Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

земле.

Помимо усталости и тревоги, охвативших меня в пути, я чувствовала любопытство, поскольку принц Дэниэль, удалившийся вместе с братом для обсуждения какого-то вопроса, так и не сообщил мне, о чем они говорили наедине. Я не считала себя вправе задавать прямые вопросы правителю целой страны, поскольку ничуть не ощущала себя равной ему. К тому же мое вмешательство в судьбу Рэймонда явно не понравилось принцу Дэниэлю, но он не пытался предостеречь меня или упрекнуть на всем протяжении обратного пути. Только в маленькой комнате гостиницы при свете серых и темно-шоколадных свечей я решилась спросить у принца о состоявшемся разговоре с братом. И все же, сначала я рассказала о том, почему не смогла не прислушаться к зову Рэймонда, услышанному мною через толщу стен его темницы.

Дэниэль внимательно выслушал мою краткую версию и прямо сказал, что я поступила так, как считала правильным, и мне незачем рассказывать ему о мотивах своих поступков, ибо значение имеют лишь наши действия и их последствия. Он также упомянул, что милорд знает, кто стал новым владельцем Годертайна, однако об остальной части разговора не счел нужным сообщать. Дэниэль лишь процитировал слова милорда, что двери его дома открыты для меня и я могу посетить Элидию, встретиться с милордом и познакомиться с его народом в любое время. И я согласно кивнула в ответ собственным мыслям и словам принца Дэниэля. В чем-то милорд был прав, поскольку именно он привел меня в этот мир и обещал его мне.

На следующий день, выспавшиеся и отдохнувшие, мы вернулись домой, где нас встретил Мастер, на плечи которого легла вся забота о здоровье Рэя. Рэймонд сильно и долго болел. Шли дни, но горячка и бред не оставляли его. Мастер то хмурился, считая, что нет никакой надежды, то оптимистично улыбался, полагая, что все обойдется. А через несколько месяцев Рэй наконец-то стал выздоравливать. Его болезнь стала косвенной причиной того, что мои познания в области врачевания резко увеличились. Мастер готовил снадобья и собирал травы в лесах, привлекая меня к этому процессу, объясняя силу и могущество тайного знания, которым владел. Он научил меня останавливать кровь и снимать воспаление, бороться с рубцами и шрамами, а еще научил терпению и состраданию, которых так не хватало мне в собственном мире.

Все это казалось мне не слишком серьезным, но основной чертой моего характера, помимо ответственности, являлось стремление доводить все до логического конца. Любое дело, которое я начинала, будь то чтение книги или разбивка клумб в саду, доводилось до самого конца уже независимо от того, нравилось мне это или нет. Возможно, банальное упрямство и есть причина подобного поведения, но я всегда хотела думать, что моя настоящая личность намного лучше той, что я вижу каждый день в зеркале, или той, что видят все остальные.

Каждый человек думает о себе лучше или хуже, чем является на самом деле. Даже его душа не всегда знает истину, но определенно догадывается, что из себя представляет. Наше внутреннее знание правды о себе порой скрыто от нас самих или, напротив, является открытой книгой как для нас, так и для всех окружающих. Мы также пытаемся утаить правду от себя и близких нам людей по разным причинам, но в основном с искренним намерением не только казаться, но и быть лучше.

Иногда я спрашиваю себя, чем продиктованы мои поступки? Чем вообще продиктованы поступки других людей? Могут ли они быть более правильными и более честными по сравнению с истинной сутью человеческой души или характера? Способны ли мы, вопреки желаниям, совершать правильные поступки только потому, что представляем себя более нравственными, и считаем, что отличаемся от оригинала в лучшую сторону? Или наши поступки являются тем, чем мы являемся на самом деле?

Хотеть правды, желать чести, искать благородства вовсе не означает быть правдивым, честным и порядочным. Но само желание означает некий поиск своего «я», словно мы сомневаемся в том, кем являемся на самом деле. В одно и то же время и в одном теле возможно существование нескольких «я» — лучше оригинала, хуже оригинала и сам оригинал, до конца незнакомый даже самому себе. Но желание казаться лучше перед самим собой или всеми другими посещало каждого из нас, независимо от душевных свойств истинного «я».

Мы хотим казаться лучше, но можем и скрывать всю правду о себе, чувствуя свою уязвимость. Подобное сокрытие некоторых свойств своей души — всего лишь защитная окраска, в которой особенно нуждаются те, чья искренность является фундаментом для очередного эшафота.

В сокрытии правды может заключаться определенная выгода и те, кто утаивают ее от себя и других, поступают так не потому, что хотят измениться в лучшую сторону, или, напротив, сохранить в тайне худшие черты характера, а потому, что жизнь становится намного проще и приносит скорее выгоду, чем доставляет проблемы.

В любом случае каждый поступок: праведный или неправедный, может быть порожден не только нашей настоящей личностью, но и нашим собственным стремлением измениться не только в своих глазах, но и в глазах окружающих.

Единственное, что мне действительно интересно — существует ли на земле хотя бы один человек, который всегда поступает определенным образом именно потому, что является настоящим, а не потому, что желает измениться или пытается скрыться от самого себя и всего остального мира? И если да, то как, черт возьми, ему это удается?

Когда я анализирую совершенные мною поступки, особенно в ситуациях, где последствия моих действий были легко предсказуемы, мне не дает покоя всего лишь один вопрос. В какой степени они соответствовали моему истинному «я»?

Мне всегда казалось, что я скрывала правду от самой себя, и все мои действия — лишь ложное стремление соответствовать чьим-то требованиям. Даже мнение моей совести обо мне так часто противоречило моим желаниям, что я не понимала, почему совершала поступки и действия, которые, в сущности, не хотела совершать. И сейчас мне кажется, что милорд знает меня лучше, чем я сама. И тогда вся моя прожитая жизнь является вовсе не моей, а человека, которого я себе вообразила.

Но можно ли в таком случае принижать значение прожитой жизни и совершенных поступков? Ведь у меня всегда был выбор — поступить так, как велит мне мое собственное представление о себе, пусть даже ложное, но более лучшее, или же действовать без оглядки на свою совесть и мнение близких и дорогих мне людей.

И я думаю сейчас, что каждый наш поступок — это всего лишь следствие внутренней борьбы