Аргентинец - Эльвира Барякина

Жора почувствовал, как кровь отлила у него от лица:

— Только крысы бегут с тонущего корабля! Багровы никогда не уедут из России — у них здесь все, дело всей жизни… Мать не переживет, если Елена ее бросит, а я не поеду без нее.

— Иногда людям приходится принимать непростые решения, — тихо сказала Нина.

3

Весь вечер Жора не мог найти себе места. Как уезжать? Как рассказать обо всем Елене? А вдруг Клим просто досыта наелся большевизма и теперь нашел предлог, чтоб удрать? Он нравился Жоре, но его упорный отказ от борьбы наводил на сомнения: а что, если он всего лишь болтун и трус?

Нина не могла представить, как будет жить без Клима. Она старалась быть веселой и много говорила, но Жоре казалось, что от нее веет холодным ужасом.

Нина ушла спать пораньше, и он хотел пойти за ней, чтобы обнять и утешить, но Клим его не пустил:

— Не ходи. Потом… Ей надо побыть одной.

Сидели вдвоем в темноте, только в открытой печи пламенели угли. Клим размешивал их кочергой, нарочно выбивая искры.

— Я не знаю, сколько времени пробуду в Петрограде, — произнес он. — И неизвестно, смогу ли писать вам…

— Почему ты не захотел обвенчаться с Ниной? — перебил его Жора.

Клим в удивлении посмотрел на него, будто он спрашивал заведомую глупость.

— Свадьбу лучше справить в Буэнос-Айресе. Там у меня друзья.

Жора понимал, что суется не в свое дело, но не мог удержаться:

— А ты подумал, каково моей сестре?! Ты уедешь, и все решат, что ты попользовался ею и бросил.

— Я обещаю, что вернусь за вами. Что бы ни случилось.

Клим замолчал, по лицу его двигались огненные тени.

— Нина тоже думает, что я сбегу? — криво усмехнулся он.

— Я этого не говорил, — начал оправдываться Жора. — Просто со стороны все выглядит так, будто…

Клим поднялся:

— Спокойной ночи.

Проходя мимо спальни сестры, Жора слышал, как Клим что-то взволнованно доказывал Нине.

Он долго не мог уснуть. Почему им запретили покидать город? Большевики что-то задумали или это очередной бредовый, ничего не значащий декрет? Искать логику в действиях властей было бесполезно, и тем острее чувствовалась беззащитность перед их произволом: тебя и твою семью могли арестовать в любой момент и за что угодно.

Все медленно текло в одном направлении, как оползень, громадная масса камней и песка, из-под которой не выбраться.

Жора вспоминал книги по истории: деспоты всегда обещают спасение здесь и сейчас и всегда нуждаются во врагах — чтобы оправдать свои неудачи. Когда враги выявлены, власть берет курс на их истребление, потому что вскоре сама начинает верить, что беды проистекают не из-за ее косорукости, а из-за чьих-то козней. Берите в пример хоть гонения на христиан, хоть Великую французскую революцию, хоть Тайпинское восстание в Китае.

С такой бедой не справиться в одиночку. Клим был прав: надо искать союзников и звать на помощь.

4

Узнав о том, что Клим направляется в столицу, Антон Эмильевич объявил, что поедет с ним, а потом дальше, в Финляндию, которая вовремя отделилась от Советской России.

— Простите меня, старика, но я не могу жить в таком кавардаке. Пережду революцию в Гельсингфорсе — там у меня есть знакомые.

— Любочка тоже едет? — спросил Клим.

— Она отказалась. — Антон Эмильевич побледнел, хрустнул пальцами. — Что ж, я в ее дела вмешиваться не собираюсь.

Клим запретил Нине провожать их:

— Не надо, чтобы тебя видели на вокзале.

Стоя на крыльце, она смотрела, как Клим укладывает чемоданы в извозчичьи санки. Он подошел, обнял ее. Веки Нины опухли от слез, губы дрожали.

— Вернись ко мне…

Клим попробовал отшутиться:

— Беспокойство — это изобретение страхов, которые никогда не сбудутся.

— Опоздаем! — кричал из санок Антон Эмильевич.

Нина перекрестила Клима. Он подтолкнул ее к дверям:

— Иди в дом — простудишься.

Но она стояла на ветру, пока санки не скрылись из виду.

5

Билеты в спальные вагоны достать было нельзя — каким-то очередным декретом пассажиров уравняли в правах: «Пусть господа буржуи в простом вагоне проедутся». Но вместо вагонов третьего класса подали красные теплушки: «Вместимость — восемь лошадей или сорок человек».

Посадка превратилась в штурм. Пол вагона высоко — никаких ступенек; Клим одним из первых оказался внутри — кто-то подсадил, а дальше он сам принимал вещи и втягивал за руки пассажиров, большей частью мешочников.

В центре вагона — железная печка, вокруг нары. Народу набилось столько, что можно было только сидеть вплотную.

— Закрывай двери! — орали мешочники. — Всё, больше некуда!

Дверь хлопнула, лязгнул замок. Пассажиры считали раны, заработанные в побоище. Только тут Клим заметил, что среди них не было женщин. Оно и понятно: нужно быть ненормальной, чтобы сунуться в такую давку, в общий вагон без уборной. Как вывозить Нину в таких условиях?

Антон Эмильевич никак не мог отдышаться — кто-то ткнул его локтем в солнечное сплетение.

— Ничего, ничего, зато сами целы, — говорил он, осматривая оторванную ручку чемодана. — Я уж думал, что неспособен на такие подвиги, а вот поди ж ты! Все-таки изумляет это рвачество, а? Привыкаешь к вежливости… Встретившись с соседом на лестнице, надо кланяться и любезничать: «Вы первый проходите!» — «Нет вы!» А тут какая-то свинская боязнь, что не достанется места у корыта. Впрочем, чего мы жалуемся? Всего шестьдесят лет назад в «Ведомостях» печатали объявления: «Лучшие моськи и семья людей продаются за сходную цену». Если граждан веками расценивали как скот, откуда ж у них возьмутся человеческие манеры?

Поезд тронулся, пассажиры стал разворачивать свертки с едой, достали кисеты с махоркой: вагон наполнился едким дымом. Климу повезло: ему досталось место у стены, прошитой пулеметной очередью. Из дырок несло ледяным ветром, но это был свежий ветер.

Освоившись, все заговорили разом. Бойкий священник шумел громче всех:

— Раньше мы звали Господа Царем Небесным, а Богородицу — Царицей. Это надо оставить: царь — сатрапская должность, и Бога нельзя ею оскорблять.

Мешочники хохотали:

— Правильно, правильно: пусть будет небесным председателем.

Вскоре всё кругом — одежда, вещи, лица — покрылись тонким белым налетом.

— Это мучная пыль, — шепнул Климу Антон Эмильевич. — Мешочники везут провизию в Москву и Петроград: там с едой намного хуже, чем у нас. Вагон трясет, вот мучная пыль и летит из багажа.