Глазами любви - Кэтрин Довиль

Магнус даже не глядя мог бы сказать, что вдову это не впечатлило.

– Мне не удастся поддерживать огонь, – крикнула она из дверей, – если ты будешь швы­рять в грязь сухие дрова! С таким же успехом ты мог бы бросить их вон в тот пруд!

Магнус в ответ только крякнул.

Чтоб наколоть дров, он разделся до пояса, и, как ему показалось по блеску в глазах вдовы, она оценила красоту его телосложения. Теперь дождь усиливался, и он ощущал, как холодные капли стекают по потной обнаженной спине и плечам. Но, покончив с одной поленницей дров, он дол­жен был приняться за другую. Магнус уныло по­думал о том, что в этом деле ему недостает сноровки и приходится компенсировать этот недоста­ток грубой силой.

Вдова захотела также, чтобы он доил коров, потому что она кормила его и считала, что за еду он должен выполнять и эту работу. Но даже ей было ясно, что Магнус не умел доить коров и да­же коз, поэтому вместо него она послала заняться дойкой своего хмурого сына-подростка, а Магну­су велела притащить кучу жердей для изгороди. Эту работу гораздо лучше сделал бы мул, но и Магнус тоже с ней справился. А теперь он колол дрова и уже наколол целую гору.

Следя за вдовой краем глаза, Магнус поду­мал, что женщина недурна собой. Она была еще молода, с большой грудью, тонкой талией и лука­выми черными глазами, оценившими его, как только он вошел к ней во двор. Она знала, чего он хочет, еще до того, как он заговорил.

Магнус не ел с тех пор, как помог одному из членов дикого племени разыскать в чаще у реки корову и новорожденного теленка, а это было вче­ра. В награду за труды он получил от пастуха по­ловину его хаггиса.

Одно только воспоминание об этом вызывало у Магнуса серьезные размышления о том, не луч­ше ли умереть с голоду, чем снова есть прогор­клый овсяный пудинг, приготовленный в овечьем желудке, и выходило, что, пожалуй, для того, чтобы умереть, требовалось меньше отваги, чем для того, чтобы есть эту гадость. Потом он пошел сквозь дождь и набрел на мызу вдовы. Она вы­шла из дома и, с пристрастием оглядев его с головы до ног, обещала дать ему хлеба и пива. Она даже намекнула, что уделит от щедрот своих еще и кусок сыра.

Магнус наклонился, взял еще одно полено и положил его на пень. Он уже наколол порядочную кучу дров, но, вспомнив о сыре, решил, что готов сделать что угодно, если вдова проявит к нему двойную щедрость. Он начал думать, что ему не добраться до Эдинбурга, если он не будет питать­ся получше: когда у человека нет даже медного фартинга, такое путешествие становится риско­ванным делом. К тому же у него буквально нечего было продать, кроме меча.

Теперь Магнус начинал по-иному смотреть на вилланов, нищих, цыган и прочий скитающийся по дорогам голодный сброд, мимо которого он преж­де проезжал, не обращая на него никакого внима­ния. С седла боевого коня мир выглядел совсем по-другому.

А теперь, думал он, водружая на пень сле­дующее полено… А что теперь? Ну, а теперь сэр Магнус фитц Джулиан, этот галантный поэт, этот красивый, не знающий себе равных трубадур, этот певец красоты благородных английских дам, украшавших двор графа Честера, теперь он надеялся, что сумеет наколоть достаточно дров, чтобы умас­лить какую-то крестьянскую вдову, с тем чтобы она дала ему его единственную за этот день трапе­зу, за что он был бы ей безмерно благодарен.

Внезапно пришедшая в голову Магнусу мысль о небольшом кусочке жареной баранины придала ему сил, он размахнулся и ударил топором полено точно посередине.

Полено с треском раскололось, и половинки его просвистели в воздухе. Дубовые щепки просвистели мимо двери, и вдова едва успела нырнуть в дом, издав при этом сдавленный крик.

Магнус пожал плечами и водрузил на пень следующее полено.

Да, сказал он себе с горечью, вот вы где сейчас, сэр Магнус фитц Джулиан, непобедимый участник всех турниров в северной Англии, непре­взойденный наездник и боец, победитель более чем в двадцати кулачных боях только при дворе графа Честера. Другие рыцари старались дер­жаться в турнирах подальше от него, боясь подмо­чить свою репутацию. И, Господь свидетель, отец Магнуса имел все основания гордиться им, что он и делал, хотя угодить ему было трудно, потому что и сам он, граф де Морлэ, был непобедимым рыцарем.

Магнус припомнил, что при дворе кто-то сло­жил песню и назвал его в ней «совершенным юным паладином» и «бесстрашным метателем копий в турнирных схватках». И хотя сам Магнус считал, что выражено это было слишком цветистым и на­пыщенным языком, но образ его был все же обри­сован в этой песне довольно точно.

И вдруг Магнус подумал, что сейчас готов был бы продать душу дьяволу за миску горячей ячменной похлебки с говядиной.

Он заметил вдову, которая подобрала дубо­вые щепки, чуть было не угодившие ей в голову. Она держала их под мышкой и сейчас шла через двор, приподняв уголок шали, чтобы защитить себя от мелкого дождя. В это время Магнус поло­жил на пень следующее полено и на этот раз раз­рубил его несколько удачнее.

Вдова бочком проскользнула мимо него, что­бы положить щепки в деревянный ларь. Когда Магнус снова принялся размахивать топором, вдова не сводила глаз с его обнаженного торса и мускулов, игравших на руках.

Вздохнув, она легонько провела языком по верхней губе.

– Ты не боишься до смерти застудиться, ра­ботая в такую погоду полуголым? – спросила она. – Мне тошно думать, что ты заболеешь из-за меня лихорадкой, потому что это я заставила тебя до полного изнеможения выполнять такую тяжелую работу.

Магнус тщательно расколол еще два полена и бросил их в кучу.

– Я не заболею, если мне дадут достаточно еды, чтобы восстановить силы.

Вдова задумалась.

– Да, – наконец с энтузиазмом согласилась она, – сохранить силы – это самое главное для такого пригожего и ладного парня, как ты.

Выражение ее лица стало мечтательным, ког­да она дотронулась кончиком пальца до его обна­женного плеча.

– Ах, какой ты мокрый и холодный!

Она оглянулась, ища глазами сына, и успоко­илась, заметив, что он ушел и скрылся за углом амбара.

– А теперь перестань колоть дрова и войди в дом, – торопливо сказала женщина. – Посмот­рю, что смогу найти, чтобы…э-э…влить немного сил в твое тело.

Магнус отложил топор и посмотрел ей прямо в глаза. Они могли бы поразвлечься, решил он, когда женщина дотронулась до него кончиком пальца.

– Похлебка, – сказал он. – Кажется, я готов отдать свое сердце за горячую ячменную по­хлебку с большим куском баранины или говядины.

А если у нее нет похлебки, сказал себе Маг­нус, он готов подождать, пока она ее сварит.

Ее сын как раз вернулся с ведрами молока, когда Магнус приканчивал баранью похлебку, ко­торую вдова состряпала удивительно быстро. Мальчик поставил ведра и плюхнулся на свое мес­то у огня, уставившись на них обоих. У вдовы был раздраженный вид, потому что сын вернулся слишком скоро.