, Андрий, — укоризненно сказал мне Дмитрий Александрович за ужином (в последнее время мы частенько ужинали вместе), — болен ваш гетман. Почти что на смертном одре… А ты стращал – снюхался со шведом, сбежит к Карлу…

— Вот бы Александру Даниловичу и проведать больного друга… Ведь не очень далеко до Борзны. Верно?

Шеин впился в меня глазами. Удав, да и только! Сейчас проглотит.

— Думаешь?… — он уже успел просчитать ходы.

— Говорю, хорошо бы проведать… старика…

— Может, ты и прав. Утро вечера – мудренее. Пойду-ка я пока прогуляюсь, а ты не спеши, доедай.

Не знаю, прислушались ли к моим словам, но только в ту же ночь Войнаровский сбежал.

— Поедешь в Борзну с нами, — нахмурив брови, прошипел Шеин. — Неужто, казачок, и тут ты прав!

Все-таки удивительный человек Дмитрий Александрович: то мягок, то суров, то на "вы", то на "ты". Зная мою силу, не побоялся приблизить, идет по краю, играя, словно факир с огнем. Впрочем, как и я. Уверен, что при необходимости, не задумываясь, нанесет удар в спину. Но, ни одной секундой раньше. Лишь дурень режет курицу, несущую золотые яйца. Ну а Шеин далеко не дурак!

На полпути в Борзну нам повстречался полковник Анненков, сообщивший, что Мазепа уехал в Батурин.

Повернули туда и мы. Но засветло не успели. Пришлось заночевать в одном из сел.

Лишь на следующий день к полудню мы увидели высокие каменные стены Батурина с узкими бойницами. Мы разглядывали этот город-крепость, испытывая похожие чувства, что и древние греки, впервые обозревавшие неприступную Трою. Город, ощетинившийся пушками, был грозен и страшен. Ворота и те оказались наглухо замурованны.

Я помнил из истории, что Меньшиков погиб под Батурином. Вот только когда и как? Увы! Потому просил Дмитрия Александровича близко к стенам его не подпускать. Да куда там! Разве Данилыча удержишь?

Вот он уже гарцует на виду у всех… Кричит, обращаясь к людям на стенах. Хочет выяснить здесь ли гетман. Пальнет сейчас пушечка, наведенная опытной рукой начальника артиллерии Фридриха Кенигсена… и поминай, как звали.

На зов Меньшикова откликнулся полковник Дмитрий Чечель. На вопрос, где Мазепа, не ответил. Сказал лишь, что в город не велено никого впускать.

Так мы, не солоно хлебавши (как учила столь редко теперь вспоминаемая мной малышка Жаклин), повернули восвояси.

Александр Данилович от злости весь раскраснелся и продемонстрировал недюжинные знания русской матерщины. Обещал, во что бы то ни стало вернуться.

— Ну, б…, казачки, подождите! Вернусь, вашу мать, умоетесь кровавыми слезами!

В тот же день пришла весть, что Мазепа со свитой и тремя тысячами казаков переправился через Десну и вошел в лагерь шведов.

Вечером Шеин и Меньшиков написали донесение государю.

Спустя два дня Дмитрий Александрович позвал меня к себе.

— Государь велел нам с Александром Даниловичем завтра быть в его ставке, в Погребках. Как думаешь, зачем?

Я же тем временем рассматривал лежащее на его столе послание Петра. Прочесть успел всего лишь одну фразу: "Письмо ваше о нечаянном некогда злом случае измены гетманской мы получили с великим удивлением".

Шеин, перехватив мой взгляд, рефлекторно прикрыл его рукой. Затем, натужно рассмеявшись, убрал ее.

— Да что это я, право? Скрывать-то от вас нечего. Скорее наоборот… Удивлен и расстроен государь. Зело разгневан. Вопросик мой, часом, не забыли?

— Думаю, велит брать Батурин…

— Вот и я о том же… Только как его воевать-то? Сходу, штурмом – зубы обломаем… Осаждать – времени нет, швед подойдет, в спину ударит.

— Хорошо, а я причем?

— Помнится, ты хотел поколотить Карлу. Помог у Левенгаупта отбить пушки. Теперь Батурин. Ежели возьмем – переломим хребет Мазепе. Лишим шведского короля союзника, провианта, фуража. Так что ты уж поусердствуй, разлюбезный мой, еще разочек. А дальше, глядишь, мы уж и сами. Хотя дружеской помощи всегда рады…

Шеин не ошибся. Петр приказал взять Батурин.

Тридцать первого октября Меньшиков с войском подошел к крепости. Посланного парламентера с предложением сдаться на стены втащили веревками.

Осажденные попросили трое суток на размышление, но светлейший дал всего лишь одни. Как только они истекли – заговорили пушки.

— Так что, Андрий, станем делать? — взгляд змеиных глаз Шеина, казалось, проникал в самую душу. — Придумал? Вижу – придумал! Не томи.

— В предместьях Батурина много старшинских "маеткив". Пусть там хорошенько пошарят да покажут мне всех пленных… По одному… Может, чего и выудим.

— Что ж! Мыслишка не дурна! Как же это я сам не додумался… Старею.

Один пленник сменял другого. Понурые, злые, отчаявшиеся. Молчаливые и болтливые. Храбрые и трусливые… Никто ничего толком не знал. Пусто… Пусто… Пусто… Голова уже раскалывается. Наконец, привели старшину Прилукского полка Ивана Носа.

То бледнеет, то краснеет. Бегающие глазенки, сумбур в душе. Что-то на уме, но боится и гетмана, и Меньшикова, и Петра. Не может решить, к какому берегу прибиться.

Придется мне поднатужиться еще разок. Есть! Знает о тайной калитке. Если взять, как следует в оборот, все выложит, как на духу. А под глазом "удава" вообще запоет.

Я попросил позвать Шеина.