Шрифт:
Интервал:
Закладка:
24 мая 1941 г. в кабинете Сталина состоялось многочасовое совещание, участниками которого, кроме самого Сталина, были:
— заместитель главы правительства и нарком иностранных дел Молотов;
— нарком обороны Тимошенко;
— начальник Генерального штаба Жуков и его первый заместитель, начальник Оперативного управления, Ватутин;
— начальник Главного управления ВВС Красной Армии Жигарев;
— командующие войсками пяти западных приграничных округов, члены Военных советов (комиссары) и командующие ВВС этих округов.
Все военные вышли из кабинета «Хозяина» в 21.20. Остался только Молотов, а через пять минут, в 21.25, в кабинет вошел чиновник очень скромного (в сравнении с вышеперечисленными) ранга: 1-й секретарь советского полпредства в Болгарии товарищ Лаврищев, который провел в обществе двух высших руководителей государства 55 минут!
Откуда мы это знаем? В начале «перестройки», в 1990 году, журнал «Известия ЦК КПСС» имел неосторожность опубликовать многостраничный «Журнал записи лиц, принятых тов. Сталиным», в котором изо дня в день, из года в год записывали всех, кто входил и выходил из кабинета вождя. В том году ЦК КПСС вообще много чего делал, не подумав… Только благодаря этому «Журналу записи лиц» и стал известен сам факт проведения Совещания 24 мая 1941 года, равно как и то, что других столь представительных собраний высшего военно-политического руководства СССР не было ни за несколько месяцев до 24 мая, ни после этой даты вплоть до начала войны. Вот, собственно, и весь «массив информации». Ничего большего не известно и по сей день. Ни советская, ни постсоветская официальная историография не проронила ни слова о предмете обсуждения и принятых 24 мая решениях. Ничего не сообщили в своих мемуарах и немногие дожившие до смерти Сталина участники Совещания. Составители «малиновки» сообщают в предисловии к этому двухтомному сборнику, что из 10 тыс. рассекреченных документов они отобрали «600 наиболее важных и интересных». Увы, протоколы Совещания 24 мая 1941 г., или хотя бы какие-то упоминания о принятых тогда решениях, в перечень «наиболее важных и интересных» не вошли. Рассекреченные уже в начале XXI века Особые Папки протоколов заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) за май 1941 г. (РГАСПИ, ф. 17, оп. 162, д. 34—35) также не содержат даже малейших упоминаний об этом Совещании. И лишь Василевский в своей статье, пролежавшей в архивной тиши без малого 27 лет, вспоминает: «За несколько недель до нападения на нас фашистской Германии, точной даты, к сожалению, назвать не могу, вся документация по окружным оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих военных округов». (43)
Не менее примечательным является и перечень тех лиц, которых на Совещании 24 мая 1941 г. не было. Не были приглашены:
— председатель Комитета Обороны при СНК СССР маршал Ворошилов;
— заместители наркома обороны маршалы Буденный, Кулик и Шапошников, генерал армии Мерецков;
— начальник Главного управления политической пропаганды РККА Запорожец;
— нарком ВМФ Н. Кузнецов;
— нарком внутренних дел Л. Берия;
— секретари ЦК ВКП(б) Жданов и Маленков, курировавшие по партийной линии военные вопросы и входившие в состав Главного Военного совета.
Итак, какие выводы можем мы сделать на основании имеющихся обрывков информации? 24 мая 1941 г. состоялось Совещание высшего военно-политического руководства страны. Обсуждались вопросы высочайшей степени секретности. Состав участников Совещания достаточно странный: отсутствуют маршалы, занимающие высокие и громкие по названию должности, присутствуют генерал-лейтенанты из округов. Если бы в кабинете у Сталина происходило обычное «дежурное мероприятие», что-нибудь вроде обсуждения итогов боевой подготовки войск и планов учений на летний период, то состав участников был бы иным. Остается предположить, что память не подвела Василевского, и 24 мая как раз и было тем днем, когда «вся документация по окружным оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих военных округов». Если это так, то тогда становится совершенно понятным и подбор участников Совещания: только те, кто разрабатывал последний вариант оперативного плана войны, и кому этот план был доложен (Сталин, Молотов, Тимошенко, Жуков, Ватутин), а также те непосредственные исполнители, которым предстоит этот план выполнять. Партийным и военным бонзам с огромными звездами и лампасами эта сверхсекретная информация пока не нужна, поэтому их к участию в Совещании и не допустили. Появление в кабинете Сталина скромного товарища Лаврищева также не случайно. Насколько можно судить по всем доступным вариантам плана стратегического развертывания Красной Армии, главный удар предстояло нанести в южной Польше с последующим поворотом оси наступления на юг, через Венгрию на Балканы. Вероятно, поэтому, обсудив главные, т.е. военные, вопросы, Сталин и Молотов заслушали информацию о политическом положении на будущем театре военных действий, доложенную «дипломатом» (скорее всего — руководителем разведывательной резидентуры на Балканах).
Если это предположение верно и на Совещании 24 мая 1941 г. утвержденный Сталиным вариант оперативного плана был доведен до сведения командующих округами (т.е. до будущих командующих фронтами), то «диапазон возможных дат» запланированного начала войны сужается практически до двух месяцев: ОТ НАЧАЛА ИЮЛЯ ДО КОНЦА АВГУСТА 1941 г. Кратко поясним этот достаточно очевидный вывод.
Если бы вторжение в Европу по-прежнему планировалось начать в 1942 году, то в мае 41-го эту сверхсекретную информацию не стали бы еще сообщать командующим войсками округов. Рано. Опасно — увеличивается возможность утечки информации. Да и бессмысленно: за 8—9 месяцев ситуация может многократно измениться. Не только к 12, но и к 22 июня 1941 г. стратегическое развертывание было еще весьма далеко от завершения. В частности, не была начата открытая мобилизация, без проведения которой весь комплекс мероприятий по стратегическому развертыванию был невыполним в принципе. Да и на следующий день после объявления мобилизации крупномасштабное наступление начать не удастся. Так, в сентябрьском (1940 г.) варианте плана стратегического развертывания читаем: «При условии работы железных дорог в полном соответствии с планом перевозок войск днем перехода в общее наступление должен быть установлен 25-й день от начала мобилизации, т.е. 20-й день от начала сосредоточения войск». Аналогичный срок (20 дней), необходимый для «сосредоточения войск и до перехода их в наступление», указан и в декабрьском (1940 г.) плане штаба Киевского ОВО. Правда, в июне 1941 г. в рамках скрытой мобилизации удалось выполнить целый ряд важных этапов мобилизационного и стратегического развертывания (об этом пойдет речь в следующей главе), но завершить все без объявления открытой мобилизации было невозможно. Следовательно, названная М.А. Гареевым дата 12 июня (если эта информации вообще достоверна) отражает лишь один из предварительных этапов отработки плана войны. Реальный срок начала наступления, установленный 24 мая, никак не мог быть раньше начала июля.
Стоит сравнить ситуацию в Москве с тем, как хронологически шла подготовка к вторжению по другую сторону будущего фронта. В директиве № 21 (план «Барбаросса») Гитлер пообещал своим генералам: «Приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советского Союза я отдам в случае необходимости за восемь недель до намеченного срока начала операции». Восемь недель. Это обещание, как и множество других, Гитлер выполнил — день начала операции (22 июня) был установлен и доведен до сведения верховного командования вермахта 30 апреля 1941 г. Отсчитав те же восемь недель от даты 24 мая, мы попадаем в 19 июля — вполне реалистичный срок завершения всех мероприятий по стратегическому и мобилизационному развертыванию Красной Армии.
С другой стороны, в южной Польше тоже бывает осень и зима — сырая, слякотная, с дождями, туманами и мокрым снегом. Для действий авиации и моторизованных войск это значительно хуже «нормальной» русской зимы с крепкими морозами, которая превращает все «направления» в сплошную дорогу с твердым покрытием и покрывает все реки и озера ледяным «понтонным мостом». Плановая продолжительность решения «первой стратегической задачи» составляла, как отмечено выше, 25—30 дней. Но не все на войне идет по плану, да и за первой задачей должна следовать следующая. Таким образом, конец августа — начало сентября может считаться предельным сроком, после которого начинать крупномасштабное наступление в южной Польше и на Балканах было бы слишком рискованно.
Косвенным подтверждением гипотезы о том, что установленный Сталиным момент начала войны приходился на июль-август 1941 г., могут служить и многочисленные жесты демонстративной лояльности по отношению к Германии, о которых говорилось в конце предыдущей главы. Как известно, в советской и постсоветской историографии имела широкое хождение версия о том, что Молотову было поручено дипломатическими средствами «оттянуть нападение Германии» до осени 1941 года. Вполне возможно, что такая задача была действительно поставлена — но отнюдь не для того, чтобы «выиграть еще один год для укрепления обороноспособности страны». Реальной задачей «политики умиротворения» было усыпить бдительность Гитлера, с тем чтобы летом 1941 года Красная Армия смогла внезапно нанести вермахту сокрушающий первый удар.
- 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война - Марк Солонин - История
- Июнь 41-го. Окончательный диагноз - Марк Солонин - История
- Фальшивая история Великой войны - Марк Солонин - История
- Весна 43-го (01.04.1943 – 31.05.1943) - Владимир Побочный - История
- Штурмовики Красной Армии - Владимир Перов - История
- Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941 - Ирина Павлова - История
- Тайна трагедии 22 июня 1941 года - Бореслав Скляревский - История
- Высшие кадры Красной Армии 1917-1921 - Сергей Войтиков - История
- Третья военная зима. Часть 2 - Владимир Побочный - История
- Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов - История / Литературоведение / Политика