Олигарх с Большой Медведицы - Татьяна Устинова

Она знала, что на всех мужчин, работающих в галерее, она производит одинаковое впечатление – нежной, ни на что не годной, застенчивой девочки, погруженной в книги и в себя – отчасти. Всем хотелось ее жалеть и опекать.

Вот только жениться на ней никому не хотелось, а это было неправильно! Александре давно пора было замуж – двадцать пять лет, шутка ли! Не то чтобы она была готова выйти за Федора Петровича, но хоть за кого-нибудь уже выходить надо!

Вадим все испортил.

Они были предназначены друг для друга – он и она. Он художник, она искусствовед. Для нее искусство – вся жизнь, и для него тоже. Они идеально подошли бы друг другу, с их тонкостью, особым мироощущением и восприятием окружающей грубой действительности, а он обошелся с ней так… чудовищно!

Он женился на грудастой, ногастой, громкоголосой, курящей карьерной стерве, у которой оказалась такая же сестрица, и вдвоем с сестрицей они увели из-под носа у Александры то, что предназначалось именно ей. Почему-то именно сестрицу Александра ненавидела особенно остро, а с тех пор, как узнала, ненависть стала совершенно невыносимой.

Узнала Александра случайно.

Она подслушала разговор двух старух – матери и Фионы. Они редко секретничали – Фиона никогда себе не позволяла никакой ненужной «близости» с прислугой, хотя всегда подчеркивала, что мать не прислуга, а «коллега», но Александра отлично знала цену ее словам. У Фионы никогда не было никаких подруг и не могло быть – все по сравнению с ней были плебеями и простолюдинами! – и ей не с кем было «поделиться»!

Они пили чай – мать и Фиона. Вернее, пила Фиона, а мать только подливала ей и слушала, из-за ее плеча.

– Я и не знала, – говорила Фиона приглушенно, – если бы знала, никогда так не поступила бы.

Он был другим, это потом все началось. Разлад и все прочее.

– Нельзя было ему отдавать, – прошелестела в ответ мать.

– Да я и предположить не могла!.. А дома у себя держать после экспертизы стало опасно, ведь о ней узнали эксперты, могли воров навести. В банк сдавать на хранение я побоялась, в нашей стране все банки ненадежны.

Пауза, вздохи, звон ложечки о тонкий китайский фарфор. Фиона Ксаверьевна в разное время суток принимала чай только из определенного фарфора. Утром английский, в двенадцать часов – китайский, в пять опять английский.

Александре казалось, что вся жизнь Фионы только и состоит в исполнении правил, поддержании внешней формы, которую она сама для себя определила как «правильную»!

– Как я могла допустить, – вдруг почти в полный голос сказала Фиона, – чтобы она ушла из семьи!..

Александра, струсив, сделала шаг назад и замерла за высокой белой дверью. Старухи не знали, что она в галерее, потому и говорили так свободно. У Александры была своя цель, и она выжидала время, когда все уйдут. Сотрудники ушли, только мать осталась, но Александра знала, что она тоже вскоре уйдет, запрет двери, но на охрану помещение не поставит. С утра было известно, что вечером приедет Фиона, чтобы «поработать». «Работала» та в свое удовольствие – просматривала свежие каталоги Сотбис, стряхивала в хрустальную пепельницу свой любимый «Данхилл», который специально заказывался в Англии, покачивала ногой. В лакированной туфельке взблескивал благородно-негромкий свет настольной лампы под молочным абажуром.

Фиона приехала неожиданно рано, мать еще не успела уйти, а Александра испугалась, что они ее «застанут», но они даже не стали подниматься наверх, засели в кабинете у Фионы. Цель Александры находилась как раз в кабинете, и получалось, что сегодня ничего не выйдет. Нужно незаметно и тихонько выбраться из галереи и заново все придумать, и это было ужасно. Александра спешила, а старухи ей мешали.

Всегда ей мешали жить так, как хотелось!..

Александра тихонько спустилась по винтовой чугунной лестничке со второго этажа и выжидала, когда старухи закроют дверь, чтобы незаметно прошмыгнуть к выходу, но они дверь не закрывали – думали, что давно никого нет! Некоторое время она стояла посреди скупо освещенного зала, в окружении московских двориков.

– Сейчас нужно придумать, как ее вернуть, Фиона Ксаверьевна, – проговорила мать задумчиво. – Может, поговорить с ними? Предложить денег?

– Денег? – иронически переспросила Фиона. – Сколько денег я могу предложить за подлинную коллекцию Фаберже?! Вера Федоровна, вы говорите глупости!

– Нет, нет, – заторопилась мать, которая всегда боялась Фиониного гнева, – разумеется, не так примитивно. Мы можем сказать, что должны ее выставить и именно для этого она нам нужна.

Александра за дверью замерла и насторожилась. Теперь самым главным было услышать продолжение, а не уйти незамеченной. Она придвинулась поближе, так что даже неосторожно качнула дверь. Дверь скрипнула.

– Кто там, Вера?

Звон фарфора – мать, видимо, поставила чайник, который держала в руке. Она постоянно держала его, пока Фиона пила, а Александру это всегда бесило – Фиона только говорила, что мать не прислуга, а мать была именно прислугой, черт побери! Быстрые шаги по ковру, потом перестук каблуков по паркету – сейчас ее увидят, застанут, будет беда!

Александра, когда требовалось, соображала очень быстро. Она не успеет перебежать через зал, а даже если перебежит, деваться ей все равно некуда – много открытого пространства, украшенного грачами, московскими двориками и старыми липами. Спасения нет. – Вера?

Шаги все ближе, и тень мелькнула под высокой дверью – мать сейчас выглянет, она уже совсем рядом!

Александра неслышно прыгнула в сторону винтовой лестнички, на которой горел фонарь, единственный освещавший галерею в этот поздний час. Фонарь тоже специально заказывали в Англии – Фиона любила британскую чопорную добротность.

Из школьного курса физики Александре было известно, что, если стать за фонарем, свет скроет ее. Именно скроет, а не осветит. В восьмом классе они с девчонками даже поделывали такую штуку на площади – прятались позади прожекторов, освещавших неказистую новогоднюю советскую елку, и лаяли оттуда на прохожих. Прохожие пугались. Некоторые тетки в шапках стогами даже роняли сумки со страху. Девчонок это очень веселило.

Стараясь вообще не дышать, Александра пролезла за винтовую лестничку и молниеносно, за секунду до того, как мать вышла из высоких белых дверей, успела повернуть фонарь в пазах так, чтобы он светил только на дверь.

Мать вышла и огляделась.

Никого не было в просторном зале, только фонарь горел.

Мать постояла и ушла, и тут только с ужасом, пробравшим до самых костей, Александра увидела на полу под дверью листочек из каталога!.. Каталог она все время держала в руках – идиотка, дура, как это ей в голову пришло притащить его с собой сверху! Впрочем, там она никак не могла его оставить, потому что утром мать, обходя владения, непременно догадалась бы, что дочь сидела допоздна с этим самым каталогом!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});