Наследники Ваньки Каина - Валентин Саввич Пикуль

а сотрудники потели, перетаскивая тяжеленные шкафы с этажа на этаж? Или доложить, как бы ненароком, о новых строгостях и отмене библиотечных дней? Да зачем об этом говорить с высыхающим от старости и болезней академиком, нужно ли ему теперь все это?

— Читали то, что привезли? — пытливо поглядел на него Иван Сергеевич. — Или так, подменяете почту?

— Подменяю, — не стал скрывать Аркадий.

— Я сейчас как машина, остановившаяся около нефтяной скважины, — грустно усмехнулся шеф. — Горючего пропасть — а заправиться нечем. Проклятая болезнь, сахарный диабет, недостаток инсулина. Поэтому и получается, что нефти хоть отбавляй, но она еще не бензин, в моем случае — не сахар.

— А инъекции?

— Это хорошо, когда человек молод и у него нет целого букета болячек, — тихо посмеялся академик. — Зато у старого масса времени для переосмысления прожитого. Как вы думаете, почему они не поехали ко мне сами, а послали вас? Ну не стесняйтесь, говорите. Я знаю, что меня давно списали.

— Ну что вы, — Аркадий изобразил на лице смущение.

— Научились лгать, — печально констатировал Иван Сергеевич. — Хотите, открою секрет, почему не поехал Афанасий Борисович или другой заместитель? Я всю жизнь стремился заниматься чистой наукой, а на администрирование меня не хватало, не оставалось времени. Потому и подбирал себе в замы бюрократов. А что такое бюрократ в науке? Это сплав дурной нравственности с мыслительной импотенцией, поскольку они, как правило, люди мало одаренные в научном плане. Если их освободить от руководящих кресел, то научные бюрократы окажутся не у дел. Поэтому братцы бюрократы всегда держатся тесной кучкой, объединяясь в сообщества ничего толком не умеющих, но страстно желающих иметь ценности, которых сами создать не могут. Теперь они боятся, как бы я их напоследок не пнул под зад, и не едут, подлецы.

— Но Афанасий Борисович доктор наук, — робко возразил, не ожидавший подробных откровений Лыков. Шеф его не на шутку озадачил: тихий желтый старикан, укрытый толстым пледом, а поди же ты, кусается.

— Формальный признак, — небрежно отмахнулся академик. — Такие, как Афанасий, не могут жить без регалий и полагающихся к ним дотаций, а потому, всеми правдами и неправдами их получают. Соответственно, вместе с дотациями. Именно их стараниями защиту диссертаций превратили в поточный процесс: ежегодно даем на гора три тысячи докторов и тридцать тысяч кандидатов. Прямо как шахтеры, стахановцы от науки. Находят беспроигрышные темы, заполучают научных руководителей-корифеев и лепят горбатые работенки. А настоящих ученых раз-два — и обчелся! Сейчас много говорят и пишут о «ворах в законе». А натуральные воры в законе — многие научные руководители, поскольку им глубоко плевать на качество работы соискателя, а денег, заплаченных государством за научное руководство, потом никто обратно не стребует.

Иван Сергеевич взял с подоконника пачку «Казбека», вытряхнул из нее папиросу и прикурил. Лыков беспокойно ерзал на стуле — ну, дает дед, всех по костям раскладывает. Неужели сам никогда душой не покривил, не получил денежки зря? Или сейчас, по прошествии многих лет, ему все представляется в ином свете, особенно собственная жизнь и судьба в науке?

Бросились в глаза пальцы академика, зажавшие мундштук папиросы — тонкие, с отливающими синевой ногтями. Сколько же лет Ивану Сергеевичу? Раньше Аркадий об этом не задумывался — что ему главный шеф? Они существовали как бы в разных измерениях — тот на симпозиумах, в президиумах, в собственном кабинете, а Лыков — всегда в общей массе. И вот судьба, капризная и ветреная дама, выкинула неожиданную штучку — сидит мэнээс Аркадий Лыков в квартире академика и слушает его излияния. Неужели шефу надо было серьезно заболеть, чтобы снизойти до такой беседы?

— Чем занимаетесь у Конырева? — докурив, Иван Сергеевич примял папиросу в пепельнице.

— Информационно-вероятностными моделями.

— Извечная проблема, — закашлялся академик. — Бывали за рубежом? Впрочем, зачем я спрашиваю. Вряд ли и сейчас это стало возможным для людей вашего положения. Простите великодушно, но что поделать? Еще одна издержка нашего пресловутого бюрократического застоя: едут те, кому ничего не надо, кроме магазинов. Так вот, как-то в одном зарубежном игорном заведении я встретил интересную пару. Этакие старички с толстой тетрадью в руках, куда они записывали цифры с барабанов игральных автоматов, создавая свою, доморощенную теорию игр. Я долго с грустью наблюдал за ними, не ведавшими того, что этой серьезнейшей математической проблеме отдали многие годы жизни такие умы, как Нейман и Моргенштерн. И то не решили до конца!

Лыков слушал Ивана Сергеевича, тщательно скрывая раздражение — раскудахтался дед. А там, в институте, уже наверняка вовсю идет распродажа. Афанасий Борисович и его притч первыми вняли сливки и теперь в конференц-зал запустили второй «слой» — завлабов и завотделами, а у дверей, готовая взбунтоваться, гудит алчущая толпа остальной братии. А дедок словно не замечает, что за окнами темнеет и вещает, вещает.

Заметив, что гость его не слушает, академик недовольно поджал губы, но любезного тона не изменил:

— Заговорил вас? Скучно старику, простите. Мысли заняты больше не прибылью, а убылью самого ценного из того, чем располагает человек: убылью времени и чувств. Прощайте, Аркадий Андреевич, жду вашего нового визита.

— Всего доброго, Иван Сергеевич, — поклонился Лыков и направился в прихожую.

В конце длинного коридора появилась жена академика, открыла дверь, и Аркадий вышел на лестничную площадку. Сзади щелкнул замок…

* * *

Торопиться на распродажу более не имело никакого смысла, и Лыков решил пройтись пешком до метро через дворы — тихо, нет бабок с противно визжащими детьми и любителей игры в «козла»: не тот райончик, здесь не распивают на троих и не стучат костяшками домино по доскам столиков. Живущая здесь публика проводит вечера в тиши огромных квартир, если, конечно, не уезжает на дачи.

В одном из дворов Аркадий наткнулся на беседку из тонких, увитых плющем реек. Внутри светляками вспыхивали огоньки сигарет и слышался смех. «Молодежь собралась», — понял Лыков. Прибавив шагу, он свернул по дорожке в сторону, но тут его неожиданно окликнули:

— Эй, куда спешишь?

Оглянувшись, Лыков увидел двух девчонок лет по шестнадцать, с большими овчарками на поводках.

— Чего надо? — останавливаясь, буркнул Аркадий.

— Сердитый, — нехорошо засмеялась одна из девчонок, и, сунув пальцы в рот, свистнула.

Из беседки высыпала куча юнцов, двое или трое тоже держали собак на поводках. В мгновение ока Аркадий оказался в окружении.

— Ну, ну! Дайте пройти! — Он попытался вырваться из круга, но одна из овчарок злобно оскалила клыки и угрожающе зарычала. Лыков попытался загородиться от нее своим кейсом, что вызвало новый приступ истерического веселья.

— Не то закрыл, — хохотал кто-то из парней, — ниже опусти!