Философия и социология гуманитарных наук - Валентин Николаевич Волошинов

формы и ее техники, то психоаналитики или вовсе обходят их молчанием, или объясняют форму с точки зрения старого принципа – наименьшей затраты сил. Формально художественно то, что требует от созерцающего минимальной траты энергии при максимальном результате. Этот принцип экономии (правда, в более тонкой форме) применен и Фрейдом при анализе техники острот и анекдотов.

4. Формы социальной жизни.

Теперь необходимо вкратце остановиться на психоаналитической теории происхождения социальных форм. Основам этой теории посвящена одна из поздних книг Фрейда «Massenpsychologie und Ich-Analyse».

В центре всего этого психосоциологического построения находится уже знакомый нам механизм идентификации и бессознательная область «Идеал-Я».

Мы видели, что «Идеал-Я» (совокупность бессознательных требований, велений долга, совести и пр.) образуется в душе человека путем идентификации (самоотождествления) с отцом и другими, недосягаемыми для овладения объектами его ранней любви. Есть важная область проявления «Идеал-Я», о которой нам до сих пор еще не приходилось говорить. Общеизвестно, что влюбленный человек в большинстве случаев склонен наделять любимый им объект всевозможными достоинствами и совершенствами, которыми на самом деле этот объект не обладает. Мы говорим в таких случаях, что человек идеализирует предмет своей любви. Этот процесс идеализации бессознателен: ведь сам любящий совершенно убежден, что все эти достоинства действительно принадлежат самому объекту, и не подозревает о субъективном характере совершающегося только в его душе процесса идеализации. Далее, идеализировать можно не только предмет сексуальной любви в узком смысле слова; мы часто идеализируем нашего учителя, начальника, любимого писателя или художника (переоцениваем его достоинства и не видим его недостатков); можно идеализировать, наконец, даже какое-нибудь учреждение или идею. Одним словом, область возможной идеализации очень широка.

Каков же психический механизм идеализации? Мы можем сказать, что процесс идеализации обратен образованию «Идеал-Я»: там мы вбирали в себя объект, обогащали им свою душу, здесь, наоборот, мы вкладываем в объект часть себя самого, именно свое «Идеал-Я», – мы обогащаем объект, обедняя себя. При обычной эротической влюбленности этот процесс в большинстве случаев бывает неполным. Но если мы целиком отчуждаем свое «Идеал-Я» в пользу объекта или, другими словами, ставим внешний объект на место «Идеал-Я», мы лишаем себя всякой возможности противостоять воле и власти этого объекта. В самом деле, что можем мы ему противопоставить? Ведь он занял место нашего «Идеал-Я», место критикующей инстанции в нас, место нашей совести! Воля такого авторитета – непререкаема. Так образуется авторитет и власть вождя, священника, государства, церкви[193].

Таким образом, голос отца, в период Эдипова комплекса, вошедший внутрь человека и ставший внутренним голосом его совести, – теперь, путем обратного процесса, снова выносится вовне и становится голосом внешнего авторитета, непререкаемого и суеверно почитаемого[194].

На этом же процессе замещения «Идеал-Я» личностью другого человека основаны, по Фрейду, и явления гипноза. Гипнотизер завладевает «Идеал-Я» пациента, становится на место этого «Идеал-Я» и оттуда легко управляет слабым сознательным «Я» человека.

Но, конечно, этим индивидуальным отношением человека к носителю авторитета – вождю, жрецу и пр. социальная организация еще не исчерпывается. Ведь кроме этого отношения существует еще тесная социальная спайка между всеми членами племени, церкви, государства. Чем же она объясняется? – Тем же механизмом идентификации. Благодаря тому, что все члены племени перенесли свое «Идеал-Я» на один и тот же объект (на вождя), им не остается ничего другого, как взаимоотождествиться, стать равными друг другу, нивелировать свои различия. Так образуется племя.

Вот резюмирующее определение самого Фрейда: примитивная масса (коллектив) есть совокупность индивидов, которые на место своего «Идеал-Я» поставили один и тот же внешний объект и вследствие этого взаимоотождествили свои «Я»[195].

Как видит читатель, и социальная организация по Фрейду вполне объясняется психическими механизмами. Психические силы создают общение, формируют его, дают ему прочность и длительность. Борьба же с установившимся общественным авторитетом, социальная и политическая революция в большинстве случаев имеют свои корни в «Оно»: это восстание «Оно» против «Идеал-Я», точнее, против замещающего его внешнего объекта. Наименьшее значение во всех областях культурного творчества имеет наше сознательное «Я». Это «Я» отстаивает интересы реальности (внешнего мира), с которыми оно пытается примирить вожделения и страсти «Оно»; сверхуже на него давит «Идеал-Я» со своими категорическими требованиями. Таким образом, сознательное «Я» служит трем враждующим между собой господам (внешнему миру, «Оно» и «Идеал-Я») и старается примирить постоянно возникающие между ними конфликты. В культурном творчестве «Я» играет формальную и полицейскую роль – пафос, силу и глубину культуры создают «Оно» и «Идеал-Я».

5. Травма рождения.

Тенденции, заложенные в последнем периоде развития фрейдизма, как мы уже указывали, нашли наиболее крайнее и резкое выражение в книге Отто Ранка – «Травма рождения». Это как бы синтез фрейдистской философии культуры. На ней мы и должны остановиться в заключение.

Нужно отметить, что Ранк – любимый ученик Фрейда и считается самым ортодоксальным фрейдистом. Книга посвящена учителю и преподнесена ко дню его рождения. Признать ее случайным явлением никак нельзя. Она вполне выражает дух фрейдизма наших дней.

Вся жизнь человека и все его культурное творчество является, по Ранку, не чем иным, как изживанием и преодолением на различных путях и с помощью различных средств травмы рождения.

Рождение человека в мир травматично: организм, вытолкнутый в процессе родов из материнского лона, переживает страшное и мучительное потрясение, равным которому будет только потрясение смерти. Ужас и боль этой травмы есть и начало человеческой психики, это – дно души. Страх рождения становится первым вытесненным переживанием, к которому затем стягиваются последующие вытеснения. Травма рождения – корень бессознательного и вообще психического. Избыть ужас рождения человек не может во всей последующей жизни.

Но вместе с ужасом рождается и тяга назад – в пережитый рай внутриутробного состояния. Эта жажда возврата и этот страх – основа того двойственного отношения, которое испытывает человек к материнскому лону. Оно влечет к себе, оно и отталкивает. Эта «травма рождения» определяет задачу и смысл как личной жизни, так и культурного творчества.

Внутриутробное состояние характеризуется отсутствием разрыва между потребностью и ее удовлетворением, т.е. между организмом и внешней реальностью: ведь внешний мир в собственном смысле для зародыша не существует – это организм матери, непосредственно продолжающий его собственный организм. Все характеристики рая и золотого века в мифах и сагах, характеристики будущей мировой гармонии в философских системах и религиозных откровениях и, наконец, социально-экономический рай политических утопий – явно выдают черты своего происхождения из этой же тяги к внутриутробной жизни, однажды пережитой человеком. В основе их лежит смутная, бессознательная память о действительно бывшем рае, поэтому-то они так сильно действуют на душу человека; они не