Там, где два моря - Мария Песковская

– У меня эта... Анорекция. Слово красивое. Ассоциации вызывает.

– Ну-ну. Анорекция у нее. Интерес к жизни еще не совсем потерян! Анорексия, чучело! Только ты так еще одно слово на «А» себе заработаешь – аменорея называется!

– А мне по фигу. Не нужна я никому.

– Ну а самой себе-то ты пока нужна?

– Не-а. И себе не нужна. А знаешь, он спрашивал меня тогда: «Как здоровье?..» Ха-ха. Когда от матери приехал. Сволочь. Ну, ты понимаешь... Побеспокоился.

Люсе было грустно.

– А ты хотела бы от него ребенка? – спросила она. Это было жестоко.

– Не знаю. Я не думала никогда. Если бы он хотел... ты знаешь, я... задумалась бы об этом.

– У тебя что на сегодня?

– Ничего. Спектакль отменили.

– Плохо. А на завтра?

– Маникюрша.

– Ну хоть что-то. Не вздумай не пойти!

– Ага. Только повешусь. И сразу пойду.

– Типун тебе на язык! – рассердилась Люся.

По правде говоря, она никогда не знала точно, что такое типун. Просто так говорила ее бабушка. Однажды Люся объясняла Лёше, что это маленький топорик – тяпун, муж тяпки. А он говорил, что это птичий грипп. Какая разница?

– Ты знаешь, мне почему-то кажется, что нет у него никого...

– Я думала об этом. Не похоже как-то...

– А на что похоже? Хотела бы я знать.

– А уж я-то как хотела бы... Вот какого ему надо?..

– А может, его что-то мучает – какая-нибудь болезнь загадочная?.. А признаться он не может...

– Ну да. И название красивое. «Боязнь Бэллы»...

– Да-да! Интимофобия! – поддержала начитанная Люся. – Может, он привязаться к тебе боится.

– Боже! Как я устала!.. – снова возопила Бэлла. – Хорошо милиционерам, – почему-то добавила она без всякой видимой связи.

Не поняла Люся:

– Милиционерам? Почему?

– У них оружие есть. Табельное.

– ?!..

– А еще врачам хорошо. У них лекарства всякие. Надежные, – Белку несло. – А по-другому я не смогла бы.

– Дура ты, Белка! – сказала Люся. – И не лечишься!..

– Знаешь что, – сказала Белка. – Я есть хочу. Пойдем куда-нибудь, в «Патио» пойдем – пиццу поедим!

Файл 37.docБэлла и люди в белом

В поликлинике был аншлаг. Бэлла избегала бывать в таких местах, как-то неважно они сочетались: Бэлла и серые казенные стены, Бэлла и белые халаты, Бэлла и унылые старушки... – это из разных опер, определенно.

Но деваться было некуда, «отношения» со Стасечкой, а точнее, их отсутствие, становились все болезненнее, и скоро они ее доконают.

От Бэллы здесь, правда, не было почти ничего – даже имени. В нервной очереди уже битый час сидела, скрестив ноги, Вера Викторовна Шмалова. Может, стоило послушать Люсю и обратиться в приличную частную клинику?

На Вере был полинявший еще в прошлом веке свитерок, косметики не было, «корону» она на всякий случай оставила дома, а пышные кудри стянула резинкой. Надо было только спрятать глаза.

– Входите, больная! – скомандовала медсестра с выпуклыми глазами и оплывающей шеей.

Она отличалась особой худобой, а в голосе звучали нотки раздражения. Ей было все время жарко, и она сильнее распахнула окно, впуская в кабинет стылый весенний воздух.

Ветер гулял между белыми стенами, которые так оживляли анатомические изображения некоторых органов сложного человеческого организма и рекламные постеры новейших фармацевтических чудес. Было холодно, и Верка попыталась запахнуться в свитер, почти обнимая руками сама себя. Присела на краешек стула.

– На что жалуетесь?.. – спросила докторша, не отрывая взгляда от пустой карты Шмаловой, не понимая, почему в ней нет никаких записей.

«На что я жалуюсь?.. Не любит он меня», – подумала Бэлла, а Верка Шмалова не знала, как сказать, что у нее болят все нервы, плачет душа и стынет сердце.

Докторша оторвалась от бумажки и в упор посмотрела на «больную». В упор, правда, она посмотреть никак не могла, потому что откровенно косила одним глазом, и глаз этот по обыкновению упирался во что-то другое. Вот сейчас, например, одним глазом она смотрела ей прямо в лицо, а другим оценивала изысканный маникюр Бэллы, который никак не вязался с облезлым свитером.

– Мне бы... таблетки. Чтобы спать, – робко проговорила Вера и с надеждой посмотрела на рекламу достижений фармацевтической промышленности. – Ну, от депрессии, – с ноткой вызова добавила Бэлла.

– Не нравитесь вы мне, – ни с того ни с сего безапелляционно сообщила женщина-врач.

Еще бы, подвижное лицо Белки мотало от Веры Шмаловой к Бэлле Шмель и обратно, она никак не могла его «собрать» и сделать, наконец, попроще.

– А что вам во мне не нравится?.. – Бэлла обалдела и бросила на докторшу мятежный взгляд.

– Все, – ответила та, и Бэлла обалдела еще больше.

– Почему?..

– У вас взгляд фиксированный.

– Выписывать направление? – вклинилась медсестра.

– Да. Снимок черепа в двух проекциях. Есть основания предполагать турецкое седло.

– Аа-а... – запаниковала «больная» и уже готова была продемонстрировать какое-нибудь острое клиническое проявление новообретенной загадочной болезни, но не знала, какое именно.

– Дети есть? – сухо спросила докторша.

– Да... То есть нет, – с перепугу запуталась Вера.

– Вот видите! – обрадовалась та. – И вы знаете, весна, обострение...

«Да, обострение», – тупо думала Бэлла. А Верка Шмалова кивала головой и испуганно смотрела на докторицу:

– А... а это лечится?.. – подавленно спросила она.

– Лечится, – успокоила докторша и добавила покровительственно: – Вы только самолечением не занимайтесь! Ни в коем случае! Я вас вылечу.

Бэлла вдруг поймала себя на мысли, что она уже целых полчаса не думает о Станиславе Свенягине. Терапевтический эффект надо было закрепить, поэтому Вера Шмалова безропотно согласилась подвергнуть себя рентгеновскому облучению где-то сколько-то микрорентген в час.

– Вот что, милочка, – строго сказала женщина-врач, пытаясь навести на нее оба глаза, – сделаете снимочек – и сразу ко мне! Сразу ко мне! Да, не волнуйтесь вы так! У меня таких, как вы, еще три женщины... – увещевала докторица, а Бэлла впадала в тихую панику с отсроченной истерикой.

«Теперь понятно, – обреченно думала она, сидя в новой очереди. – Все ясно. Все дело в турецком седле!..»

Она не спала всю ночь. К ужасу Бэллы, турецкое седло у нее действительно было. «В норме» – написали размашисто на маленьком листочке, прикрепленном к огромным страшным снимкам Веркиного черепа в двух проекциях.

Еще через два дня врачиха посмотрела на выписку с разочарованием в обоих глазах и самолично накорябала еще несколько направлений к еще более «узким» специалистам.

Верка Шмалова бросила прощальный взгляд на проявления базедовой болезни и дунула из поликлиники, как подорванная... Если бы не каблуки и не грязь под ногами, она вполне могла бы уложиться в норматив по бегу на сто метров.

Файл 38.docГерой нового романа

Он мчался с полосой дождя. Он шел со скоростью тучи. Эти первые летние дожди приходили внезапно. Крупные капли разбивались о стекло, и дворники, ритмично шурша, стирали прозрачные ручейки, а они проливались снова и снова.

Через час он будет в городе. Он привезет ей этот дождь. Он отчего-то был уверен, что ей это нужно. Крупные капли дождя будут на всем – на крышах, газонах, деревьях, зонтах и лицах... На лепестках роз тоже будут капли.

Он видел ее только раз, зато теперь он точно знает, что она есть. Она существует. Ему не важно, на какие подмостки она выходит. Не важно, сколько ролей она уже сыграла. Пока его не было. Она – его женщина. Он знает ее миллион лет. А она не знает себя. «Ты не знаешь, какая ты...» – скажет он ей. Она забудет все роли. Она тихо улыбнется в ответ. И захочет прикоснуться щекой к его лицу.

... Он тронул ладонью небритый подбородок. Дорога неслась под колесами и приближала горизонт. Полоса дождя шла вместе с ним.

Крошечные цветы черемухи, что возникала пенными облаками по обочинам, волновались под напором дождя, плескались, как аплодисменты, и осыпались белым снегом.

Вот и выпал последний «снег», и прошел первый дождь...

Так надо заканчивать романы. Но это как-нибудь в другой раз. Да и листьев на деревьях еще нету, не то что цветов...

Потому что это еще не все.

Файл 39.docБэлла и какие-то хорошие люди

Недалеко от Белкиного дома есть парк. Там толстая девочка маленького роста изнуряет себя бегом каждое утро. Она бежит и бежит по дорожкам, не обращая внимания на случайных прохожих и на мамочек с колясками, такая раскрасневшаяся и целеустремленная. Она хочет увидеть себя высокой и стройной.

Чего хочет Белка?

Она «изнуряет» себя Стасом каждую минуту. Она все еще хочет, чтобы он любил ее. И, кажется, на этом пути она испробовала уже все «взаимные комбинации». Потому что с голосом у нее и правда что-то не то. В конце концов, это может сказаться на профессии.

Однажды, когда снег уже истаял, грязь почти высохла, но черемуха еще не цвела, голос у Белки стал совсем... м-мм... странным, и ее понесло неведомо куда, туда, где любовь.