Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз - Алексей Маслов

Интересна и дальнейшая судьба этих игр — именно из них родилась известная китайская борьба цзюэли, позже — шоубо и сянпу, а последняя, попав на Японские острова, стала называться «сумо». В ряде случае борцы завязывали на головах ритуальные косички в память о древних масках с рогами.

Илл. 60. Бронзовая чаша с изображением рогатого дракона или таоте внутри. Наливая напиток в чашу, люди таким образом «кормили» духа. XII–XI вв. Провинция Цзянси

Можно проследить и истоки этого рогатого танца. Многие древние хроники, например «Лунюй хэту» («Иллюстрированные записи о речных драконах и рыбах»), «Лу ши» («История Лу»), «Шу и цзи» («Записи о об удивительном», рассказывают, как полулегендарный предок китайцев, считавшийся «правителем центра», Хуан-ди (Желтый правитель) вступил в войну с Чию — лидером южных китайских племен. Сражение развернулось в местечке Чжолу. Описание этого сражения на первый взгляд может показаться очевидной сказкой: «На передней линии воинов находились медведи (стон), бурые медведи (им), различные хищные животные (пи и сто), под флагами же стояли стервятники (дяо), дикие гуси (янь) и дикие птицы (чжэнь)». Со стороны же Чию выступили некие «животные, что говорили человеческим языком, с бронзовыми головами и железными щеками».

Были среди них и люди с «бычьими копытами», и «люди с четырьмя глазами и шестью руками».

Сам же Чию и его братья обладали «рогатыми головами». Хуан-ди, призвав на помощь священные силы, в том числе драконов (позже мы покажем, что под драконами в древности подразумевалась особая категория медиумов), вышел победителем из этого сражения и стал главным правителем тогдашней территории Китая.

Очевидно, что эта история воспроизводит какое-то древнее столкновение между различными племенами центра Китая, расселявшимися по Хуанхэ, и народами его южной части, произошедшее в III тыс. до н. э. Различные «бурые медведи», «дикие гуси» и прочие животные являются тотемными названиями племен. Скорее всего, и Хуан-ди, и Чию являются не именами собственными, а обобщающим названием племенных объединений, которые и столкнулись друг с другом.

Примечательно, что китайская традиция нередко выставляет Чию положительным героем, носителем культуры и изобретателем многих полезных вещей, например арбалета и даже рыбной ловли, причем по этим качествам и своим изобретениям рогатый Чию дублирует рогатого Фуси.

Можно предположить, что племена Чию были представителями австронезийских народов, которые в результате столкновения с монголоидными народами были вытеснены с территории Китая в район южных морей, а часть откочевала на американский континент.

«Игры Чию», исполняемые в память об этом столкновении, по сути воспроизводят древнейший обряд инициации, где медиум, обрядившись в маску с рогами и нередко надев на себя звериные шкуры, целиком перевоплощается в сакрального духа предка. А сама маска с рогами соотносится в своих истоках с маской таоте и древнейшими танцами, связанными с перевоплощением медиума в духа.

Попутно заметим, что рогатый персонаж — далеко не редкость в ранних культурах, и во всех случаях он связан с некими обрядами, магией и культурой переодевания людей. Например, В древности для обозначения слова «хвост» (вэй) рисовалось не животное, с привязанным хвостом, исполняющий ритуальный танец на печатях, обнаруженных в Тепе Гавре и в иранском поселении Тепе Гиян, очевидно просматривается некто с рогами на голове.

Его обычно именовали «хозяин животных».

Подобные же изображения шаманов встречаются и в далекой от Китая Сузиане.

Таоте: воспоминания о далеких предках?

Как видим, изображение таоте первоначально предположительно воспроизводило облик неких племен, населявших Китай в древности и вытесненных оттуда в результате межплеменных столкновений. Особенности некитайского облика и оказались зафиксированы в особом типе лица таоте. Позже таоте действительно превращается в маску, которую надевает медиум, вступая в контакт с духами предков. Таоте превращается в изображение медиума или лидера племени, а его изначальный смысл как представителя мудрых докитайских народов был утрачен.

Затем начинается этап воспроизведения этого «рогатого ритуала», проявившийся в танцах, ритуальных боях, а сегодня и во многих народных обрядах. Нам не известно ни точное значение ритуала, ни его вид, известно лишь, что медиумы надевали на голову маски, подобные изображениям таоте, и исполняли ритуальные танцы. На древних гадательных костях можно встретить иероглифы «м» (современное значение «удивительный», «необычный») и «гг/м» («дух»), которые изображались именно в виде человека с поднятыми вверх руками и с маской на голове.

Самое главное здесь, что духи сами не изображались никогда, речь шла именно о человеке, перевоплотившемся в духа путем переодевания. Такая трансформация, характерная для ранних культов по всему миру, позволяет предположить, что даже на бронзовых сосудах изображались не духи, а все же правители, которые «одеты как духи». Интересно, что для обозначения понятия «хвост» (вэй) также рисовался человек с рогатой маской на голове и прикрепленным сзади хвостом, что трактовалось не просто как «хвост животного», но именно как ритуальный наряд медиума.

Следует учитывать, что у духов в мире мистического не было конкретных функциональных обязанностей, архаическое сознание еще не предусматривало разделения божеств по ролевым функциям, например, «духа горы» или «хранителя очага». И в этом смысле таоте был всем, воплощал все и реализовывался во всем. О единстве его функций свидетельствует, скажем, одна из фигурок из светлого нефрита высотой чуть более 12 см, обнаруженная в 1976 г. в гробнице правителя Фу Хао на руинах Инь недалеко от города Аньяна (пров. Хэнань). Это двусторонняя фигурка какого-то существа с характерными рогами и широким овалом лица. С одной стороны это существо имеет явные женские половые признаки, с оборотной стороны — мужские.

Таким образом, божество, похожее на таоте, являет собой одну из самых ранних форм ритуального гермафродитизма, точнее, абсолютного слияния мужского и женского начал внутри одного духа. Таким же образом в нем сливались и все сакральные функции, сам же древний Китай тяготел не ко множеству духов, а к единству их воплощения.

В любом случае, таоте и подобные ему изображения тяготели к некому изначальному и мифологически единому духу. Эта «изначальность» проступает и в ранних пиктограммах-иероглифах. Например, сам иероглиф «юань» («первичный, изначальный») на гадательных костях изображался в виде существа (человека?) с большой головой, стоящего боком к наблюдателю.31

Существует одна особенность, которая позволяет пролить свет на функциональность изображений таоте. Изображение его встречается исключительно на ритуальных бронзовых сосудах. Оно составляет центральную часть внешнего, а иногда и внутреннего декора треножников, котлов и других сосудов. Заметим, что такие бронзовые сосуды вряд ли использовались для повседневного приготовления пищи и скорее применялись во время ритуальных «кормлений духов», в то время как для обычного обеда древние китайцы, как и большинство других народов мира, употребляли деревянную или керамическую посуду. Таким образом, это существо своим присутствием либо освящало напиток и пищу, которыми наполнялись сосуды, либо посредством этого «принимало участие» в ритуале, который разыгрывался при помощи этих сосудов. Нелишне напомнить, что практически все ранние ритуалы Китая были связаны с приемом пищи, точнее с «кормлением духов». Не «окормляли» ли тем самым самого maome, изображенного на сосуде, закладывая пищу в сосуд с его изображением?

В продолжение этого можно высказать и другое предположение: мы уже обращали внимание на то, что нередко сосуд и есть само тело тaoтe, таким образом, вино и пища пребывают внутри него и как бы даруются тaoтe. Классическим примером, в частности, может явиться небольшой чайник, где голова тaoтe служит крышкой, носик чайника — его хвостом, а корпус чайника — телом духа. Наполняя сосуд пищей или вином, древние как бы закладывали пищу в тaoтe и кормили его. Собственно, весь ритуал заключается в том, чтобы сначала пища и напитки были погружены в таоте, прошли там мистическую трансформацию, тем самым сакрализовавшись, и уже потом в «истинном» виде вышли наружу и были приняты людьми. Эта трактовка может иметь несколько вариаций; в любом случае, для того чтобы отдать предпочтение хотя бы одной из них, доказательств не найдено. Так или иначе, тaoтe на сосуде связан с «кормлением духа» (духа предка?).

Таким образом, сам бронзовый сосуд оказывается вторичен относительно тaoтe. Сосуд не имеет самостоятельной функции как просто емкости для риса, бобов или вина. Он представляет собой не более чем символическое тело тaoтe, которое следует заполнить пищей, накормить духа, порадовать его.