Не взывая к закону - Леонид Юрьевич Шувалов

влепить пощечину, сказала:

– Они потребовали, чтобы сегодня в пять вечера я выложила деньги.

– Не связывайся, отдай… Я тоже договорился завтра вернуть.

Ситникова промолчала. Покорность Землянского вызвала у нее тошноту. Внезапно появилась решимость не давать этим подлецам ни копейки. Уж лучше сжечь деньги, чем нести им. Сволочи! Подлецы! Гады вонючие!

Землянский спохватился:

– Значит, их было двое?

– Да. Один постарше, морщинистый, будто из стиральной машины вынули. Другой… – Ситникова сдержала подкатившиеся к горлу рыдания, продолжила: – Другой – молодой, зубы золотые, нос перебит…

– А у меня был третий, – закусил палец Землянский. – Круглолицый, этакий херувим очкастый… Отдавать надо деньги, отдавать…

Предполагая, какой ответ получит, Ситникова все же спросила:

– Может, мне в милицию заявить?

– Леночка! Нас же посадят! – молитвенно стиснул руки Борис Игоревич. – Все равно твоему горю этим не поможешь… Не сомневайся, мое к тебе отношение не изменилось…

– Ну спасибо, утешил! – сардонически хмыкнула Ситникова и взялась за ручку дверцы.

Землянский притронулся к ее локтю:

– Леночка!

Отдернув руку таким жестом, словно задела за раскаленную плиту, Ситникова вышла из машины и, не оглядываясь, скрылась в толпе прохожих.

Землянский включил радиоприемник. Из динамиков, устроившихся возле заднего стекла, раздалась музыка в стиле спагетти-поп. Борис Игоревич навалился грудью на руль и мелко закивал в такт мелодии, задумчиво отвесив нижнюю губу.

ГЛАВА 39

В салоне было душно, несмотря на работающие над каждым креслом вентиляторы. Почувствовав, как самолет пошел на снижение, Шелехов приободрился. Но едва дверь открылась, понял, сколь глубоко заблуждался, предвкушая свежий ветерок. Впечатление было такое, словно он приблизился к распахнутой топке.

Спускаясь по трапу, он действительно ощутил на щеках дуновение ветра, но это был далеко не тот ветерок, о котором мечталось. Кожу обжигало горячей сухостью.

Едва Шелехов вышел из пассажирского автоприцепа, к нему кинулся смуглолицый капитан милиции.

– Виктор Григорьевич! – широко раскинув руки, кричал он.

Шелехов не любил, когда его встречали. Не любил главным образом потому, что разъезжать приходилось по делам, отнюдь не нуждающимся в огласке. Одет он был, как раньше говаривали, «в цивильное платье», и единственное, что подтверждало его принадлежность к Министерству внутренних дел, так это глубоко запрятанное во внутренний карман легкого белого пиджака удостоверение личности. Но капитан бежал, и ничего тут не поделаешь… Шелехов сдержанно улыбнулся, однако это не спасло. Тут же он попал в крепкие объятия незнакомого капитана.

– Вы мой гость, вместе служили в армии, теперь отдохнуть ко мне приехали, – перемежая деловитую скороговорку восторженными восклицаниями, говорил капитан с легким акцентом. – Меня Абдухамид зовут, Абдухамид Обиджонов.

Чуть отстранившись, Шелехов подыграл:

– Абдухамид! Да ты совсем не изменился, старый дружище!

Пассажиры, проходя мимо, с теплыми улыбками наблюдали встречу друзей.

Последнее, что доконало Шелехова, был темно-зеленый уазик с красноречивой надписью на синей полосе.

«Милиция», – с грустной иронией прочитал он.

Обиджонов понял причину его тоски, разулыбался:

– Областное начальство передало вашу просьбу… Но ни вы, ни они не учитывали местных условий. Жить в нашем городке в гостинице и не привлечь чьего-либо внимания невозможно. У нас не курортная местность. Сразу пересуды начнутся: кто, зачем, откуда, чего хочет… Тем более нам рано или поздно пришлось бы встречаться… Лучше уж вам быть моим армейским товарищем и жить у меня. Дом у нас большой, места хватит…

Разговаривая, он открыл перед Шелеховым дверцу, протер до идеальной прозрачности лобовое стекло, уселся за руль. Шелехов снял пиджак, положил на колени и прислонился потной спиной к колючему ковровому чехлу, накинутому на сиденье. Мысли словно расплавились и стали тягучими, как полежавшая на солнце ириска.

– Наверное, вы правы, – после долгой паузы согласился Шелехов.

Обиджонов посмотрел на него своими мягкими, чуть влажными глазами, снова улыбнулся:

– Наверное…

– Абдухамид, извините, не знаю вашего отчества…

– У нас не принято.

– Тогда и вы меня по имени зовите, – согласился Шелехов. – Как-никак в одной роте служили.

– Хоп! – кивнул Обиджонов, выруливая к переезду, запруженному одуревшим от зноя автотранспортом.

Они подъехали вовремя. Натужно заурчали перегревшиеся двигатели, и впереди взмыл в белесое небо шест шлагбаума, скрытого от них пофыркивающим автобусом. Кавалькада машин медленно заколыхалась, переливаясь через выложенный толстенным брусом взгорок переезда.

– Повезло, – переключая скорость, сказал Обиджонов, – иной раз по полчаса здесь стоишь.

– Удача хороша, когда приходит в нужный момент, – отозвался Шелехов, подумал, что изреченная премудрость не ахти какая мудрая, и, иронизируя над собой, добавил: – На то она и удача…

Обиджонову было интересно узнать, зачем приехал коллега из далекой Сибири. Но он не спрашивал, понимая, что рано или поздно тот сам заговорит о цели командировки. А Шелехов не мог найти силы перейти к делу. Все ждал, не появится ли по дороге какой-нибудь тенистый утолок.

Убедившись, что ничего подобного в обозримом будущем не предвидится, он со вздохом сказал:

– Мы вышли на сбыт лука, которой отправляется вагонами с вашего завода…

– На сбыт лука?! – с непонятной радостью воскликнул Абдухамид.

– Да, – осторожно подтвердил Шелехов. – Еще не все связи выявлены, но кое-что есть.

– Это же просто здорово! Я этим делом несколько месяцев занимаюсь, но пока ничего не трогал, хотел сбыт нащупать, а тогда уж накрыть всю контору разом.

Шелехов от такого поворота событий слегка опешил:

– Значит, нам везет не только со шлагбаумами!

От общности целей оперуполномоченные почувствовали взаимное расположение, будто и на самом деле были дружны не один год. Заговорили раскованно, на ты, не стесняясь перебивать друг друга.

До городка добрались, даже не заметив этого.

Машина проскочила по усаженной абрикосовыми деревьями центральной улице, свернула в узкий проулок, больше похожий на хорошо выбеленный коридор коммунальной квартиры. Сплошные стены дувалов, калитки тут и там, бегающая взапуски разновозрастная ребятня.

Едва машина остановилась перед низенькой, утопленной в дувал дверцей, ребятишки облепили ее, стали наперебой упрашивать Обиджонова, а один черноглазый мальчишка лет пяти деловито взобрался ему на колени и двумя руками стиснул рулевое колесо.

Абдухамид погладил его по голове, повернул к коллеге довольное лицо:

– Мой младший, Хакимджан…

– Есть и старшие? – улыбнулся Шелехов, глядя на Хакимджана, увлеченно и правдоподобно изображавшего звук работающего мотора.

– Еще четверо, – гордо ответил Обиджонов. – И все мальчики. Самый старший в этом году в техникум экзамены сдает.

Голоса окружившей уазик малышни стали громче и требовательнее. Шелехов вопросительно взглянул на Абдухамида:

– Чего они просят?

– А-а! – с напускным раздражением отозвался тот. – Прокатиться хотят.

Шелехов выбрался из кабины:

– Раз народ просит, надо прислушаться… Я подожду.

Абдухамид виновато глянул на него, потом сердито скомандовал ребятишкам:

– Залазьте, только быстро!

Нисколько не тушуясь от сурового окрика, в мгновение ока детвора оказалась в машине, оживленно защебетала.

Уазик