Давид Бек - Раффи

Кто она такая?

— Ты спрашиваешь о Тамар, — сказал пастух с доброй улыбкой. — Тамар — дочь брата великого господина, случается, приходит к нам со служанками и даст мне хлеба с маслом. А я собираю для нее в лесу мушмулу, кизил, фундук. Славная она девочка. Если бы не умерла ее мать, для нее все было бы по-другому. Теперешняя наша госпожа не очень заботится о ней. Э-э, лучше не попадать в руки мачехи! Покойная госпожа была очень доброй женщиной. У меня еще хранятся трехи, что она мне подарила.

Потом пастух рассказал, что после смерти матери Тамар отец ее снова женился, но со второй женой прожил недолго: как-то во время набега лезгин он был ранен и умер. После его смерти Тамар осталась круглой сиротой на попечении мачехи. Теперь они обе живут в доме великого господина, и он относится к ней, как к родной дочери.

Пастух в свою очередь поинтересовался, кто такой Давид, откуда он родом, что делает в Грузии, чем живет. Узнав, что он без работы, сказал:

— Ты, видать, храбрый парень, да, очень-очень храбрый, еще никто не спасся от моих собак. А ты их ловко обвел вокруг пальца. Хочешь остаться у меня?

— Что мне делать у тебя? — спросил со смехом Давид.

— Как что делать? То же, что и я, — ответил пастух, широко раскрывая глаза под нависшими бровями и удивленно глядя юноше прямо в лицо. — Слушай, сынок, — продолжал он, — один из моих помощников украл у меня посох и сбежал. Мне все равно кто-нибудь нужен, вот ты и станешь мне помощником и будешь пасти со мной овец, понимаешь? Это дело нешуточное.

Сначала предложение показалось Давиду смешным: юношу вовсе не прельщала роль помощника пастуха великого господина, Но какое-то внутреннее побуждение заставило его согласиться. Ведь он сможет хоть изредка видеть Тамар, чья несчастная судьба тронула его, а доброе отношение к нему оставило в сердце такое теплое чувство, которому он и сам не мог дать объяснения. Кроме того, хотелось хоть ненадолго уединиться, отдохнуть среди гор и лесов, быть подальше от людей, от которых он не видел помощи и утешения. Уж лучше жить с наивными пастухами, выслушивать их бесхитростные истории, чем выносить нескончаемые упреки негодяя торгаша, так немилосердно ограбившего его.

— Ну, отвечай же, сынок, остаешься со мной? — снова спросил пастух.

— Остаюсь, — сказал юноша.

VI

Пастуха, взявшего к себе Давида, звали Сико. Это был грубо сколоченный, примитивный мужчина лет сорока. Семья у него была не очень большая: две дочери и сын. Как всякий грузин, он мало заботился о ней. До такой степени привык он к овцам и так любил их, что совершенно забывал о жене и детях. Очень редко случалось ему переступить порог своего дома. Из-за этого в Мцхете принято было говорить: «Это было в тот год, когда Сико пришел домой». Да и тогда все дни проводил он на пастбище с овцами, а ночью ложился в хлеву своего господина, что был в нескольких шагах от дома Сико. Ежегодно за труды ему выдавалось из господских амбаров пять мешков кукурузы, сто мер вина, двенадцать риалов деньгами, несколько рубашек, одни портки, две пары трехов — примерно столько, сколько получал военачальник. Этот завидный заработок выдавался его семье, и она тем кормилась. А Давиду, помощнику пастуха большого господина, оплаты не полагалось: для этого надо было прослужить не один год. По утрам он получал свой кусок хлеба на день, который держал в суме, да еще ежегодно выдавалась ему одежда.

И все же Давид был очень доволен своим новым положением. Горный воздух, привольная жизнь оказали на него благотворное действие. Огрубевшее от сурового климата и обожженное на солнце лицо хоть и потеряло юношескую прелесть, однако стало более мужественным, говорило о железном здоровье и силе. Трудно было узнать его в пастушьей одежде, сплошь состоящей из шкур животных. На голове у него была папаха из шкуры длинношерстных коз, космы которой скрывали пол-лица, что придавало ему грозный вид. Поверх рубахи — короткий полушубок из овчины, надет он был шерстью внутрь; широкие шаровары из грубой местной чухи, штанины которых ниже колен запускались в кожаные ноговицы[63]; трехи надевались на голые без носок ноги. Подпоясывался он узким кожаным ремнем, с которого свисали лезгинский кинжал, пороховница, газыри и железная коробка с маслом для смазывания оружия.

Давид давно уже растратил и продал все, что привез с родины — коня, одежду, но оружие сохранил. Дорогой дар старого евнуха — саблю сюнийского царя — он заботливо завернул в тряпку и отдал на хранение своему новому покровителю — Сико. Давид всегда ходил с ружьем, пистолетами, кинжалами — здесь было много разбойников, и пастухи носили вместе с посохом также ружья, а в суме держали мешочки с пулями и порохом.

Частые кражи скота приучили Давида быть всегда готовым к опасностям. Кроме разбойников, приходилось иметь дело и со зверями. Горы и леса были полны волков, медведей, барсов, а хуже всего были набеги горцов — осетин, имеретинцев, хевсуров и множества других мелких кавказских племен. Стадо нуждалось в охране от всех, бороться надо было и с теми и с другими. Из этой-то школы и вынес юный Давид свое начальное военное образование.

Добросердечный Сико был настолько снисходителен к своему помощнику, что позволял ему иногда уходить от стада и заниматься охотой. Давид так наловчился, что ему удавалось застрелить не только зайца на бегу, но и убивать диких коз, оленей и медведей. Вскоре он получил известность и среди пастухов округи. Слава о его удали дошла даже до великого господина, с которым он удостоился чести познакомиться, когда относил к хозяйскому столу настрелянную дичь, а взамен получал порох, пули и щедро угощался вином из хозяйских погребов.

Это благожелательное отношение великого господина к Давиду чрезвычайно радовало Сико, и он часто повторял, словно что-то предчувствуя:

— Я знаю, когда-нибудь ты станешь тавадом — дворянином.

— Каким же это образом? — спрашивал Давид, не веря своим ушам.

— Как это каким? Станешь и все, — отвечал Сико и приводил множество историй, которые должны были свидетельствовать, что его предположения относительно будущего Давида небезосновательны.

— Однажды, — рассказывал он, — великий господин давал ужин своим придворным. «Кто из вас застрелит оленя к моему ужину?» — спросил он. Сынки тавадов взяли ружья и обыскали все горы и леса, ходили целый день, да так ни с чем и вернулись. В эту минуту к господскому двору явился плешивый