Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев

Следуя за ним, я посмотрел на совершенно черное пятно, соседствующее с большим экраном. Как если бы картинка была сильно не в фокусе, на нем мелькали смутные образы.

Не дожидаясь вопроса, Торквемада пояснил:

— Демонстрационный зал для впавших в транс предсказателей будущего. Им показывают нечто расплывчатое, а уж что они увидят остается на их совести… — сказал и принялся меня торопить: — Давай, сын мой, спускаться, пятьсот лет — большой срок, очень хочется поскорее унести отсюда ноги! И запомни, главное, не привлекать к себе внимания, а то легко можно оказаться в лапах какого нибудь монстра или в объятиях наркоманки, принявшей тебя за секс-символ новой России, тогда живым не уйти…

Упрашивать меня доминиканцу не пришлось. Не то, что какой-то атриум, я бы пустыню Гоби пропахал по пластунски и с песнями, только бы оказаться на свободе! Будь ты хоть тысячу раз человеконенавистник и убийца, ни на йоту от тебя не отстану, — думал я, спускаясь вслед за постанывавшим на каждом шагу монахом по крутой винтовой лестнице. — Ты мой единственный шанс и упустить его было бы равносильно самоубийству. Может быть, когда — нибудь потом мне и придет охота навестить этот мир и дядюшку Кро — старый негодник того заслуживает — но уж точно не в ближайшем будущем…

Однако стоило нам сойти с последней ступени, как оптимизма у меня поубавилось. Не то, чтобы я рассчитывал увидеть перед собой столбовую дорогу, но найти ведущую к заветной двери тропинку надеялся. Вместо этого мы с Томасом оказались в густой толпе странных, будто вырезанных из картона людей. Похожие друг на друга и совершенно плоские, они говорили между собой одинаково бесцветными словами, и даже выражение пустых глаз у них было одинаковым. Тут же терлись прилизанные, будто сошедшие с парадных портретов, субъекты, с лицами настолько значительными, что ими, при желании, можно было пугать непослушных детей.

Увидев их, я невольно растерялся и собрался было вернуться на лестницу, как Торквемада схватил меня за рукав:

— Не бойся, сын мой, пока опасаться нечего! Народец, конечно, убогий, но совершенно безобидный. Ремесленники от литературы скрипят перьями, мазилки, в порыве верноподданичества, машут кистью, не заботясь о том, что делать с их творениями, на которые без смеха сквозь слезы не взглянешь. А делать-то что-то надо, поскольку предполагается, что в уродцев вложена душа. Относиться к этим поделка, как к обычным людям, или, скажем, образам Шекспира и Репина, невозможно, вот и пришлось выделить им в театре закуток…

С этими словами инквизитор двинулся, словно крейсер, через толпу, гоня перед собой волну картонных и прочих недоделанных. Я поспешил за ним, так что очень скоро мы выбрались на опушку леса в глубину которого вела долгожданная тропинка. Петляя между мизансценами, о которых лучше не вспоминать, мы понеслись на рысях через атриум, причем доминиканец выказал такую прыть, что ей мог бы позавидовать призовой иноходец. Все шло на редкость гладко, встречавшиеся нам люди были погружены в себя и не обращали на нас ни малейшего внимания. Только однажды из залитой кровью пыточной выскочил с ножом палач, но я вовремя отстранился и он погнался за дрожащей от страха тенью изукрашенного татуировкой юноши. Над нашими головами гремела гроза, нас обдавало зарядами снега, кто-то рядом рыдал, как шакал, кто-то в пароксизме истерики смеялся, но большую часть пути мы уже проделали, и проделали благополучно. Шедший впереди Торквемада умерил свой бег и прошептал:

— Молись, сын мой, мы почти у цели…

Сглазил, паразит, своим дохлой рыбы глазом и сглазил! Я уже предвкушал, как из-за поворота забирающей вверх тропы появится стена дома, но тут случилось нечто неожиданное. Стоило монаху ускорить шаг, как до моего слуха донеслось легкое стрекотание, а рот зажала чья-то ладонь. Дальше все происходило, как показывают в детективах: кляп, руки за спину и с мешком на голове в машину. Простенько и где-то даже привычно, если наручники и мешок предназначаются не тебе. Взревел мотор, не в силах удержать равновесие, я свалился с сиденья на пол. И, надо сказать, очень вовремя, потому что тут же по кузову машины защелкали пули и на меня посыпались стекла. Где-то рядом взревела полицейская сирена…

В следующий момент я нашел себя сидящим на стуле в низком, смахивавшем на подземный гараж помещении. Как я там оказался осталось загадкой, потому что сознания не терял и что происходило со мной после похищения должен был заметить, но не заметил. Передо мной, выжидательно сложив руки, стоял красивый, седой мужчина. Лицо его показалось мне удивительно знакомым. Еще несколько человек, которых, как кажется, я тоже где-то видел, расположились за ним полукругом. У каждого в руках был автомат, а у ближайшего ко мне громилы автоматический пистолет в кобуре подмышкой. Из невидимых динамиков звучала бившая по нервам, нагнетавшая напряжение музыка.

— Ну а теперь, — произнес седой с расстановкой, — ты расскажешь нам, где спрятал бабки!

Поскольку я не сразу понял, о чем идет речь, главарь бандитов повернулся к громиле:

— Помоги ему, Дюбель, а то парень запамятовал! Но по-дружески, не калечь…

Такая неожиданная забота о человеке была достойна всяческой благодарности, только выразить ее я не успел. Тот, к кому относилась строительная кличка, понял приказ не совсем так, как мне бы хотелось, после чего я отлетел к бетонной колонне и шваркнулся плашмя о ее негостеприимную поверхность. Мои не готовые к такому обращению внутренности разом перемешались и я тихо сполз на пол, где и прилег отдохнуть. Проявленный Дюбелем гуманизм, как я понял, сводился к тому, что ударил он меня коротко, без размаха.

Музыка, между тем, стала настолько напряженной, что даже я расслышал в ней угрозу.

— Ну-с, — поинтересовался главарь с докторской интонацией в голосе, — как наши дела?..

А дела наши были нехороши! Не то, чтобы я собрался запираться, просто очень хотелось знать о чем идет речь. Деньги?.. Какие деньги? Если виконта, то я ни копейки не получил.

— Вы имеете в виду обещанное де Барбаро?.. — выдавил я из себя, делая слабую попытку подняться.

— Вот видишь, — похвалил меня главный бандит, — можешь, когда захочешь! А говорят нет лекарства, вернуть память! Ну-ка, Дюбель!..

В предчувствии продолжения диалога я сжался, но тут в дальнем конце помещения произошло какое-то движение. Приподняв голову, я увидел разворачивавшуюся цепью штурмовую группу и понял, что медлить нельзя ни секунды. И действительно, стоило мне юркнуть на четвереньках за колонну, как подземный гараж взорвался грохотом десятка автоматов. Пространство взвыло от метавшихся и рикошетивших от стен пуль. Краем глаза я видел, как бежит к железной двери никем не замеченный главарь. Рядом со мной рухнул, как подкошенный, Дюбель. Человек не кровожадный, я схватил его автоматический пистолет и разрядил остаток обоймы в седого. Споткнувшись на бегу, тот начал картинно падать, но успел посмотреть в мою сторону. Как если бы наездом камеры, я увидел крупным планом его глаза, в них застыл смертельный ужас. Происходившее вокруг что-то сильно напоминало, но это ощущение шло вторым планом. Меня захлестнуло чувство триумфа: я сделал это! враг повержен! я победил!.. Хотелось орать во всю глотку и бить себя кулаком в грудь. Вот, оказывается, что имел в виду Карл, говоря об архетипе брутальности.

Стрельба в бункере тем временем стихла. Поднявшись с бетонного пола, я пошел навстречу моим спасителям. Руки дрожали, только теперь до меня дошло, что я убил человека. Хорошего или плохого, не в этом дело, когда на тебе кровь? Грех это, лихорадочно думал я, неподъемный, смертный грех! Солдаты снимали бронежилеты, передо мной в форме милицейского полковника стоял… седой! Выскочивший из-за его спины, обтянутый камуфляжем Дюбель выбил ударом башмака из моей руки пистолет.

— Захвачен на месте преступления с оружием! — констатировал полковник глумливо. — Теперь-то, мафиози, ты выложишь нам, где спрятал деньги!

Я попятился. В моей бедной голове все смешалось. Я ничего уже не понимал и не хотел понимать. Кто я?.. Где нахожусь?.. — какая разница! К чему цепляться за здравый смысл, когда окружающий мир безумен?

Между тем Дюбель двинул меня, не дожидаясь команды, в живот и осклабился. Какая в сущности разница, думал я, корчась от боли, кто тебя шлепнет? Тогда почему приятнее, если это сделают бандиты? Получается, ты все еще веришь в закон и справедливость?.. Что-ж верь, если с этой иллюзией тебе легче умирать! Потерпи немного, сейчас пристрелят, как собаку, и для тебя все кончится… — метались в воспаленном мозгу обрывки мыслей. — Скорость звука, ниже скорости пули, значит выстрела я не услышу, — догадался я в приступе предсмертной сообразительности, — и это прекрасно, меньше страдать! В ушах писком комара вибрировала готовая лопнуть струна. Я сжался в комок, начал считать: раз… два… три… вот сейчас, сейчас!..