Было записано (СИ) - Greko

— Вася! — Дорохов, наконец, смог произнести первые слова. — Ты чего здесь?

— Ты зачем это сделал, Руфин?

Дорохов вспыхнул. Отложил в сторону знакомый нож — тот самый, который унтер-офицер Девяткин подарил поэту и которым нынче бывший командир изволил чистить ногти. Откуда он у него? Взял на память из ста вещей погибшего, описанных приставом?

— Ты как со мной разговариваешь⁈ Как смеешь⁈

— Ради офицерских погон? — Вася не обратил внимания на вспышку Руфина.

— Что? Да ты… Да я. Пошел вон, отсюда!

— Просто ответь. Я уйду. Не трону. Знаешь же, не докажу.

Дорохов молчал.

— Коркмас стрелял?

— Откуда ты…? ­– Дорохов удивился.

— Значит, не ошибся, — усмехнулся Вася. — Видел его, когда ждал тебя здесь. Думал, ошибся. Он же в русском мундире был. Отходил от твоего дома. Значит, ты на него посмотрел, когда молния ударила. Знак дал. Он же в кустах сидел, наш лучший отрядный стрелок? Или на скале над поляной?

Дорохов покачал головой.

— Поэтому так легко отдал мне пистолеты на зарядку. Знал, что все одно конец известный. И все ради погон?

— Ты не понимаешь, Вася…

— А ты объясни. Я постараюсь.

— Миша… Он бы все равно… Рано или поздно. И там, — Дорохов указал в потолок, — его ненавидят. Да и с языком своим он был не жилец. Все одно — нарвался бы на другую дуэль.

— Так ты благодетель, значит? Избавил от мучений? И всем — выгода. Там наверху все успокоятся, вздохнут свободно, ты получишь вдогонку Георгиевский крест и снова вернешься в круг офицеров.

— Ну… Считай, что так. И не его я от мучений избавил. Я избавил всех остальных от мучений из-за него. Потому что он был невыносим. Ну, закончили бы мы позавчера полюбовно, распили бы шампанское. А вчера он бы заново взялся за свое. И я бы не удивился, если бы он опять не напоролся на Мартынова. И Мартынов его все равно убил бы. Или кто другой. Неважно. Только испортив всем настроение, нагадив всем, он чувствовал себя в порядке. Несносный мерзкий человек.

— Может и так, Руфин. Спорить не буду. Язык у него было тяжелый. Сам иногда хотел его отрезать. Но только не они там наверху, не ты и никто на свете не имел права лишать его жизни. Знаешь, могли и потерпеть. Потому что он и только он… Не ты, не я, не те, кто наверху, а он нес жизнь всем нам. Потому что люди читают его стихи и находят силы жить дальше, быть лучше. Могли и потерпеть, — Вася вздохнул. — Ни тебя не запомнят, ни меня не запомнят. А его помнить будут и через века. А ты, боюсь, как бы ни подавился новенькими эполетами.

Дорохов пристально смотрел на Васю. Неожиданно сделал короткий и резкий взмах рукой, ловко подхватив со стола горлорез. Вася совсем не был готов. Уже зажимая шею, из которой фонтаном шла кровь, с улыбкой подумал о том, что хорошо обучил Руфина на свою голову и что Дорохов сделал классный удар ножом.

Вася упал на уже залитый кровью ковер. Был спокоен. Знал, что через несколько мгновений умрет.

"Что ж… — подумал. — Контракт не выполнил. Все справедливо.

Под горой лежит герой.

Его убили мандулой!"

…Дорохов выбежал из дома, мало что соображая. Сделав пару шагов, взял себя в руки. Остановился. Огляделся. Благо, был поздний час. Ни одного прохожего. Никто, наверняка не мог видеть и того, что только что случилось в его доме. Следовало быстро охладить голову и заняться Васиным трупом, залитыми кровью ковром и полом. Не для того он через все это прошел, чтобы вот так вот, как какая-нибудь малолетняя девица, поддаться истерике, испугу, панике и все похерить.

Посмотрел на руки.

«Хороший удар! — оценил. — Ни капли крови на мне. А нож сразу выронил. И это хорошо!»

Быстро развернулся. Быстро забежал в дом, крепко прикрыв дверь и запирая её. Потом оглянулся. Ноги подкосились. Рукой уцепился за косяк, чтобы не упасть.

Комната была пуста. Мертвый Вася не лежал на ковре. Нигде не лежал. И, если можно было сделать фантастическое предположение о том, что Вася выжил и смог выбраться незамеченным из дома, или что его труп кто-то быстро и незаметно унес, то уж никак нельзя было понять и объяснить то, каким образом ковер и пол были так чисты. На них не было ни одной капли крови. Будто и не приходил Вася к Руфину. Будто Руфин и не полоснул Васю ножом по шее. Будто Васи и вовсе не было ни в этой жизни, ни в этом мире.

[1] Предупреждая гневные крики читателей, напомним: а) у нас альтернативная история; б) хотя прошло почти два столетия, до сих пор нет ясной картины «дуэли местного значения» у подножия Машука. Есть гора вранья, лжесвидетельств, непонятных показаний и маловразумительные отчеты следствия, проведенного спустя рукава. Даже И. Л. Андроников — этот мощный лермонтовед — вынужден был выдумывать фантастические теории типа выстрела от бедра от Мартынова. На такой поляне можно топтаться без страха быть обвинённым сказочником. Всего два вопроса. Первый: почему Дорохов, самый старший из всех, не остановил дуэлянтов? Второй: почему 30 июля, через две недели после дуэли, появился приказ о его награждении Георгиевским крестом? Все награды за экспедиции выходили по весне. Вот и спрашиваем себя: вы на чьей стороне были, господин бывший юнкер?

[2] Кто-то скажет: авторы совсем ополоумели. Графоманские стишки втиснули свои. Ну, судите сами: «Скинь бешмет свой, друг Мартыш, Распояшься, сбрось кинжалы. Вздень броню, возьми бердыш И блюди нас, как хожалый»!

Глава 15

Коста. Манглис-Тифлис, август-октябрь 1841 года.

Послал как-то богатый багдадский купец своего слугу на базар купить что-то. Не важно что — пахлаву, седло, шафран… Не важно. Пришел слуга на базар и тут же у входа столкнулся со Смертью! Испугался, конечно. Бросился обратно в дом. Купец удивился: «Почему без покупки?» «Хозяин, — отвечал дрожащий слуга, — на базаре я столкнулся со Смертью. Испугался. Убежал, думая, что она пришла за мной, по мою душу!» Купец ценил этого слугу. Поэтому дал ему денег и отправил его в Самарру, подальше от Смерти. Слуга отправился в Самарру. А купец пошел на базар. Разыскал там Смерть. Спрашивает: «Зачем же ты так напугала моего слугу?» А Смерть отвечает: «Я и сама удивилась, с чего он так испугался. Ведь у меня с ним назначена встреча только сегодня вечером. В Самарре».

Я сразу вспомнил эту притчу, когда до меня дошла весть о смерти Лермонтова. Неизбежность. Было записано. На все — воля Божья.

Сетовал потом на Васю. «Эх, Вася, Вася! Что же ты? Одна задача у тебя была и с той не справился!» Тут же осознал, что не имею права предъявлять парню какие-либо претензии. И потому что, уже был уверен, что, даже если бы вокруг Лермонтова была в этот момент тысяча попаданцев с заданием его спасти и не допустить дуэли, ничего у них бы не получилось. Против Божьего решения не попрешь! И потому что впору было в первую очередь себя винить.

«Ты тоже умник! Послал пацана на задание! Спаси, Вася, Лермонтова! А сам чего? Если уж открылся, мог и предупредить, и сказать прямо: мол, так и так Михаил Юрьевич, в 41 году будет дуэль с Мартыновым. Погибнете. Так нет же! Не сказал. Посчитал, что намекнул. И что? Взятки — гладки? Сделал все, что мог? По совести — попросту умыл руки. Так что неча на Васю пенять! У самого — рожа крива!»

Самобичевание не помогало. И, в общем, не заставило по итогу начать биться головой о стенку или сгореть от стыда. Оправдывайся я, не оправдывайся, кори Васю, защищай Васю — без разницы. Против лома — нет приема! Нет у нас методов против… Язык тут прикусил. Киношная душа чуть не довела до богохульства.

— Прости, Господи! — прошептал. — На все — твоя воля!

Давно уже понял, что, да, кое-что я, безусловно, могу изменить в этом времени. И, если вначале думал, что все эти изменения только по мелочи, ничего не значащие, никак не влияющие на неумолимый ход жестокой истории, то сейчас думал иначе. Потому что даже одну спасенную жизнь другого человека никак нельзя считать мелочью. Вот это уж точно — явное богохульство. А я спас гораздо больше одной жизни. И Вася, кстати, тоже. И что в таком случае? Мне возопить Господу, что я готов был бы обменять всех спасенных нами с Васей людей на одного Лермонтова? Так сразу же получил бы по шапке. И по делу. Не мне играть человеческими жизнями. Это не фишки в казино.