Третья террористическая - Андрей Ильин

— Теперь надо лить вода.

Наливал в бутылку воду, которая начинала тонкой струйкой сочиться через дырявое донышко и боковые отверстия.

— Вода вытекать, вытекать, — следил инструктор за уровнем жидкости. — Поплавок тонуть…

И… Вода вытекла, и поплавок почти лег на дно.

— И замыкать электрический сеть! — показал инструктор на две встретившиеся металлические проволоки. — Это будет замедлитель взрыва, чтобы вы успеть уйти далеко. Если дырка делать совсем маленький, чтобы капать одна капля, такой бутылка даст вам два-три часа.

Такой вот из подручных средств, но надежный «часовой механизм».

— Можно брать фрукт или овощ, класть на него металл и ждать, когда он станет портиться и пластинки сблизятся…

Курсанты слушали открыв рот. Им бы эти знания раньше!

— Так делать партизаны в Африке, когда у них ничего нет, — объяснил инструктор.

Вот только интересно, какое это может иметь отношение к разминированию? Впрочем, это было как раз понятно. По крайней мере, одному из учащихся…

Чечня была одной из разменных карт в нескончаемой, со времен Цезарей, всеевропейской войне. Которая иногда входила в горячую фазу, и тогда начинали громыхать пушки и мушкеты, но чаше «тлела под одеялом», незаметно для простых людей. Что совершенно не значило, что ее не было! Она — была и есть, она не прекращалась ни на мгновенье, просто была другой. В этой войне в атаку ходили не «народные герои», а «скромные по своей натуре» дипломаты, разведчики и банкиры. Глядя на карты, они разрабатывали планы генеральных наступлений, планируя удары по угольным и сталелитейным областям, определяли слабые места в своей обороне, спешно укрепляя направления возможных ударов, пополняя золотовалютные резервы и формируя международное общественное мнение, перегруппировывали дипкорпуса и формировали чиновничьи армии, искали стратегических союзников, «бомбили» нотами чужие посольства, выигрывали и проигрывали тактические, на дипломатическом фронте, битвы, поднимались в отчаянные контратаки, когда противник проводил массированные атаки на национальную валюту и подрывал, как мосты, целые экономические отрасли.

Когда дипломаты, разведчики и экономисты пасовали, на европейский театр боевых действий выходили военные. И тогда евразийский континент полосовали гусеницы танков и колеса боевых колесниц.

Так было всегда и есть теперь — как бы ни улыбались друг другу главы государств и ни жали друг другу руки, заверяя в искренней своей дружбе! Потому что, кроме того что они президенты и цари, они еще главнокомандующие вооруженных сил своих стран. И все этим сказано!

Поэтому Европа помогает России в борьбе против ее врагов. И помогает ее врагам! Ведь что будет завтра и какого волка лучше кормить, никто сказать не может. Поэтому приходится кормить обоих. На всякий случай… Потому что общеизвестно, что лучший способ обезопасить себя — это стравить своего врага с соседом. Чтобы тому стало не до тебя, стало — до него. Или придумать ему какие-нибудь внутренние проблемы.

Например, чеченский пожар.

Который помогать гасить… подбрасывая туда хворост.

И, пока у нависшей над маленькой Европой России будет чадить Кавказ, можно спать спокойно.

Так понимал ситуацию Умар Асламбеков, который был историком. В свете чего понимал, почему он оказался в этом лагере, где из него делают сапера. Но и минера тоже! Людям, субсидировавшим подобные лагеря, нужна кавказская война, но им нет интереса воевать там самим. И они готовят местные кадры. Потому что от войны всегда предпочтительней откупаться деньгами, чем жизнями своих соплеменников, используя в качестве «пушечного мяса» наемников. То есть их. И так было всегда, и именно так поступали средневековые князьки, которые засылали на чужую территорию банды нанятых ими головорезов, стараясь поднять там бунт черни, чтобы ослабить соседа и опустошить его казну, обеспечив тем своей стране мир и процветание.

А раз так, то вряд ли им придется разминировать взрывоопасные предметы. Что уже понимал не только он, но и все остальные. Только он понимал, исходя из исторического опыта, а другие из того, что если их учат взрывать, то тем дают понять, что не против, чтобы они взрывали.

И все эти макдональдсовские обеды и виды на жительство не за просто так, все их им придется сполна отработать. Причем очень скоро!

Нет, не убежать ему от войны. Ни там, ни здесь, почти в самом сердце Европы! Чем дальше он от нее убегает, тем вернее она его настигает, как в том кошмарном детском сне. И все равно, рано или поздно, догонит! Потому что эта война идет не по территориальному признаку, а по национальному… И еще потому, что этой войне не видно ни конца ни края, так как эта война очень нужна…

Всем!..

Глава 32

Магомеда трудно было удивить видом руин — вся Чечня лежала в руинах. Дома, зияющие черными от сгоревших рам провалами окон, дыры в стенах, оставшиеся после прямых попаданий снарядов, снесенные крыши, иссеченные осколками деревья, изрытые воронками дороги, остовы давно сгоревших машин на обочине — все это был типичный чеченский пейзаж. Военный пейзаж…

Но здесь он его увидеть не ожидал!..

То и дело спотыкаясь об обломки разбросанных повсюду кирпичей и деревьев, хрустя попадающим под подошву битым стеклом, наступая на какие-то мятые кастрюли, он бродил по руинам. Дерево еще горело, еще чадило гарью из-под завалов, хотя огня видно не было. Иногда среди мусора он встречал красные бесформенные ошметки. Что это, понять было невозможно, но он догадывался, что это. Догадывался, что это человеческое мясо. Куски тел. В одном месте он нашел целую, оторванную с куском плеча руку. Женскую руку. Увидел на скрюченном пальце смятое кольцо. Но то, что он искал, он найти не мог… Где-то сзади, справа и слева от него, по таким же точно руинам бродили его «братья». Они тоже что-то искали… И тоже находили не то, что искали, что надеялись найти, находили куски человеческого мяса, а иногда целые ноги, руки или головы…

Магомед отшвырнул ногой в сторону какой-то кусок железа. И услышал всхлип. Или стон?..

Он замер и прислушался.

Да, это был стон. Человеческий стон!

Он встал на колени и пошел на звук, не обращая внимания, не чувствуя впивающихся в его ноги острых обломков. Останавливался, когда переставал слышать этот звук, и шел снова, когда вновь различал его.

Стоны доносились из-под руин. Он стал отбрасывать в сторону сломанные, полусгоревшие доски, покореженное железо, кирпичи… Он работал, как машина, монотонно и безостановочно хватая и бросая куда-то назад, за себя мусор. Напрягая силы, он вытягивал большие, с которыми еле справлялся, обломки. И снова отбрасывал кирпичи и доски…

И все ближе и лучше слышал голос… Потом он заметил, что работает не один, что его «братья» тоже здесь, что они, так же как он, хватают и швыряют назад обломки и, налегая все вместе, сдвигают в сторону непосильные для одного бревна и куски стен.

Он был не один, и работа пошла быстрее.

Руины таяли на глазах.

Иногда ему под руки попадались знакомые вещи — будильник или кусок тарелки. Он отбрасывал их так же, как кирпичи.

Они не останавливались ни на миг, потому что слышали уже не только плач и стоны, но и голос, который монотонно повторял одно и то же, одно и то же:

— Помогите мне. Помогите…

Они подняли какой-то лист железа, под которым была полость. Он нырнул туда ив пыли и темноте нащупал руку. Живую руку! Потому что она схватила и сжала его руку! И не отпустила!

Он так и лежал, держась за нее, а его «братья» разбирали мусор. Когда они выдирали из завала какой-нибудь особенно большой фрагмент и мусор оседал, раздавался долгий, протяжный стон и рука, вцепившаяся в его руку, сжималась еще сильнее.

Его жену откопали живой. Она так и не отпустила его руку, она держала его до последнего мгновенья, пока ей не освободили зажатые бревном ноги.

Его жена была жива, но была в крови. Вся. Но больше всего крови было под ней. Она лежала в большой, пропитавшей мусор луже.

Он быстро и привычно осмотрел ее, чтобы найти рану. Но она была цела, у нее не было открытых и проникающих ранений, только были сломаны ноги.

Откуда же тогда столько крови?..

Он понял откуда! Понял, когда ее подняли и из ее юбки что-то выпало. Что-то маленькое и красное. Что-то, что еще шевелилось.

И все всё поняли!

Женщины подхватили этот красный, шевелящийся кусочек и завернули в какую-то подобранную здесь же тряпку. «Братья», сцепив зубы, понимающе посмотрели на него.

Это был его сын.

Потому что женщины, осмотревшие тельце, сказали, что — сын… Его, который родился вопреки природе и отпущенным ему срокам, сын! Которого выдавила из чрева матери упавшая ей на живот балка!

Тряпичный сверток шевелился недолго. И не потому, что находящийся в нем ребенок жил, — он шевелился, потому что умирал. Он шевелился в агонии.