Еще одна из дома Романовых - Елена Арсеньева

Вера Кирилловна обмакнула перо в чернильницу и проворно заскрипела им по тетрадному листу. И в это время из кабинета донесся громкий крик приказчика из магазина Гамбса! «Чиновница», прыснув, прижала платок к губам. Леля встретилась с ней глазами – и почувствовала, что сейчас начнет неудержимо хохотать. И кинулась вон из приемной!

Потом она еще ходила к этому дантисту два или три раза, но «чиновницу» больше не встречала, хотя в приемной вечно сидели в ожидании своей очереди расфуфыренные дамы.

Потом дантист перестал доставлять ей удовольствие, и Леля больше не приходила к нему. Но неудовлетворенное желание продолжало отравлять ей существование. Леля нанесла визит гинекологу, потом – специалисту по грудным болезням. Новый, тайный мир открывался ей. Она знала силу своего воздействия на мужчин, поэтому соблазнить и того и другого ей удалось без всяких усилий. Специалист по грудным болезням был слишком прост и тороплив. Да и кушетка страшно скрипела – так, что наверняка в приемной было слышно… К нему Леля больше не пошла. А гинеколог оказался великолепен, изобретателен, некоторые ощущения стали для Лели подлинным открытием, да и полулежать в его кресле с раскинутыми ногами было не в пример удобней, чем опираться грудью на стол у дантиста или ерзать по расшатанной кушетке у знатока чахотки. К гинекологу она теперь наведывалась не реже двух раз в месяц. И уж теперь можно было не опасаться неожиданно забеременеть! Эти визиты были для нее великим облегчением, Леля заметила, что у нее даже характер улучшился. Довольство жизнью, веселье било из нее через край, именно в эту пору ее домашние приемы стали пользоваться особенным успехом. Сегодня она устраивала музыкальные вечера. Завтра – поэтические, послезавтра – театральные: разыгрывали пьески, сочиненные общими усилиями. Иногда начинали пугать друг друга, иногда – смешить, иногда устраивали лотереи, часто просто танцевали – один из адъютантов Эрика, Мальцев, был отличный тапер…

Все адъютанты поглядывали на Лелю с жадностью, и, чувствовалось, были всегда готовы к услугам… И это был, конечно, замечательный выход из положения, если бы с кем-то из них… И ходить никуда не надо… Но Леля прекрасно понимала, что, отдавшись кому-нибудь из этих мужчин, она его возненавидит за ту власть, которую он над ней получит. Кроме того, их отношения непременно будут замечены прислугой. Конечно, она мечтала иметь постоянного любовника, но не в своем доме. К тому же ее перестало удовлетворять только бездушное плотское удовольствие.

Теперь она понимала, почему мужчины презирают проституток. Не только потому, что та отдается за деньги любому, а потому, что она – за деньги – готова изобразить и страсть, и нежность, и пыл, и застенчивость, и робость, и то растворение женщины в мужчине, которое и составляет суть любви… Леля больше не могла ходить к своему любовнику и каждый раз покупать его. Пусть она оставляла деньги в приемной лишь для маскировки, чтобы не подвергать себя лишнему риску, но больше она не могла жить с ощущением покупки страсти.

Теперь ей хотелось большего, неизмеримо большего! Хотелось страсти и нежности, хотелось объятий и поцелуев, и разговоров, и смеха вдвоем, и восхищаться этим мужчиной хотелось, и принадлежать только ему…

Словом, теперь Леле уже хотелось любви. «Любить… Но кого?» Вот уж воистину!

И еще нужно было, чтобы ее любили ответно.

Она присматривалась к мужчинам, и однажды показалось, что в глазах великого князя Владимира Александровича она нашла тот свет, которого искала. Однако он не делал ни шагу навстречу. А когда Леля разыграла ту памятную сцену в кабинете, мигом превратился из почти поклонника в доброго, надежного друга – но только друга.

И как только она поняла, что эту добычу ей никогда не получить, как ей захотелось именно недостижимого. Она написала одно откровенное письмо, другое…

Ничего не менялось. Мария Павловна по-прежнему была очень расположена к Леле, но ее муж выскальзывал из рук. Терять его не хотелось.

И тогда Леля решилась на крайнее средство.

Она признается в любви! Владимир Александрович боится ее притворства, боится стать игрушкой в расчетливых руках? Значит, Леля должна убедить его в своей искренности, в силе своих чувств!

А что может быть для этого лучше, чем стихи?

Леля положила перед собой лист почтовой бумаги, раскрыла дневник на той странице, где были записаны ее стихи, покорившие когда-то Эрика, и, чуть нахмурившись от старания, принялась переписывать их на листок:

Я не могу забыть то чудное мгновенье,

Когда впервые я увиделась с тобой…

И так далее. Леля даже не позаботилась ничего изменить… Ведь мужчины не меняются, и то, чем ты поразила одного, легко поразит и другого!

Теперь оставалось решить, как передать стихи. Наверное, сегодня вечером. Мария Павловна хотела нынче поехать в театр и звала с собой Лелю…

Прекрасно. В театр так в театр!

Она запечатала конверт и положила его в отделанный мелким речным жемчугом ридикюль, который собиралась взять с собой.

На краю бюро лежала газета, от неосторожного движения она упала на пол и распахнулась на странице, где разнообразными шрифтами были набраны рекламные объявления. В глаза вдруг бросилось одно…

«Дантист П. Муравьев. Изумительное качество лечения зубов без боли! Вы не издадите ни одного стона!» — прочла Леля – и вдруг так и зашлась от смеха, вспомнив вопрос, который долго мучил ее и на который она так и не нашла ответа: тот приказчик из магазина Гамбса, который издал в кабинете дантиста громкий крик… почему он закричал?!

Она хохотала и хохотала, не в силах остановиться, до слез, и смехом этим, и слезами она прощалась с прошлым, безошибочно чувствуя, что нынешний вечер станет для нее началом новой жизни, новой судьбы!

* * *

Жизнь порой печалит нас, но она же и уносит огорчения или приносит на смену им радости. Недаром ее так часто сравнивают с рекой. Да и время сравнивают с рекой или с водой, которая точит камень. Время сглаживает наши обиды, учит терпеть и прощать. Это, конечно, прописная истина, однако каждый постигает ее на собственном опыте.

С того часа, как Александра, стоя за колонной, давала себе слово изменить свою жизнь, прошло не так много времени, а жизнь эта уже и в самом деле изменилась. Чуть больше года назад золоченая карета, которую везла шестерка белых коней, сопровождаемая конниками в красных доломанах, привезла в Зимний дворец для крещения первую дочь Александры и Павла. Ее назвали Марией – именем императриц! И в царской семье появилась еще одна Мария Павловна – младшая. Ее крестными родителями были – по настоянию Павла – Сергей Александрович и Элла.