Во всём виноват Гоголь - Георгий Дзюба

Что касается последующих встреч с избирателями, то доподлинно известно, что Бронькин много изменился. Теперь каждое из своих выступлений Афанасий Петрович начинал с откровенного вопроса: [3 нрзб] такая власть? — чем очень сильно располагал к себе электорат из числа наиболее низких кругов населения, а дальше уже он вёл свою партию «…с железной неутомимостью…», но без особенно сильных выражений. И не бывало теперь такого, чтоб в конце его встречи не стоял стол. Открывался ли закладной камень в честь обозначения на карте города первой станции метрополитена, постамента ли под танк, на котором когда-то тянул лямку мэр города А. П. Бронькин, или современная платная стоянка для неугоняемых велосипедов избирателей, это уже неважно. Да и перебоев в поставках безакцизной «Брони власти» на разлив или энергетических напитков «Афанасий» и «Петрович» в стеклянной таре или пакетах — не случалось.

Вскоре наконец-то вновь открылся ресторан «Акулька». Этому событию горожанам можно было бы и порадоваться, но они у «Акульки» и до закрытия никогда не бывали. Впрочем, ресторатора Пимена это не остановило: дядя Лысый Пимен в этот день выдумал себе рекламную возможность выступить по телевиденью и оповестить об «Акульке» всех своих постоянных клиентов-казнокрадов, а также призвать их к сотрудничеству с новой властью города. Впрочем, персонально дядя Лысый Пимен ни за кого конкретно голосовать осторожно не потребовал, но политический сигнал своим клиентам всё же отправил, показавшись на экране в танкистском шлеме и в отутюженном шарфе болельщиков ЦСКА.

Случилась и неприятность. Как теперь выяснилось, «Бешеные ерши» продлили свой путь к элитным потребителям, занырнув в долгосрочную аренду под штаб кандидата № 1 А. П. Бронькина с его дискотеками и прочими оргиями для спонсоров и сдувшихся политических оппонентов с нерасплесканным ресурсом. Кроме того, во взбесившихся «ершах» якобы поменялся даже собственник, поскольку олигархи, ранее здесь тусовавшиеся, принялись под роспись получать извещения о стоимости своей перерегистрации, размерах ежемесячных взносов и цене клубных карточек на бумажных и магнитных носителях. Любопытно также будет узнать, что господина Хитрогрызова общество засекало то в окружении Бронькина, а то и вблизи его креативного директора Чичикова Павла Ивановича. Он давно показал себя членом той когорты, что ни куму брат, ни брату сват или «…ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Оказался он и в меру жаден, и в меру хитёр, и в меру глуп, но непомерно любопытным к тому, что к нему ни с одного боку не прикасалось. И потому ничто не могло укрыться от орлиного взгляда господина Хитрогрызов в городе NN. От него-то сорокой и принеслась верная телефонограмма с надёжной ссылкой, что Чичиковым на самом деле и точно намечены к увольнению не отдельные, а все чиновники городской администрации. А вот кадровик, финансист и вся рать глупых советников вопреки Бронькину и по халатности его писарей в тот список не попали и с приятностью в карманах продлят свою нелёгкую службу. И что сейчас, вещалось Хитрогрызовым далее, в торгово-ярмарочном комплексе «Легенда» можно согласовать и рассмотреть, как надо, любую из уже практически свободных должностей в горадминистрации NN. Что этим делом не покладая рук занимается Павел Иванович Чичиков, креативный директор, явившийся из центра по указанию того, чью фамилию даже произнести боязно, и делается им это, хотя и так оно ясно, не без директив самого Центробанка и вычислительной палаты. Правда, Чичиков, как сообщал Хитрогрызов, именно по этому вопросу хранит красноречивое молчание и даже раскланивается без каких-либо изменений в характере или несколько набок, однако «…не без приятности».

Чиновники города как бы и продолжали свою отчаянную борьбу с Бронькиным за сохранение кресла своему мэру господину Кучугурову Арнольду Бестемьяновичу, опираясь в этом деле на слухи от имени его креативного директора об их поголовном увольнении. А порой они вроде бы уже за Арнольда Бестемьяновича и не совсем безнадёжно болели, опираясь на заявление Бронькина о том, что в их стаде жертвенные бараны назначены поимённо и совсем небольшим стадом. Правду сказать, к ранее объявленному списку изгоняемых лиц от Бронькина добавился и ещё один — глава райгорздрава, ранее там упущенный, а теперь уже восстановленный к увольнению, но по медицинским показаниям. Однако как в случаях изобилия борьбы, так и в эпизодах её недостачи никто из элиты не считал себя опущенным на дно корзины истории и действовал, хотя методом лужёной глотки теперь уже не пользовался.

* * *

Многие чиновники прекрасного города NN нашли удовольствие в том, чтобы весело злорадствовать над столпившимися в углу их братии и приуготовляемыми к увольнению неудачниками. И ехидничали они над изгоняемыми из одного с ними поля ягодами с преогромной радостью. Несчастливцы поначалу рвали на себе волосы, причем даже в самых труднодоступных местах, а затем вдруг стали и нервно закурили в сторонке. Потом они в ответ взялись открыто ехидничать над счастливцами, а сами секретно наносить свои визиты тому, кто на поле публичной брани уже объявился воочию. Но плели они это уже безо всякой гласности, хотя и по графику. И поплелись туда такие люди, что уже с порога оказались господину с большой буквы «Ч» в фамилии родными братьями и сёстрами по разуму.

— Ах, пармазанчик вы наш в шоколаде, Павел Иванович! — возглашали ему, словно модельной манекенщице, топ-менеджеры с поплавками неродных вузов.

— Ах, вот вы какой застенчивый, драгоценный вы наш Павел Иванович! — ревели будто бы от свалившихся им с неба в карманы пачек купюр депутаты, замазанные сомнительным бизнесом, однако таща при этом оттудова свои кирпичи с резинками.

— Позвольте ж вас расцеловать, мудрейший вы наш батюшка Павел Иванович! — бросались на него, словно на выгодный тендер или премию небольшие муниципальные жулики. За ними из углов, воровато озираясь, вылезали мелкие оптовики, крупные арендодатели, средние землеустроители, а потом даже и бюджетники, правда, только с килограммами характеристик и почётных грамот.

И хотя входили все они в торгово-ярмарочный комплекс с неясной опаскою и шагами медлительными, но уж вылетали оттуда ногами резвыми, с сияющими обликами торжествующими и, главное, безо всяких удручающих неудовлетворений и беспокойств на физиономиях. «Не было лица, на котором бы не выразилось удовольствие или, по крайней мере, отражение всеобщего удовольствия». «Плачем горю не пособить, нужно дело делать…» — раскидывали по сторонам слова из мастер-класса «любезнейшего Чичикова» одни. Другие вторили им геометрическими и философическими подкопами мыслей «душечки Чичикова», что «…косой дорогой больше напрямик». Потом все они, ясное дело, переводили эти крылатые формулы скупой мудрости совсем не кривого, а ровнёхонького и точнёхонького, как весы самой Фемиды, и сладкозвучного, как Платон под оливой, креативного директора Чичикова, что всегда точно знал цену своему слову, из уст в уста третьим. В третьих лицах, что естественно, сидели их сватья, кумовья да соратники. А те уж в баньке или за нескупым и нескучным столом под дубом или какой-то ольхой обыкновенной делились знаниями со своими покровителями, акционерами и соучредителями.

У одного лишь Петра Октябриновича Мудрецова ни на кого глаза не смотрели. Он сиротливо сидел в сквере под липой, перед портретами действующего мэра и районного бригадира депутатов, задумчиво и нетвёрдо перебирая струны арфы.

А начальник транспортного цеха из известного книготоргового учреждения и видный его поэт Лучезарий Шляппа в это же время, например, сообщил Чичикову, что очередь за литературными премиями в городе при устаревшей власти сильно перепуталась и что в неё обманом затесались те, кто там никогда не стоял. Сначала Шляппа спел Чичикову своим красивым басом давно уже позабытую народом песню «Не белы снега», чем вызвал у слушателя неподкупное восхищение. Потом он энергично продекламировал отрывки из своей наиболее успешной поэмы «Мы на рассвете солнцем Кучугурии томимы», что в краевом издательстве «Пурга» уже готовилась и для второго издания в исправленной и дополненной редакции «Закат сиял — броня мерцала». Здесь он вновь заработал за своё творчество крупную похвалу на словах в том виде, что он, то есть Шляппа, вполне гениальный и современный поэт ТЯКа, имея в виду торгово-ярмарочный комплекс. Заодно Лучезарий прикупил себе чин средней руки в культуре города «…для приобретения весу в обществе» и, конечно, звание литературного лауреата на два года вперёд.

От президентов аутсорсинговой и клининговой компаний, чьи офисы ютились где-то на периферии тихого, но стабильного оффшора, с немыслимо хитроумным инвестиционным проектом в руках забегала Гулянда. Она восхитила Чичикова методами переработки рукколы и топинамбура в высокооктановые чилийские вина, а остающегося жмыха — в доступную для посевной кампании низкооктановую солярку и завоевала собой полный карт-бланш на все эти виды деятельности. Потом ещё поразмыслила, да и купила для доклада своим вождям весь конфиденциальный прайс-лист по вакантным должностям в городской малине. Павел Иванович сильно расчувствовался в переговорах с шалуньей Гуляндой. Он даже подписал у неё на коленке широкий подряд на уборку одного главного и двух второстепенных перекрёстков в перспективном спальном районе города, где, по слухам, и негласно состоял генеральным заказчиком, застройщиком, центральным инвестором, а также автором архитектурной идеи и проекта. В свою очередь, проказница Гулянда сильно покраснела, поправила юбку, блузку и чёлку и подарила Чичикову полный комплект подлинной бухгалтерской отчётности из казино дяди Лысого Пимена и зала игровых автоматов прокурора города вместе с истинными реестрами всех должников этих предприятий, а также их юридическими и фактическими адресами. Рассекречивание тех списков в части, касающейся казино, вызвало потом у дяди Пимена ошеломление, хотя сомнений в точности обозначенных там фамилий и сумм не вызывало. Лысый Пимен позднее, конечно, из-за утечки немало бесился, о чём сведения имеются даже в этом недоконченном и местами утраченном тексте…