Сердце Феникса - Мэтью Гэбори

Сир Фалькен часто тренировался вот так перед битвой. И маленький Януэль, усевшись на пенек, не сводил с него глаз. Фалькен пояснял ему каждый свой жест с терпением, достойным каладрийского монаха. Он часами оттачивал одни и те же приемы, а мальчик старательно повторял их за ним, используя вместо меча палку. В ту пору ему только что исполнилось восемь лет. Он хранил теплые воспоминания об этих занятиях. Особенно ему нравилось дотрагиваться до оружия и слушать подробные объяснения капитана по поводу ковки мечей. Януэля завораживал сам клинок, который в умелых руках превращался в орудие смерти. Напрасно Фалькен твердил ему, что смерть приносит человек, а не меч. Но Януэль свято верил, что в каждом клинке таится коварство Харонии. Только когда ему стукнуло десять, он убедился, что металл годится не только для того, чтобы перерезать горло жертвы, с его помощью можно вспахивать крестьянское поле. Это открытие прозвучало для мальчика откровением, у него далее слезы навернулись на глаза. После ухода Фалькена занятия прекратились, но изо дня в день встречные воины по просьбе Януэля с ироничной улыбкой одалживали ему свои мечи. И всякий раз он вздрагивал, прикасаясь к холодному лезвию, но тем не менее упорно учился драться.

Обрывки воспоминаний беспорядочно проносились в его сознании, в то время как Шенда наносила удары воображаемому противнику.

Ее манера отличалась от традиционного драконийского подхода. Она использовала приемы, заимствованные из различных стилей и школ, причем интерпретировала их так, что нельзя было понять, к какой технике относится тот или иной удар. Казалось, что ей присуща своя собственная техника, составленная из всех тех приемов, которым она научилась за время скитаний по Миропотоку. К тому же она использовала очень необычное оружие. Два меча-Единорога двигались так быстро, что казалось, будто они слились воедино. Януэль с восхищением следил за ее передвижениями в полумраке пещеры. Подвижная и стройная, она почти танцевала. Более короткий клинок служил, чтобы отражать удары противника. Кузнецы ликорнийских провинций сделали на нем разнообразные насечки. Благодаря им Шенда могла заблокировать меч противника.

Время от времени она прерывала упражнения и шла к ручью ополоснуться. Чтобы было удобнее тренироваться, она сняла плащ и закатала рукава туники. От ее энергичных движений в пещере становилось теплее. На ее теле поблескивали капельки пота. В полутьме Януэль не испытывал стеснения, глядя на ее ноги, обтянутые высокими голенищами сапог из черной кожи, на белизну бедер под короткой туникой, когда она прыгала и кружилась. Конечно, это ему нравилось, но прежде всего его привлекали ее воинские таланты.

Она объяснила Януэлю, что с годами заучила каждую пядь своего второго клинка так, чтобы в нужный момент использовать наиболее подходящую насечку. Клинок подлиннее предназначался для нанесения решающего удара. Со временем лезвие стало безупречно острым, ровным и гладким. Драконийка рассказала Януэлю, что кузнецы после заточки клинка бережно собрали сверкающие металлические стружки, чтобы изготовить порошок, который используют иконописцы. Благодаря ему краски на картинах, изображавших Единорогов, действительно приобретали особенный, ни с чем не сравнимый оттенок.

К фениксийцу постепенно возвращалась любовь к оружию. Судьба вновь распорядилась так, что его жизнь зависела от клинка. Таков удел беглеца.

С наступлением сумерек они покинули свое убежище. И теперь, приникнув к скале, вслушивались, как утихает вдали шелест крыльев Грифона.

– Пойдем, – сказал она.

Под покровом ночи они шли в избранном направлении около шести часов. Над небом нависли облака, и это облегчало их продвижение, хотя они все же опасались выходить из леса. Эта предосторожность вынуждала их порой делать немалый крюк. Даже если можно было спрямить путь и сэкономить два или три часа, драконийка наотрез отказывалась идти на риск. Следовало держаться под кронами деревьев, чего бы это ни стоило.

Ночной холод пробирал Януэля до костей. В конце концов Шенде удалось убедить его накинуть ее плащ, сказав, что привыкла к ночным вылазкам и закалилась, тогда как ему куда привычнее тепло огней Алой Башни.

Они не говорили о том, что их ожидает. Если по ночам они будут идти с той же скоростью, а днем отдыхать, то следующей ночью доберутся до Эльдорского перевала. Его, вне всяких сомнений, стерегут горцы. А их Шенда боялась куда больше, чем Хранителей, летавших в небе.

– Они здесь у себя дома, – пробормотала она в ответ на вопрос Януэля. – Мы идем по землям, на которых они живут веками.

На рассвете, усталые, они улеглись под выступом скалы, надеясь заснуть, несмотря на непрестанно грозящую им опасность. Ощущая ломоту во всем теле, Януэль свернулся и закрыл глаза. Он ощутил, что холод больше не страшит его. Очевидно, Феникс теперь согревал его своим теплом, так как один трудный ночной переход явно не мог вернуть ему былой выносливости. А у Шенды, к его удивлению, зуб на зуб не попадал, и она была не в силах скрыть это. Она дрожала, завернувшись в плащ.

Недолго думая, Януэль прижался к ее спине. Она вздрогнула и повернулась было, намереваясь оттолкнуть его, но мягкое тепло, исходившее от фениксийца, притягивало и успокаивало. Они не сказали друг другу ни слова. Уткнув лицо в волосы девушки, Януэль спокойно заснул.

Испещренная впадинами и темными пятнами луна проглянула сквозь прореху в облачной пелене, и беглецы поняли, что пора продолжить путь. Никто из них не сказал ни слова о часах, которые провели вместе, прижавшись друг к другу. Януэль понимал, что чувство, которое он испытывает к Шенде, отнюдь не входит в число тех, которые фениксийцы научили его усмирять. Он вспомнил, что Фарель предупреждал его об этом несколько дней назад, на пути в крепость, и его лицо просияло любовью к этому человеку, заменившему ему отца. Юноша питал абсурдную надежду, что скоро сможет рассказать наставнику о своих новых ощущениях. Да, Януэль вынужден был признать: эта женщина притягивает его, ему вновь и вновь хочется вдыхать благоухание ее тела, любоваться фиолетовыми глазами, сияющими из-под шапки темных волос. Но пока он не хотел ничего большего. Дальше простиралось неведомое, о котором ему было известно лишь из нескромных рассказах Силдина, да еще со слов солдат, услышанных еще в детстве. И то, что он узнал, не вызвало у него желания испытать это на себе. Он чувствовал, что вполне может сдерживать свое вожделение, относясь к нему как к естественному чувству, которое теперь не повредит его дару. Может быть, после стольких пережитых страхов Януэль наконец начал понимать, в чем он заключается.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});