Ловушка страсти - Джулия Лонг

Гарри не сообразил, что таким образом его просили уйти.

— У вас в руках прекрасная книга об итальянских художниках шестнадцатого века.

— Верно, — согласился герцог, хотя с тем же успехом мог бы держать французское эротическое издание.

Действительно, итальянские художники шестнадцатого века. Поэтому он и искал эту книгу. Он хотел погрузиться в мир Женевьевы Эверси.

— Я узнал переплет.

— Правда? — еле слышно прошептал герцог.

Можно подумать, книга захватила все его внимание и он не желал тратить времени на разговор.

Гарри подошел поближе и притворился, будто разглядывает полки. Он что-то задумал. Вид у него был очень рассеянный.

— Женевьева…

Ах, вот оно! Гарри невзначай произнес ее имя после долгого молчания. Привилегия называть ее по имени — словно вызов.

— Мисс Эверси очень любит итальянских художников.

— Да, — подтвердил герцог.

Гарри явно хотел услышать нечто другое.

Он принялся беспокойно расхаживать по библиотеке. Открыл коробку с сигарами и разглядывал ее содержимое, провел пальцем по коллекции ликеров в графинах, словно перебирал струны арфы, немного посидел в тяжелом кресле с высокой спинкой, обитом коричневым бархатом, снова встал, подошел к камину и посмотрел на ярко пылающий огонь. Весьма расточительно, но библиотекой часто пользовались, и Эверси могли себе позволить разжигать камин с утра. Вытянув шею, Гарри посмотрел на огромный портрет предка Эверси, висевший над очагом. Неизвестный в круглом жестком воротнике с красивым лицом, черты которого передались всей мужской половине семьи Эверси, а рядом тощая собака.

— Я всегда любил эту комнату, — наконец заявил Гарри с преувеличенной нежностью.

Герцог решил подыграть ему и оторвался от книги.

— Вы проводили здесь много времени?

— Не меньше, чем в библиотеке моего отца, — торжественно ответил Гарри.

— Я тоже надеюсь провести здесь немало времени, — загадочно заметил герцог и вновь обратился к книге.

Наступила тишина, пока Гарри пытался переварить сказанное.

— Женевьева и я прочли эту книгу вместе. Помню, как-то весной мы взяли ее с собой на пикник и долго обсуждали Веронезе, только она и я.

— Неужели?

Так долго обсуждать одного художничка, подумал про себя Монкрифф. Что можно о нем сказать? Как хорошо, что его не было на том пикнике!

Наконец-то его поиски увенчались успехом, Веронезе, Веронезе, ах да, конечно! Он ведь рассказывал Женевьеве о картине Веронезе, которую видел в Италии. Он запомнил ее благодаря ее пикантности: снова Венера и Марс, но на этот раз Венера совершенно обнажена, а Марс стоит на коленях, приготовившись, как неучтиво выразился герцог, ублажить ее.

— Женевьеве нравятся особенные художники… — нравоучительным тоном начал Гарри.

— Она любит свет и изящество линий, мифологические сюжеты с богатым подтекстом. Она считает, что Боттичелли недооценивают как художника. В этом я с ней согласен. Я видел его картину «Венера и Марс», и меня поразило его обращение к мифологии: очень чувственно.

Гарри выглядел ошеломленным.

Хм… Герцог не понимал, почему ему так приятно сознание того, что Женевьева поделилась с ним, а не с Гарри.

— Она не высказала вам свое мнение о Боттичелли, Осборн? Возможно, она лишь недавно пришла к такому выводу.

— Полагаю, мне стоит пересмотреть его работы, — пробормотал Гарри. — Я знаю, что за пределами Италии их нечасто встретишь.

— Возможно, вам стоит направиться прямиком в Италию. Ха-ха!

Гарри застыл на месте. Он неотрывно смотрел на герцога, сузив глаза от злости. Для него это было нечто совершенно новое.

— Ха-ха! — Смех Гарри звучал неубедительно. — Возможно, вы правы. Италия — красивая страна. Но мне бы не хотелось пропустить развлечения в доме Эверси, так что я предпочту остаться.

Монкрифф лишь слабо нахмурился, словно ему было все равно.

Он снова обратился к книге, в которой успел прочесть лишь несколько слов. Его мнение о домашних праздниках претерпело изменения. Изводить юных лордов оказалось намного интереснее, чем он мог себе представить.

Гарри пока не собирался уходить из библиотеки, словно считал, что оставить герцога наедине с книгой о художниках шестнадцатого века — все равно что оставить его наедине с Женевьевой.

Вместо этого он подошел к окну, отодвинул черную бархатную штору и выглянул наружу. Вид у него был рассеянный и обеспокоенный.

— Наверное, скоро будет дождь, — ни с того ни с сего заметил он.

Его совершенно очевидно беспокоил букет оранжерейных цветов ростом с трехлетнего ребенка, который герцог анонимно прислал Женевьеве.

— Что ж, возможно, время от времени мы сможем иногда поболтать об искусстве, поскольку я считаю себя в некотором роде экспертом, — храбро продолжал Гарри.

Весьма предсказуемый шаг: попытка подружиться с соперником.

Если только это не собственнический инстинкт человека, привыкшего, что им восхищаются.

— Не могу даже припомнить, сколько раз мы беседовали об искусстве с мисс Эверси… — Гарри замолчал.

— Много раз? — задумчиво переспросил герцог.

— Да.

В голосе Гарри звучало Торжество.

— И ни разу, она не упомянула Боттичелли… и его картину «Венера и Марс»?

Герцог поднял голову и взглянул Осборну в лицо.

«Ты проиграл, Осборн».

Гарри смотрел на него, потом шумно вздохнул, скорее всего соглашаясь с молчаливой оценкой герцога. И это расстроило его.

Монкрифф остановился на букве «Т» и наконец нашел то, что искал. Он принялся разглядывать гравюру, надеясь отыскать в ней что-нибудь волшебное. Перед ним была обнаженная женщина. Это пришлось ему по душе.

— Насколько мне известно, леди Бленкеншип тоже любит искусство.

— Верно! — поспешил согласиться Гарри.

— Она показала мне несколько рисунков котят. Очень мило.

Последовала пауза.

— Она действительно любит котят, — мрачно согласился Гарри.

— А кто их не любит? — пробормотал герцог, перелистывая страницу.

Ему хотелось побыть одному. Он все так же не мог похвастаться страстью к искусству, но все-таки решил прочитать пару страниц.

— Кажется, леди Бленкеншии почти ничего не знала о Боттичелли, Веронезе и Тициане. Но насколько я знаю, ни один из этих художников никогда не рисовал котят.

Снова молчание.

— Согласен, — сумрачно признал Гарри.

— Леди Миллисент — прекрасная девушка, очень милая и приятная.

И к тому же обладающая пышной фигурой, а ее бедра с радостью ласкал бы любой мужчина, но подобный разговор не годится вести в приличном обществе.