Бес в серебряной ловушке - Нина Ягольницер

пара? Нет, две. Значит, оба его преследователя на ногах.

Подросток резко вдохнул, усилием заставляя себя успокоиться. Ничего, гады. Куда им, топающим, шумно дышащим, бранящимся, смердящим немытым телом, до него? Что они знают о его легкой воровской поступи, волчьем чутье и непогрешимом слухе? И тут же в мозг раскаленной иглой впилась забытая было мысль: он даже не знает, где находится. За ближайшим углом его может поджидать новая опасность.

Пеппо сжал зубы, ударил кулаками в стену. Спокойно. Он всегда выкручивался из всех неурядиц. Винченцо часто ворчал, что ублюдкам вроде Джузеппе черти ворожат.

Что делать дальше? Оставаться на месте нельзя – кто знает, быть может, он стоит на самом виду. Но куда бежать? Пеппо пошарил ногой по земле, подобрал камешек и швырнул вперед. Тот звонко ткнулся в стену. Впереди тоже громоздятся дома. Запах фонарного масла почти не ощущается – значит, переулок темен. А вдруг на окнах домов стоят свечи? Черт.

Минуты утекали во мрак, а Пеппо все стоял, вжавшись в стену и чувствуя себя унизительно беззащитным. Где-то все так же слышались топот и брань, и Пеппо знал, что эти двое непременно найдут его. Но трогаться с места нельзя, покуда он не знает, с какой стороны приближается погоня. Вот они…

Тетивщик подобрался, снова изготовившись к бегству. Слева. К счастью, оба, иначе бы Пеппо несдобровать. Он не стал ждать приближения тяжелых шагов, отделился от стены и устремился вправо. На сей раз он не бежал. Он быстро и бесшумно скользил вперед, широко поводя в воздухе руками, – вырвавшись из рук двоих зрячих противников, было бы глупо разбить голову об угол здания. Вновь камень утробно рокотнул под ногой, и звук унесся вперед, не вернув эха, – впереди была прямая улица. Пеппо ускорил шаг, переходя на бег. И тут же в спину ударил крик:

– Вон он, бесеныш, держи его!

И снова бежать. Споткнуться, подняться на ноги и мчаться, не разбирая пути, чтоб снова споткнуться через несколько шагов. Улица пряма, как копье, и издали накатывает плеск, и порыв ветра освежает лицо. Впереди канал. Еще несколько ярдов, и волна тинистой прохлады развеивает затхлый воздух тесной улицы. Сапоги все громче выбивают дробь за спиной, Пеппо выбрасывает вперед руки, и ладони натыкаются на ограждение.

– Да… – бормочет он, одним прыжком перемахивает через рассохшиеся перильца и бросается в темную воду канала.

…Вода была теплой и отдавала гниющим деревом. Два гребка вниз, и пальцы скользнули по илистому дну: канал оказался не слишком глубок. Это было опасно – Пеппо знал, что дно каналов часто усеяно всяческой рухлядью, о которую запросто можно покалечиться.

Тетивщик приблизился к краю и осторожно приподнял голову из воды, прижимаясь к стенке, покрытой скользкой массой волглого мха.

В нескольких ярдах позади слышалась оглушительная ругань. Долговязый пенял толстяку на бегство мальчишки, переходя порой с цветистой брани на сочный трущобный жаргон. Догадаются ли они разделиться и пойти в разные стороны вдоль канала?

Но тут новый звук привлек внимание подростка. Казалось, будто огромные ножницы грубо режут толстый мятый шелк. Догадка пришла в тот же миг, и Пеппо стремительно ушел под воду – по каналу шла гондола. Глубоко ли она сидит? Заметили ли его пассажиры или гондольер? Воздух в легких был на исходе, и только эти вопросы паклей сидели прямо в горле. Тетивщик оттолкнулся от дна и снова поднялся на поверхность, со свистом переводя дыхание. Нет, похоже, его не заметили. Гондола успела пройти, и от удаляющегося суденышка донесся сварливый старушечий голос:

– Нельзя ли поскорее? Вон уже мостик, поспешите, любезный.

Мостик… Пеппо готов был крикнуть вслед гондоле слова благодарности. Под мостом можно на время укрыться.

Мост нашелся в два счета, возвестив о себе плеском воды о поеденные сыростью и плесенью опоры. Пеппо вцепился в толстый столб, в который раз переводя дыхание.

Он не знал, сколько времени провел вот так, беззвучно вдыхая гниловатый запах цветущей воды и чутко вслушиваясь в ночь. Плеск воды о столбы мешал разобрать, ищут ли его преследователи. Кипящая кровь успокоилась, в мышцы хлынула усталость, заныли многочисленные ушибы, и Пеппо отчаянно захотелось, чтоб эта ночь оказалась дурным сном.

Время шло. Почему-то стало холодно, несмотря на теплую воду. Еще какие-то шаги и голоса все реже и реже рокотали над каналом. Окончательно измучившись, подросток решил, что пора рискнуть, иначе он глупо утонет в этой мерзкой жиже, в какой-то момент разжав онемевшие руки. Отпустив столб, Пеппо подплыл к краю канала, подтянулся, поднимая из воды свинцово-тяжелое тело.

Он не заметил, откуда снова вынырнула торопливая поступь. Но было уже поздно. Сильная ладонь вцепилась в локоть, втаскивая тетивщика на скользкую каменную облицовку, и Пеппо оскалился бессильной яростью, когда глухой от бешенства, невероятно знакомый голос прорычал:

– Где тебя черти носят?! Я места себе не нахожу, а он тут в канале плещется, да еще выпивкой от него разит!

– Лотте… – пробормотал Пеппо, медленно разжимая кулаки. Он слышал, как Годелот еще что-то яростно ему выговаривает, но слова проходили мимо – отчаянное напряжение последних часов схлынуло вместе со стекающей с одежды водой, и в груди клокотал неудержимый смех.

– Ну, хватит нудить! – оборвал он друга и крепко сжал руку, все еще держащую его за мокрый локоть. Годелот замолчал, а потом проговорил уже иным тоном:

– Я ищу тебя еще с темноты, дуралей. Сначала все думал: заплутал ты. Клял себя, что отпустил тебя одного, купился на твою воркотню, будто нрава твоего поганого не знаю. А потом наткнулся на двоих… У одного нос всмятку да знатная эдакая полоса поперек рожи. Я еще тогда заподозрил, чья работа. А уж второй – страсть божья. Щека располосована от виска до подбородка, весь колет залит. А крику было и ругани, мальчишку они, дескать, упустили – впору оглохнуть. Пеппо, гад… Я уже не чаял тебя живым разыскать. Ты ранен? У тебя рука в крови.

Тетивщик брезгливо отер руку о весту.

– Ерунда… – пробормотал он. – Пришлось по ладони чиркнуть, чтоб за больного сойти. Они вплотную стояли, а для удара размахнуться надо. Но это все не важно… – Он запнулся. – Лотте, я… в общем… свалял дурака. Ты прости…

– Да черт с тобой, главное, жив, – проворчал шотландец. – А чем ты толстяка так отделал? Его теперь за пять миль ни с кем не спутаешь.

Пеппо устало пожал плечами и протянул другу левую ладонь. Между пальцев блестело узкое лезвие, тонким ремешком крепящееся к кожаному браслету на запястье.

– Я этим кошельки срезаю, – пояснил он, и лезвие