Кошка души моей - Полина Поплавская

Пат неуверенно открыла тяжелую дверь и обомлела: навстречу ей шел Стив. Впрочем, он-то ничуть не удивился.

– Здравствуй. Я давно был уверен, что когда-нибудь здешняя красота и твое любопытство непременно заведут тебя сюда.

Стив был совершенно прав.

– О да. Я многое вижу заново. Но ты-то что здесь делаешь?

– У меня было одно дело неподалеку отсюда, на Боу-Хилл, но об этом как-нибудь попозже. Иди внутрь и посмотри все, не торопясь, я подожду тебя, поедем, пообедаем где-нибудь… А лучше дома.

После обеда они закурили, и Стив, грустно поглядывая в направлении детской, сказал:

– Надо как-то решать с Диной и миссис Кроули.

Дина, превратившаяся из румяной булочки в серьезную молодую ординаторшу, чувствовала себя неловко после отъезда своей воспитанницы.

– Я думаю, можно вполне справиться без них обеих. Дома мы почти не бываем, зачем зря держать людей?

– Хорошо. Тогда завтра же я веду Дину в ресторан и устраиваю ей прощальный ужин, а нашу старушку… Знаешь, ее давай все-таки оставим. Мало ли что… – И Стив как-то странно улыбнулся.

– Как хочешь. Кстати, я завтра еду на студию.

__________

За время ее отсутствия скопилось, конечно же, огромное количество дел, и Пат с радостью окунулась во все каждодневные мелочи и проблемы, решение которых и составляет прелесть работы, особенно если она любима. Нужно срочно найти замену Брикси Шерс, нужно найти новый телеимидж для себя – а услугами имиджмейкеров Пат не пользовалась никогда, считая, что только она сама может решить, какой ей быть перед своей зрительской аудиторией – нужно, нужно, нужно…

По возвращении Пат обнаружила, что муж сделал ей подарок: просторный новый кабинет в левом крыле телецентра, где размещалась теперь вся администрация Си-Эм-Ти. Помещение было отделано удивительно просто и вместе с тем потрясающе изысканно, словом, как мог сделать только Стив. У окна даже было сделано некое подобие стойки с аппаратом для приготовления кофе капуччино, который Пат недавно полюбила. Правда, на новом месте ее теперь редко удавалось застать. Предпочитавшая сама все увидеть, узнать и проверить в живом общении, Пат целыми днями, не считая, конечно, часов съемок, летала по студии в своих узких черных брючках и атласных блузках, меняющих цвет в зависимости от погоды, дней недели и настроений хозяйки.

По старой памяти Пат забегала в еще раз переделанную и теперь уже похожую на солидный ресторан «синюху», где по-прежнему толклись бородатые нервные режиссеры, невозмутимые операторы в кожаных куртках с вытертыми плечами, монтировщики в своем вечном подпитии, язвительные редакторши, ведущие, чьи лица известны половине Америки, и много-много другой разношерстной публики, которая в эти свободные минуты была совершенно равноправна.

Пат, улыбающаяся, в ореоле вновь отпущенных легких каштановых волос, присаживалась на край высокой табуретки, выпивала свой кофе и исчезала – и лишь потом выяснялось, что за это время она умудрилась выяснить уйму вопросов, переговорить со множеством людей и принять немало решений.

Именно в «синюхе» Пат и познакомилась с Эммилу Харрис, уже третий раз номинированной на премию Ассоциации кантри-музыки. Передачу с ней вела не Пат, но эта спокойная, милая, мягкая женщина столь пылко выражала свои феминистские убеждения, что заинтересовала жадную до новых людей Пат необычайно. Им обеим сразу стало легко друг с другом, чему, вероятно, помогло сходство не только характеров, но даже лиц – правда, в черных волосах Эммилу уже проблескивали седые нити. Пат никогда еще не сталкивалась с феминисткой в таком чистом виде: главной темой всех песен Эммилу была женская сила и твердая позиция, на которой просто обязана стоять современная женщина. Она не признавала брак, что, впрочем, не мешало ей нравиться мужчинам и нередко увлекаться самой, а где-то в Милуоки училась в колледже ее пятнадцатилетняя дочь, о которой она много и охотно рассказывала, но которую редко навещала.

– Я в ее годы уже бросила колледж, отстояв свое решение в, поверь мне, очень тяжелой стычке с родителями, и примчалась в Нью-Йорк – зарабатывать на жизнь игрой на гитаре и пением. А кому я была тогда нужна со своим кантри? Нет, для того чтобы уцелеть в любом деле, женщина должна быть сильной.

И Пат с ее глубинной женственностью спорила с Эммилу, порой до хрипоты, хотя и признавала, что ее новая подруга во многом права или, вернее, ее мысли созвучны новым выстраданным представлениям Пат о любви и счастье в этом мире.

Эммилу и Стив друг друга недолюбливали: она, зная о многочисленных интрижках шефа Си-Эм-Ти, называла его «сперматозавром» – словом, которым выражалось ее презрение к мужчинам, а он просто подчеркнуто не видел в ней женщины.

Стиву вообще надоела рассчитанная страсть телевизионных дам, которые или не придавали мимолетной постели никакого значения, или, наоборот, все возводили в ранг безумного романа – и то, и другое было одинаково скучно. Даже Пат после возвращения из Ноттингема стала все более откровенно требовать близости и принимала ее жадно, портя, на его вкус, изысканную эротическую игру. Ибо больше в жене его не влекло ничего. Пат стала совершенно самостоятельной, и Стив порой с недоумением смотрел на уверенную в себе и своем деле молодую женщину, не находя в ней и капли сходства ни с той восторженной и наивной англичаночкой, что когда-то переступила порог его кабинета, пряча запачканные чернилами пальцы, ни с той раздавленной горем юной женщиной, чью искаженную беременностью плоть он ежедневно видел. Сегодняшняя Пат была ему неинтересна и даже, пожалуй, чужда. И тогда он понял, что спасти их семью может только ребенок. Его ребенок.

Будучи человеком прямым и ненавидящим всевозможные увертки, Стив решил поговорить с Пат откровенно и, выкроив время, увез ее с работы в прибрежный ресторанчик в Салеме. С удовольствием попробовав все заказанные Стивом рыбные блюда, от столь любимых ею пирожных Пат отказалась.

– С каких пор сласти в такой немилости? – удивился Стив.

– Знаешь… – Пат немного замялась. – Я перебираю в весе уже фунта четыре с половиной. – Стив с удивлением посмотрел на тоненькую, как у девочки, фигурку Пат. – Это все таблетки. – Действительно, все годы после рождения Джанет Пат принимала противозачаточные таблетки, и теперь ее тело чувствовало усталость – даже не столько из-за прибавившегося веса, сколько из-за искусственно заданного внутреннего ритма. – Надо бы перейти на что-то другое.

– Так давай вообще бросим это дело. – Пат даже поперхнулась.

– Ты… Ты предлагаешь мне… Еще раз… Пройти через весь этот кошмар!? – Тело Пат на мгновение закаменело под теплым ласковым шелком. Опять эти изматывающие рвоты, безобразность, несвобода… Несвобода внешняя, а самое ужасное – внутренняя.