Саги огненных птиц - Анна Ёрм

и предвкушение, будто ждала она, что на ложе меж ними сам Отец Асов положит меч, тем самым запрещая их брак. Она стояла недвижимая, величественная. Умытая да наряженная в самые дорогие одежды, Ингрид и вправду выглядела как та женщина, которая может встать по правую руку от конунга да править Большим домом и всем имуществом.

Ольгир смотрел на неё как заворожённый, и хотелось ему поскорее прильнуть к ней всем телом. Он жадно рассматривал Ингрид, будто видел в первый раз. Собравшиеся ждали от него слов, но он томительно долго молчал, не в силах оторвать взгляда.

– Эй, Ольгир, а чего это мы припёрлись-то? – вдруг вопросил Хьялмар. Достаточно громко, чтобы гости расслышали и засмеялись.

Ольгир растерялся, тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.

– Я свататься приехал, – наконец ответил он. – Будущую жену свою молодую забрать.

– А нехай тебе молодая, – выкрикнула одна из толпы знатных женщин. – Взял бы взрослую, опытную, что не растеряется перед естеством твоим.

Гости, прибывшие из дальних одалей, еле прятали улыбки, боясь проявить неуважение и оскорбить нового конунга, но того непросто было обидеть шуткой и колким словом. Посмеяться он был горазд.

– Не тебя я выбрал, – ответил Ольгир, скалясь.

– А почему же не меня? – не унималась женщина.

В ней Ольгир узнал вдову одного из своих воинов – Эрика Черноногого. То была крикливая, здоровая женщина по имени Гудрун. Её и саму вместо мужа в былые годы можно было пустить в бой – всем бы шеи переломала голыми руками. Пиво уж точно она пила наравне с мужчинами.

– Потому как конь под нами двумя упадёт, – широко улыбаясь, ответил Ольгир.

Народ рассмеялся.

– А под ней – нет. – Он указал глазами на Ингрид, и та отвела взгляд.

Когда народ перестал смеяться, Тила негромко начала зачитывать брачный договор, рассказывая о том, что было теперь в доле Ингрид и чем она должна быть обязана Ольгиру. От Тилы, старшей женщины рода, Ингрид доставалось управление домом, и та невольно подумала, что непременно отнимет у Старого Лиса ключи да засунет их ему в глотку, ежели потребуется. Она внимательно слушала тихий голосочек, жадно впитывая всё, что говорила молодая вдова.

Ольгир протянул Ингрид руки. Она не шелохнулась, и святой отец дёрнул её за рукав, заставляя вытянуть вперёд ладони. Ингрид неохотно подчинилась. Ольгир сжал её холодные пальцы. Хватка была горячей и сухой. В правой руке его блестели очередные бусы, но на этот раз они были богаче и тяжелее прочих, что он дарил раньше. Ингрид недовольно сжала губы до белизны и липкой плёнки, но больше ничем не позволила себе выдать обуревающих её чувств.

– Согласен ли ты, Ольгир, с тем, что сказала я? – коротко переведя дух, спросила Тила, тем самым закончив чтение брачного договора.

– Согласен. – С его лица не сходила улыбка.

– А ты, святой отец, согласен ли с договором?

– Да, – скупо ответил старик.

– И дитя своё отдаёшь?

– Отдаю.

– А ты, Ингрид, согласна ли с договором? – Тила перевела взор на невесту.

Ингрид медлила с ответом. Она быстро, но осторожно выдернула руку из ладони Ольгира, будто намереваясь поправить скользящие по запястьям браслеты, и, незаметно скрестив пальцы, вернула на место. Ольгир не заметил того, лишь удобнее перехватил бусы, что держал словно чётки.

– Согласна, – сквозь зубы процедила Ингрид.

– Женой Ольгира согласна быть? – Тила задала последний вопрос.

Ингрид вновь медлила с ответом, почти до дрожи сжимая скрещённые меж собой пальцы.

– Согласна, – наконец произнесла она.

Собравшиеся радостно загалдели, и Ольгир потянулся к Ингрид, чтобы поцеловать, но та отстранилась.

– Бусы мне отдай сначала, – недовольно произнесла она, и стоящий неподалёку от Ольгира Хьялмар хохотнул и хлопнул конунга по спине тяжёлой рукой.

Ольгир и сам рассмеялся, отнял от ледяных ладоней Ингрид руки и бережно опустил ей на шею тяжёлые бусы. Она даже не подалась вперёд, чтобы ему было ловчее. Ольгир коснулся её кос, намереваясь вытащить их из-под низки, и каждое его движение становилось всё решительнее, всё неосторожнее. Тяжёлые бусины гулко стукнули Ингрид по ключицам и свесились пёстрым узором меж её небольших, но круглых грудей.

– Вот уж повезло тебе, моя хорошая, с мужем, – заулыбалась всё та же бойкая вдова, видя, как Ольгир принялся расправлять богатую низку, как бы не нарочно, но долго касаясь кожи на шее Ингрид. – Будешь с таким сытая и толстая, ну совсем как я.

Напоследок Ольгир властно объял руками её плечи и талию, прижимая к себе. Руки его были жёсткими, хватка – стальной, но губами он коснулся её рта мягко, нежно. В сомкнутые губы невесты еле слышно произнёс:

– Вот ты и моя, принцесса горных и лесных троллей.

– Как и обещала, – лукаво ответила Ингрид. Обезображенный шрамом рот её тонко дрогнул в кривой улыбке.

Ольгир впился в её рот губами, всё прося и прося ответить на поцелуй, впустить его, но Ингрид не разрешала. Это горячило Ольгира пуще мёда, и он пьянел, вдыхая запах её волос и кожи.

– Кажется, друзья, надобно нам расходиться, а то мешаем мы молодым, – гаркнул Хьялмар, и Ольгир, смеясь, выпустил жену из объятий.

Пора было начинать пир.

Гости гомонили мутными голосами, но громче всех, казалось, говорил Ольгир. Мужики, заслышав его речи, поднимали высоко кружки и рога. От пьяного дыхания и огня в Большом доме было душно и жарко. По лбам и щекам гостей струился пот.

Первыми выступали скальды, пока не все из гостей потеряли способность различать кеннинги. Ингрид внимательно слушала стихи, ловя каждое слово, но речи их были просты и скучны – каждый решил, что надобно восхвалять Ольгира и его покойного отца. Хвала лилась из уст и падала на ломящиеся от яств столы и пол. Ольгир слушал вполуха, и Ингрид подумалось, что до него доходит не весь смысл сказанного – трудна была для большинства ушей поэзия скальдов. Однако, как только говорящий заканчивал речь, молодой конунг щедро одаривал сказателя перстнями со своей руки либо велел слугам привести телёнка иль жеребёнка.

Гости радовались дарам, будто одаривали их, а не скальдов. Ингрид же сидела хмуро, понуро. Она чувствовала на себе сотни взглядов, каждый из которых жёгся, будто сам Сурт вложил в глазницы людей жаркие угли. Руки её покрылись холодной испариной. Кусок в рот не лез, хотя мясо, приготовленное с брусникой и