Кольцо Сатаны. Часть 1. За горами - за морями - Вячеслав Пальман

— С Дебина. Получил новое назначение. — И показал конверт.

— Ну, молись Богу. Срок большой?

— Полтора года осталось.

— Тут и проживешь. Это тебе не «Мальдяк».

— А что — «Мальдяк»? — Сергей не впервые слышал это название.

— Прииск золотой. И кладбище для заключенных. Лучше про него не знать.

Через полчаса Морозов выпрыгнул из кабины доброго шофера, сказал «спасибо» и увидел в сотне шагов от шоссе ярко освещенную лагерную вахту.

Входил он безбоязненно. Конверт отдал лейтенанту, тот прочитал бумагу, оглядел Сергея.

— Нож, пилка, папиросы, водка есть? Расстегни одёжу.

— Ничего нет. Вот, три двугривенника в кармане.

— Ладно, идем. — И пошел впереди к баракам.

Это был обычный барак, в нем горел свет, довольно свободно сидели, лежали заключенные, разговор шел громкий, на минуту-другую приутихли, когда они вошли. Лейтенант подозвал старосту:

— Прими нового, — и ушел.

Староста, мужчина лет тридцати пяти, с лицом сытым и довольным, осмотрел Сергея, спросил — откуда, не выказал удивления, только поморщился, когда узнал, что курева у новенького нет. И показал на свободное место на нарах. После чего интерес к Сергею у него пропал. И очень кстати. Едва сняв ботинки и улегшись под своим полушубком на место, Морозов уже спал мертвым сном. Столько событий за один день!

* * *

За навигацию 1937/38 года, за какие-нибудь семь месяцев, полдюжины теплоходов с помощью ледоколов «Красин» и «Седов» перевезли с пересылки «Вторая речка», которая находилась под Владивостоком, на Север более ста сорока тысяч заключенных, проживших по нескольку месяцев на пересылке.

До этого события за пять лет, начиная с 1932–1933 годов, по этому же маршруту на Колыму ГУЛАГ успел доставить более шестисот тысяч заключенных, среди которых доля «врагов народа» росла год от году и к тридцать седьмому составляла четыре пятых от общего числа невольных переселенцев.

На том же транспорте через японские воды на работу в Даль-строй, у которого имелось в Москве свое Управление, по договорам и направлениям в Магадан прибывало много вольнонаемных специалистов. Манили их не дальние края, не романтика, не погоня за впечатлениями, а большие деньги. Заработок на Дальнем Севере выплачивался в двойном размере от такого же в центре страны. Полагалась еще ежегодная процентная надбавка к месячному заработку. Проработав три года, вольнонаемный сотрудник Даль-строя получал почти два оклада и восьмимесячный отпуск, естественно, с правом на путевку в любое место благословенного юга страны, где полагалось поправить здоровье колымчан, подорванное не столько необычным климатом, сколько однообразным питанием. Здесь весь год не было овощей и плодов — источников витаминов и всяческой благодати. Не последнюю роль для людей имел и спирт, его в учреждениях и предприятиях на севере всегда хватало. Естественно, употребляли его в количестве, которое и не снилось средне-русским алкашам…

При заключении договора каждому вольнонаемному довольно подробно объяснялось, что рядом с ним на Колыме, не всегда под охраной, будут работать заключенные, среди них и «враги народа». С ними никакого контакта! Тем более знакомств или помощи в чем-нибудь. Так называемые «акты милосердия» строжайше наказываются, вплоть до судебного преследования. Объяснение подкреплялось письменным уведомлением о таких мерах, под которым и расписывались инженеры, врачи, учителя, горничные, машинистки, водители и прочие, прочие, прочие… Добавлялось, что совать нос в лагерные дела категорически запрещается, даже простые разговоры с заключенными строжайше наказываются.

Все поощрительные и поучительные разговоры и документы имели воздействие только в первые месяцы пребывания на колымской работе. Дальше режим как-то сам собой смещался: просто невозможно было не разговаривать, не поделиться мыслями инженеру с мастером-десятником на прииске, пусть он и какой-то там вредитель. Трудно ходить, не открывая рта, на строительстве, где все, кроме тебя, заключенные, которые нуждаются хотя бы в наставлении. Общение вольных и заключенных всюду было реальностью.

К лету 1938 года на Колыме была построена автодорога почти на тысячу километров от Магадана. Сам этот город уже мог претендовать на звание столицы края. Здесь были Магазины и столовые, рестораны с очень бдительными швейцарами из вохровцев — с особенным нюхом на бывших заключенных, тем более на пронырливых уголовников, по роду занятий имеющих право на свободное хождение.

Разноликий конгломерат людей разного обличил, воспитания, образования (от генералов НКВД до авантюристов, уголойников и «врагов народа») собрался на Колыме, территория которой, кстати, находилась тогда под юрисдикцией далекого краевого центра — Хабаровска.

Истины ради отметим, что слово «юрисдикция» (круг полномочий) на деле ничего не значило для руководства Дальстроя. Тот же Павлов свысока разговаривал с секретарем Хабаровского крайкома или председателем крайисполкома, когда они однажды решились посетить «свои» владения на Северо-Востоке, доходящем почти до Берингова пролива.

Отметим также, что ни органов Советской власти, ни привычных органов партийного руководства на территории Дальстроя тогда не обнаруживалось. Здесь было свое собственное Политуправление, которым дольше всех ведал генерал-майор Сидоров, а вместо Советов был Отдел административных органов при Управлении «Дальстрой». Политуправление Дальстроя подчинялось Политуправлению НКВД на Лубянке, а не ЦК ВКП(б), административный отдел «выходил» на соответствующее Управление на Лубянке. Верховный Совет СССР от руководства на Северо-Востоке был начисто отстранен…

Здесь царило строжайшее единоначалие. Оно сосредоточилось в руках Начальника Дальстроя. Комиссар Павлов являлся царем и богом всей огромной территории Северо-Востока.

Покойный Эдуард Петрович Берзин начинал освоение Колымы не только со строительства дорог, приисков и поселков для жилья. Как и всякому думающему человеку, ему виделся этот отдаленный заморский край как самостоятельно действующая территория страны — со всеми необходимыми службами и заботами. И даже при сравнительно небольшом количестве заключенных и вольнонаемных в те годы ему было ясно, что первейшей нуждой холодного края будет обеспечение людей собственными продуктами питания. На всех совещаниях Берзин непременно подчеркивал эту проблему, отчетливо сознавая, что за два моря сюда продуктов не навозишься. Что позволит природа сурового края, то непременно надо получать на месте. Зерно, конечно, так и будут возить за два моря, поскольку рожь или пшеницу здесь не получишь. А вот мясо, молоко при больших еще не освоенных естественных лугах получить можно. И какие-то овощи тоже можно, так, во всяком случае, говорили агрономы, приехавшие сюда по приговорам. Есть возможность иметь кислую капусту, свежие морковь и лук, что там еще?..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});