Zero. Обнуление - Энтони МакКартен

имеется, что вы запускаете и, более того, что вы собираете.

— Я могу вас понять, — секунду помешкав, откликается Эрика. — Но большинство того, чем мы заняты, — просто сортировка данных, уже собранных здесь или где-либо еще. Однако, я полагаю, с вашей помощью мы сможем убедить всех и каждого с обеих сторон, что меры и средства защиты, действующие в «Слиянии», не только ультрасовременны, но и вполне ординарны.

— Тогда позвольте мне сформулировать мысль следующим образом, Эрика. Математика тут простая. Нам обоим необходимо иметь возможность отстоять все, что мы тут делаем, с минимумом шумихи. — Он ученый, но глубоко увязший в политике, делающий сложнейшие расчеты разного рода. — Наша точка зрения такова: чтобы мы чувствовали себя комфортно, равновесие в этом партнерстве не может перевешивать с вашей стороны. Ни за что. Мы не станем тут второй скрипкой.

— Конечно нет.

— С этим партнерством «Слияние» пользуется частичным доступом к колоссальным объемам секретных данных, являющихся стержнем безопасности нашей страны. На каждом уровне, от частного до государственного.

— Вполне понятно…

— Так что в будущем мы — и здесь я подразумеваю и Сая тоже — должны понимать друг друга от и до.

— Стопроцентно.

— Ладно. Довольно слов. В каком состоянии Сай?

— В отличном. Он… Ну, сейчас нам всем нелегко. Но это чрезвычайно интересно.

Легкой заминки при упоминании Сая достаточно, чтобы задержать ободряющую улыбку, которую она хочет подарить Берту, а он, чутко уловив это невысказанное напряжение, вглядывается в лицо Эрики в надежде на дальнейшие подсказки.

— В силу необходимости Управление вступает на цыпочках на почву США, — говорит он. — Впервые. Это историческое событие. Давайте же не прое… вы меня поняли… его напрочь.

— Даю вам слово.

— Идет. А вафли?

— Простите?

— Я слышал, у вас тут пекут вафли в кафетерии. Я сладкоежка.

9 дней 19 часов

Канзас-Сити, штат Канзас

Дон Уайт, Нуль-9, проработал охотником за головами достаточно долго, чтобы знать: бездомные — среди тех немногих, кто остается невидимками. Бедные у нас под ногами, но люди переступают через них. Люди обходят их протянутые руки, даже не прерывая своих разговоров, или давят на газ, устремив взгляд строго вперед и плотно закрыв окна, когда обнаружат, что проезжают через палаточный городок, или к ним пристает какой-нибудь бедолага на перекрестке у светофора.

Хочешь пропасть из виду? Тогда будь с отщепенцами, наркоманами и алкашами, с низшим классом бродяг, с сумасшедшими, с которыми уже не справляются даже дурдома, с убийцами, схлопотавшими ничтожные сроки из-за ничтожных умственных способностей, с ветеранами боевых действий, лишенными будущего и предпочитающими товарищество, еще встречающееся на этой ничейной земле посреди человейника, под железнодорожными мостами, в палаточных городках, на крохотных островках, достаточно удаленных от приличного общества, чтобы им позволяли существовать, не тревожа их годами.

Дон держится сам по себе. Припрятал деньги в паре тайников на краю города, отрастил бороду, привык спать в грязной одежде. Он силен и в достаточно хорошей форме, чтобы постоять за себя; никто не смеет даже близко подойти. Он на раз-два заставил психов принять его за своего. Несет тарабарщину, хлещет воду из водочной бутылки, не помнит, кто он и откуда, размахивает кулаками, крепко вламывает собратьям, когда требуется. Конечно, в кармане у него припрятан одноразовый телефон, купленный на улице. Единственный, у кого есть номер этого телефона, — мамин сосед.

Схема поведения: весь день дрыхни, всю ночь гуляй. Вот и все. Жри всякое дерьмо. Держись подальше от копов. Справляться с отвращением нелегко. Со скукой тоже. Он даже отдал бутылку водки (настоящую) какому-то тщедушному пацану только за то, чтобы посмотреть бейсбольный матч на его видавшем виды мобильнике. К черту три миллиона долларов. Еще три недели такой жизни, и он поклянется перед Господом, что больше никогда не станет воспринимать прежнюю жизнь как должное. Он будет восхвалять чистую постель, петь аллилуйю полному холодильнику и склоняться в молитве перед утренним душем.

Он не питает иллюзий: следующие девять дней и девятнадцать часов будут самыми трудными. К подобной жизни не привыкнешь. И чем ближе награда, тем сильнее бьется сердце в груди, тем чаще он принимается пересматривать и перепересматривать свой план, думая, что в нем коренится какой-то серьезный изъян. Довольно одного любопытного копа, чтобы все пошло под откос. Может, надо просто смыться из города; но стоит ему окончательно и безоговорочно решить сменить местонахождение, он вспоминает — будучи сам профессионалом, — насколько рискованно оставлять свежий след, и потому снова обрекает себя на проживание в трех слоях закопченного картона под мостом, в окружении шприцев, пустых бутылок и заблудших душ.

Думая об этом, он шагает на заправку, где личности вроде нового него предпочитают закупаться лапшой, печеньем и дешевым винишком. Не поднимает понуренной головы. Знает, что камеры нацелены на парковки, на проходы, подозревает, что каждый внедорожник может принадлежать «Слиянию», что каждый идиот в велосипедном шлеме — правительственный агент. Уже начал немножко понимать, каково быть в шкуре сумасшедшего. Параноики уверены, что постоянно пребывают под наблюдением, убеждены, что за ними следят, следят и следят — и самое смешное, что действительно следят. За нами всеми! Пару ночей назад, услышав, как один из соседей шепчет молитвы и просит заступничества у инопланетян, получивших доступ к его сокровеннейшим мыслям, Дон поймал себя на том, что ощутил душевный отклик. И это новое духовное родство с обреченными встревожило его.

Так что, думает он, быть может, сегодня вечером чуть оттянется. Ничего особенного. Просто возьмет на заправке то, что действительно хочет: печеньки «Орео», пару бутылок холодного пива «Прери уикенд». Дошагав до заправки, поправляет кепку, чтобы скрыть лицо от камеры над прилавком, берет пачку печенья и направляется к пиву. Бутылки заиндевели; он буквально слышит, как они вздохнут, когда сковырнешь крышечку, видит тонкий завиток дымка — аж горло саднит, как хочется…

«Мы — это наши привычки». Вспоминает, как Билли Грэм повторял это снова и снова — по-настоящему хороший детектив в отставке, наставлявший его на путь охотника за головами, когда он только-только дембельнулся из морпехов. «И избавиться от них мы не можем». Всякий раз, когда они разыскивали какого-нибудь типа, Билли отправлялся порасспросить его семью, вынюхивал, кто ладил с беглецом лучше всех (обычно мамочка), а затем просто сидел у ее дома и ждал. А если матери больше нет? Нет семьи? Слоняйся возле любимого бара этого типа. «Мы — это наши привычки». Билли всегда брал своего парня, зная, что мы рабы привычки и всегда вынуждены возвращаться в колею, если хотим оставаться самими собой.

Дон кладет ладонь на дверцу холодильника. Он платит наличными.