Черные алмазы - Мор Йокаи

— А это кому?

Феликс, добродушно подмигивая, вложил в ладонь аббата ордер, ласково шепнув:

— Удачливому посреднику.

Священник удивленно покачал головой.

— Ты хочешь одарить меня?

— Не пойми меня превратно. Деньги не мои. Такие расходы предусмотрены уставом консорциума, они есть у каждого предприятия и заносятся в рубрику «учредительные расходы», — сказал Феликс, сунув в рот новую сигарету, и хитро и самоуверенно поглядел на друга сквозь пламя спички.

Аббат Шамуэль, скривив рот в полуулыбке сожаления, осторожно разорвал на четыре части сорокатысячный ордер, а потом со спокойным превосходством потрепал банкира по плечу.

— Дорогой друг! У меня в руках было все бондаварское поместье, и, если б я захотел, сейчас оно принадлежало бы мне. Я сделал с ним то же, что сейчас с ордером! — аббат бросил обрывки бумаги. — Пойми меня, наконец! Я не нищенствующий монах, у меня высокая цель. Я хлопочу не о dominium, a об империи.

От этих слов банкир так растерялся, что вынул изо рта сигарету, которую только что позволил себе закурить. Да, смело сказано!

— А теперь сядь и выслушай, какое у меня к тебе дело, — сказал священник и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться взад и вперед по комнате, изредка останавливаясь перед не спускавшим с него глаз Феликсом.

— Весь мир сейчас корчится в родовых муках, но рожает одних мышей, ибо львы не решаются появиться на свет. Повсюду царит хаос: в области финансов, в области дипломатии, в делах церкви. И хаос в этих трех областях еще больше усиливает неразбериху в каждой из них. Человек, который ясно все видит, мог бы стать властелином этого бедлама. Мог бы это использовать! Ведь миром правят просто клоуны в расшитых мундирах. Перед нами страна, правители которой не знают, что с ней делать. Куда они ее зовут, она не идет, вынудили бы, да не смеют, притесняют ее и боятся, не зная, что она сделает завтра. Сдастся ли? Пойдет ли на компромисс? Будет платить или возьмется за оружие? С каким противником вступит в союз и против какого врага? Выжидает ли? Или сдает свои позиции? Готова разразиться смехом или проклятьями? В стране есть только один элемент, стоящий между двумя борющимися сторонами, — духовенство. И церковь владеет крупным богатством.

Феликс наморщил лоб, так как все еще не улавливал в сказанном никакой связи.

— Как ты думаешь, сын мой, — неожиданно останавливаясь перед ним, спросил священник, — на что может рассчитывать человек, который покорит ради государственной идеи сначала отдельные районы, а потом отдельные классы этой страны? Не кажется ли тебе, что строительство твоей бондаварской железнодорожной ветки ничто так не продвинуло бы, как смиренная депутация крестьян и их священников, которые обратились бы к министру с заверениями в преданности? Рука руку моет. Народ провинции, поддержавший государственную идею, заслуживает поощрения. Понимаешь, какая тебе от этого выгода?

— Начинаю понимать.

— А какую, ты думаешь, должность получит тот, кто введет сермягу страны в законодательное собрание, а клобуки в венскую высшую палату?

Феликс изумленно всплеснул руками. Это и был ответ. Аббат прошелся по комнате, потом, поджав губы, сказал:

— Примас старый человек.

Феликс откинулся на кушетку, словно желая заглянуть как можно выше, чего сидя не сделаешь.

— Папа еще старше, — пробормотал аббат.

Банкир с возросшим изумлением уставился на гостя. А у того вдруг со страстью прорвалось:

— Карлики стоят за штурвалами кораблей, сын мой! И они все еще думают, что смогут противостоять великой буре. А какие у них жалкие средства! Церковь терпит крушение! А они думают, что поддержат ее гнилыми подпорками. Все обречено на гибель! Проклятьями эпилептиков они хотят поддержать стены! Слушай меня! Все усилия итальянских святых отцов лишь свидетельство о бедности. Они поддерживают престол святого Петра филлерами, хотя в руках у них были миллиарды, которым они дали уплыть. Только в Венгрии у церкви еще есть владения. Мне хорошо известно, что в ящике письменного стола министра лежит законопроект о секуляризации имущества церкви в пользу государства. Вене нужен лишь малейший предлог, чтобы рассориться с венгерским клиром. Они будут сражаться, опираясь на либеральную платформу, вся ненависть достанется их противникам. Для этого много не нужно. Дефицит растет, правительство стеснено. Небольшая оппозиция в имперском совете, которая обкорнает бюджет, или маленькая война — этого достаточно. Казна пуста, займа уже не получить. «Когда черт голодает, он и мух глотает». Но вдруг кто-нибудь их опередит? Престол святого Петра в опасности. Крупные владения венгерской церкви тоже в опасности. А что, если сейчас взять и выдвинуть такого рода идею, как «Встанем над всеми движениями! Будем более патриотичными, чем судебные заседатели, более лояльными, чем министры, более либеральными, чем революционеры, более правоверными, нежели высшее духовенство, спасем имущество венгерской церкви от правительства, а тем самым церковь — от революции! Разместим на мировом рынке гигантский стомиллионный заем под имущество венгерской церкви для спасения престола святого Петра!» Как, по-твоему, кем может стать человек, который осуществит все это?

— Всем, — пролепетал восхищенный этой фантасмагорией Феликс и поцеловал руку друга.

— Для осуществления этого великого дела мой выбор пал на тебя, — произнес аббат, позволив Феликсу поцеловать себе руку. — Твое бондаварское предприятие необходимо для того, чтобы одним удачным ходом обрестиизвестность во всем мире, чтобы имя твое упоминали на ряду с Штросбергом, Перейрой и когда-нибудь, быть может, даже с Ротшильдом. Вот причина, по которой я тебе помогаю. А когда ты крепко встанешь на ноги, я скажу тебе: «Теперь подставляй плечи, с твоей помощью я шагну выше!»

Эти откровения привели Феликса в настоящий экстаз. Перед глазами банкира уже сверкал гигантский заем, а в его сиянии вырисовывалась величественная фигура дорогого друга.

SOIREES AMALGAMANTES[69]

В один прекрасный зимний день Иван Беренд получил официальное письмо от президента Академии наук Венгрии, в котором сообщалось, что на последнем собрании по предложению естественного и математического отделения венгерской Академии наук он избран членом-корреспондентом вышеназванного отделения.

А во втором письме секретарь Академии наук официально предлагал ему — в знак согласия с избранием в члены ученого общества — сделать вступительный доклад в соответствии с (не знаю каким) параграфом устава.

Иван был удивлен таким подарком.

«За что мне такие почести? Ни разу в жизни я не написал ни единой строчки не только в научные, но даже в антинаучные журналы. Я не состою ни в дальнем, ни в ближнем родстве ни с одним из членов Академии. Я не магнат. На политической арене не выступал. Откуда взялась эта репутация, благодаря которой меня выбрали в члены ученого общества? Быть может, разнеслась весть о моей химической лаборатории? Но тогда следовало бы избирать в академики каждого управляющего шахтой, каждого инженера машиностроительного завода, ведь у них не меньше познаний в физике и механике, чем у меня!»

Однако от такой чести нельзя отказываться. Кто знает, а вдруг стране, чтобы укрепить свой престиж, необходимо собрать всех, кто учился чуть больше прочих? Иван поблагодарил за избрание и ответил господину секретарю, что, прежде чем истечет обусловленный уставом год, он прибудет в Пешт и сделает доклад.

Потом он весьма серьезно принялся за дело и начал искать тему для доклада.

Он остановился на описании микроскопических crustaceae,[70] которых изучал во время бурения артезианского колодца; он систематизировал свои наблюдения — результат десятилетнего упорного труда — и к поздней осени разрозненные записи сумел связать в единое целое.

Нет сомнений, что своим трудом, составившим в отпечатанном виде авторский лист, в любой точке земного шара, где занимаются подобными вопросами, Беренд произвел бы сенсацию, но несомненно и то, что никогда еще в часы публичного чтения так не зевали (читать полагается не больше семи часов, потом президент лишает докладчика слова), как во время доклада Ивана о микроскопических членистоногих; справедливости ради мы вынуждены также заметить, что за доклад, отпечатанный в «Вестнике академии», Ивану было выплачено ровно двадцать австрийских форинтов.

Однако к роману это не относится.

После доклада раньше всех поздравил неофита и пожал ему руку, похвалив за «весьма интересный» трактат, аббат Шамуэль.

Тоже ученый. Да и как ему не быть ученым!

В голове Ивана сразу прояснилось.

Он понял, какие заслуги помогли ему стать членом Академии.

Так вот кто этот тайный покровитель, открывший его для науки! Своим избранием он обязан дружбе аббата Шамуэля. Ну что ж, и это хорошо. Мелкие подарки укрепляют дружбу.