Пелевин и поколение пустоты - Полотовский Сергей

Пелевин активно переводится и на другие языки. В 1995 году с произведениями Виктора Пелевина впервые познакомились французские читатели: в парижском издательстве Seuil вышли в свет «Омон Ра» и «Жизнь насекомых». На рубеже тысячелетий писатель заключил соглашение с агентством ФТМ, которое до сих пор выступает в роли его агента в поиске возможностей опубликовать Пелевина за рубежом. В 2001 году с его помощью Пелевин подписал договор с одним из ведущих англоязычных издательств Viking. 1 декабря 2001-го на прилавках американских книжных появляется Buddha’s Little Finger («Чапаев и Пустота», перевод Эндрю Бромфилда); розничная цена 16 долларов.

В том же году бромфилдовский перевод «Чапаева» под другим заглавием, The Clay Machine-Gun («Глиняный пулемет»), попадает в финал Дублинской литературной премии.

В двухтысячные случаются годы, когда писателя издают на Западе больше, чем дома. Например, в 2002-м в России его книги не издаются и не переиздаются. Зато в Германии, Франции, Англии, Польше, Австрии, Венгрии и США можно увидеть нового переводного Пелевина.

Рецензенты то сравнивают Пелевина с «психоделическим Набоковым кибервека», то, опомнившись и разобравшись, объясняют, что он, конечно, никакой не Набоков и даже не пророк кибервека, а «болезненно башковитый летописец посткоммунистической, монструозно капиталистической городской России».

Велики ли потери при переносе Пелевина на другой язык?

Интересная история вышла с переводом «Чапаева» на немецкий. Рассказывает живущий в Германии оператор Александр Камионский: «Моя подружка-переводчица писала диплом “Проблемы перевода уголовной лексики”. И “Чапаев и Пустота” использовался там как яркий пример. Дело в том, что по историческим причинам адекватно перевести блатные куски оттуда на немецкий невозможно. На американский английский отлично получается: в США есть черная гангста-культура, а в немецком уголовного языка практически не существует века с XVI, то есть он есть, но в России все по фене говорят, а в Германии если переводить адекватно, то тебя кроме целевой аудитории только разве что полицейский сможет понять. Поэтому тут переводили на молодежный. Было смешно, но не то».

В своих интервью Пелевин рассказывал, что сам переписывал рекламные слоганы в английском переводе «Generation “П”». Логично: он же спецшколу оканчивал. Тем не менее, несмотря на очевидные проблемы со слоганами и феней, Пелевин должен относительно легко переводиться. Его произведения – романы идей, а не торжество стиля.

Но Лев Данилкин считает иначе: «Пелевин плохо конвертируется, как и Гоголь, кстати. Как я знаю, он сам помогает себя переводить, но иностранцу даже в хорошем переводе плохо понятны эти произведения. Тут нужно знать контекст. А у Пелевина все такие private jokes – шутки для своих».

Литературный критик Анна Наринская продолжает эту тему: «Многие романы Пелевина все ж не идеальное чтение для Запада: насколько же в курсе русской жизни надо быть, чтобы все про ларьки и чеченцев понимать. Думаю, возможно составить сборник “Пелевин для Запада”. А, скажем, роман “t”, который мне не нравится, вот он вполне конвертируется. Но эта его конвертируемость мне представляется недостатком: Пелевин пишет там как бы про Россию, однако видно, что эта действительность уже не беспокоит его вовсе».

Несмотря на аванс, данный писателю в том стародавнем материале в журнале New Yorker, он не стал для Запада своим. Отчасти проблема действительно в конвертации смыслов, отчасти – в том, что он не Тургенев.

Для мирового читателя Пелевин не международный бренд, а просто важный представитель чужой культуры, как для нас, скажем, француз Брассанс. Как для французов – наш Высоцкий. Уважаемые, с именем на слуху, но не проникшие в коллективную подкорку. Критик Лев Данилкин считает: «Пелевин, безусловно, самый известный современный русский писатель на Западе. Он обязательно входит во все антологии».

Что не так уж и плохо.

Супербест

– Никто мне ничего не даст. Понятно, что все возьмет Пелевин, – немного нервно курит за столиком в фойе писатель Захар Прилепин.

Писатель Александр Гаррос, номинированный на пару с Алексеем Евдокимовым за «(голово)ломку», по идее, претендует только на 50 тысяч из обещанных «Национальным бестселлером» за «книгу десятилетия» 100 тысяч долларов.

– Но я и на пятьдесят не рассчитываю.

Писатель Михаил Шишкин молчит. Он любит молчать.

Тут и там снующие и пихающиеся локтями фото– и телерепортеры создают на втором этаже гостиницы «Украина» обстановку, приближенную к светской. Ведущий церемонии Артемий Троицкий раздает интервью налево и направо. Писатели подчеркнуто радушно здороваются друг с другом. Дамы демонстрируют декольте.

Все ждут Пелевина.

Секундное возмущение людской глади, репортеры переносят массу толпы в новое место, локализуя общий интерес. Нет, это опять кто-то другой.

«Супернацбест» – премия лучшей книге, выбранной совсем не тайным, а очень даже публичным, прямо со сцены голосованием. Выбор из десяти лауреатов «Национального бестселлера» с момента возникновения премии в 2001 году. В России не случилось своего Гонкура и Пулитцера, и на этом фоне «Нацбест» – важный институт. Победителей не судят, но читают. Сегодня голосует жюри, составленное из почетных председателей жюри прошлых лет: власть, бизнес, оппозиция, банки, мир театра и кино, литераторы – от каждого сегмента по неподкупному и субъективному представителю. Каждый объясняет свое решение. Писатели-номинанты, собравшиеся в зале, с ложно-невозмутимыми лицами тщатся угадать, куда эта кривая экспликация выведет.

Ну и все, конечно, ждут Пелевина.

Нельзя сказать, что он совсем обделен призами за писательские заслуги, но на этом поле он далеко не чемпион. Малый Букер за «Синий фонарь», премии фантастов в начале карьеры, когда хотелось премий не фантастических, а реальных. Абсурдным образом единственное официальное цеховое признание заслуг за «Чапаева» – фантастическая премия «Странник-97». За «Generation “П”» – немецкая литпремия имени Рихарда Шенфельда. Пока что высочайшими достижениями Пелевина в этом деле были «бронза» в «Большой книге» за «t» и вот этот «Национальный бестселлер» за «ДПП (NN)», дающий шанс побороться за суперприз.

Склонен ли сам Пелевин придавать этому значение? На словах – нет. «Да не думаю я об этом Букере, честное слово!» – заявил он как-то в интервью «Комсомольской правде»[40].

По положению о премии за ней необходимо явиться лично. Сто тысяч долларов – в десять раз больше обычного «Нацбеста» и в пять раз больше русского Букера – не вручают in absentia. Мы к тебе с уважением, ну и ты уж изволь.

«Престижная премия» – это не про Россию. Но, как говорили в фильме «Хороший, плохой, злой», «сто тысяч – большие деньги, их заработать надо». Поэтому Пелевин где-то рядом.

Еще чуть-чуть, и начнется хлестаковщина, мол, только что видели его в баре. Известно, что автор романа «Числа» точно в Москве. Наверняка в гостинице «Украина». Скорее всего в номере люкс неподалеку.

В главном зале писатели, издатели, литераторы. Пелевинские коллеги, можно сказать, по профессии. Практически равные. Равные вокруг первого. Ну еще несколько журналистов. Этим никогда не сравняться по статусу.

На кону сто тысяч долларов. «Хорошая прибавка к авансу», – предсказуемо шутит Троицкий.

Все ждут Пелевина.

Придумавший премию критик Виктор Топоров объясняет со сцены, что премию вручат только тому, кто явился лично. Но не просто поднялся за портфелем с купюрами, а присутствовал с начала церемонии. В противном случае премию разделят на десять частей между победителями «Нацбеста» следующих десяти лет.

Это важная информация.

Потому что все ждут Пелевина.

Дмитрий Быков, номинированный за биографический ЖЗЛ-роман «Борис Пастернак», тоже не пришел, но никому не приходит в голову интересоваться его отсутствием, гадать, прячется он за стенкой или нет.