За кулисами (СИ) - Лётная Марина

С занывающим в груди состраданием я припомнил себе, как Мишель сурово молчала после нашей близости: ни единого обвинения в мой адрес, ни единой слезы. Хоть бы одно чёртово ругательство… Пока я играл в плохого психолога, пытаясь понять её переживания, она испытывала потребность игнорировать меня. Ведь единственное объяснение этому поведению находилось на поверхности ― ей просто было больно, а я отказывался в это верить. Нашёл миллион причин, чтобы не чувствовать себя виновником её обманутых ожиданий, напридумывал невесть что, лишь бы не лишаться такого необходимого общения с танцовщицей.

Каким же я оказался хитрецом: по нелепой, укрывшейся от моего внимания причине это стало гадким сюрпризом не только для девушки, но и для меня самого, только присваивать этой причине подходящее название я по-прежнему не собирался. То чёртово инородное слово просто не может сорваться с моего рта… Мне казалось, я не умел его выговаривать, к сожалению для Мишель.

Для Мишель, что привыкла держать всё в себе, преодолевая любые жизненные трудности. Для танцовщицы с большим сценическим будущим, нервно набирающей номер сестры на пятиминутном перерыве, спрятавшись за кулисами ― в трубке весёлый голос, но беззвучное затаенное дыхание слишком частое от волнения. Вот, кем была она на самом деле. Все её искренние чувства неуловимо прятались в дрожащих пальцах, сжимающих телефон. В искренних улыбках, что она пыталась сдержать, в поверхностных неразборчивых взглядах. И ведь я это знал.

Дразнящий настойчивый поцелуй стал последней каплей, и если бы мне только удалось сдержаться, в этот самый момент мы бы вместе привычным образом готовились к завтрашней репетиции. Мы бы продолжили обманываться: я ― делать вид, что меня не касаются её пробивающиеся в суровую реальность чувства, а она ― так бы и догадывалась о том, насколько труслив её ненаглядный напарник. Закрывая на правду глаза, я смог бы продолжать наслаждаться её скромным присутствием в моей жизни, подолгу анализировать, что скажу ей по телефону, когда позвоню посреди ночи без всякой задней мысли, а Мишель с замиранием сердца ждала бы этих звонков. Но этому быть уже не позволено.

Судорожное дыхание до сих пор душило лёгкие и грудь, язык цепенел в невозможности объясниться даже в тихую комнату, пока голову терзали стыдливые выводы. Страх перед последствиями от собственных ошибок пытал во мне чувства, нестерпимо вырывающееся наружу и выцарапывающее изнутри послания о помощи, но я настойчиво продолжал их душить в надежде на то, что этот паразит ещё не успел расположиться в моей груди основательно.

― Она же сама сказала, что знает! Мне не нужны отношения! Зачем было признаваться… ― продолжая стоять посреди комнаты, я метнулся взглядом по столу, на котором безобразно убедительно располагалась бутылка бурбона и неприметно скромно покоился рождественский подарок для Мишель. Высокая зелёная свеча с пожеланиями счастья в новом году для её излюбленного распития неудавшейся пародии на Каберне…

Это несвоевременное, безвозвратно неловкое признание изменило многое. С того момента, как оно прозвучало, оно наложило запрет на простые человеческие потребности, которые я удовлетворял рядом с девушкой: зная эту маленькую нескромную тайну, разве мог я теперь прикасаться, звонить, отшучиваться, понимая, какой урон наношу её уязвимым чувствам? Насколько зависим я становлюсь от этих нехитрых действий? Постылый жгучий стыд перебивало только ещё более острое сожаление. Как раньше уже не будет…

Пытаясь избавиться от давящей ноши из уныния, стыда и разоблачённой тяги к Мишель, я с дрожью вздохнул: но они будто вцепились в меня, пронизывая насквозь органы и похолодевшую кровь. Тогда я остервенело выдернул со стола бутылку и жадно к ней приложился, желая захлебнуться в виски. Горькая, щиплющая глотку жидкость потекла по шее и подбородку…

На звонки я не отвечал. Не знал, что сказать: всё было предельно понятно из моего подлого побега с репетиции и добавить или убавить было нечего. Снег засыпал узкий подоконник, на улице быстро стемнело, а я похоронил себя на этот вечер в подушках, заливая в уже отвыкший от алкоголя организм обжигающий яд.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

***

То паршивое утро после моей дурной идеи напиться началось в полдень: когда нужда торопиться на сорванную репетицию уже сама собой отпала, телефон выключился, а я скатился с кровати на холодный пол, пытаясь придти в чувства. Я был расстроен, но совсем не так, как вчера. По-другому.

Она вальяжничала без спросу внутри моего стонущего от отравления организма. Словно сидела на кровати, надменно смотря на меня сверху вниз, и ждала, когда я не смогу больше терпеть. Я испуганно бегал взглядом по комнате, желая вытравить из груди гнетущую боль, но игнорировать это становилось самоубийственной глупостью. Стыд был ещё свежий, хоть пакостные воспоминания понемногу улеглись спустя десяток часов, но я мысленно шептал самому себе, что называть её жалостью, стыдом или даже совестью было настоящим кощунством. Всё-таки, это была она… Привыкать к ней я не собирался, ощущая, как от охватившего волнения вкупе с посталкогольным тремором начинают дрожать пальцы рук. Здесь ей были не рады…

Преодолевая головокружение, я поднялся на отёкшие ноги и прошёлся вдоль комнаты, без энтузиазма выглядывая в окно: город тонул в хрустящих сугробах несмотря на уже разгулявшийся день, а улицы атаковали полчища гудящих снегоуборочных машин. В соседской квартире творилось что-то немыслимо громкое; внешний мир упорно разрушал мою идиллию одиночества. Лишь ненадолго я спрятался от него в ванной комнате, промывая желудок, а затем, едва умытый направился в коридор в поисках спортивной сумки и зарядного устройства для телефона.

С отвратительным предчувствием я наблюдал, как загорается яркий дисплей, как неумолимо медленно происходит загрузка, недовольно осев на пол у розетки и утерев рот. И вот на экране появилась привычная заставка, а после ― череда оповещений о пропущенных звонках: десяток от Мишель, десяток от Крэга с интервалом в разное время… Чтобы убедиться, насколько плохи мои дела, я ещё раз нашёл настенные часы. Два часа дня…

Я не просто опоздал. Сегодня я изгадил его труд, и вряд ли мои оправдания найдут у Макарти отклик. Словно в подтверждение взгляд упал на единственное загадочное сообщение с его номера.

Гранд-стрит, 142. Буду ждать.

От интригующего послания наставника я пропустил по телу неприятную дрожь. Вряд ли он похвалит меня после своевольного беспричинного прогула… Я вспомнил, как Крэг беседовал со мной при приёме на работу, пытаясь внушить мне всю важность дела прежде, чем мы оба оставили подписи на контракте: никаких опозданий, беспробудных загулов и поверхностного отношения к работе. На полпути к премьере я вдруг сделал этот неосторожный шаг в сторону его сомнений по поводу моей вовлечённости. Уверен, он насторожился ещё на стадии слухов, блуждающих от танцора к танцору в закулисье, а уж после конфликта с Изабель, из которого она ловко выпуталась… Я вдруг понял, что за последнюю неделю получил два самых странных и откровенных признаний в любви, которые мне приходилось слышать за всю жизнь. Но у Мишель оно получилось более шокирующим, подрывающим самочувствие; интриги брюнетки с ним никогда бы не сравнились.

На сборы ушёл час, а может и больше. В рассеянных мыслях я беспричинно блуждал от комнаты в ванную и обратно, не понимая, что должен сделать перед выездом, что упускаю из виду. В сумку отправилась свежая спортивная одежда, новая пачка сигарет, зачем-то бутылка с остатками вчерашнего недоразумения и рядом стоящая свеча. И поверх странного набора вещей я уложил свою копию контракта, с трудом найденную в беспорядке ящика, бегло перечитал её и тяжко вздохнул, готовясь к худшему.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не знаю, насколько было нормально садиться за руль после вчерашнего, но в добавок я решил прокатиться по буксующему городу на личном авто, чтобы собрать все автомобильные пробки по пути до окраины Манхэттена. Навигатор показывал по заданному адресу небольшое офисное здание, которое явно не являлось официальной репетиционной точкой для нашей труппы, а поэтому я всё ещё был заинтригован, с волнением сжимая кожаное покрытие под своими пальцами, и переминал их в нетерпении, стоя в километровой колонне машин. У меня было достаточно времени подумать над своим поведением…