Любожид - Эдуард Тополь

– Алло!

– Я слушаю вас.

– Бронированная женщина! – уважительно сказал баритон. – Но все-таки надо бы нам встретиться, Анна Евгеньевна. У меня есть для вас новости.

«Это ты, конечно, врешь, – подумала Анна, – подсекаешь, как рыбку на наживку. – И мстительно усмехнулась: – А вот у меня для тебя действительно есть новости! И еще какие!»

– Как у вас завтрашний день смотрится? – сказал Гольский. – Скажем, часика в три, в четыре мы могли бы пообедать?

«Что ж, – подумала Анна, – для моих новостей можно и пообедать. Интересно, где гэбэ угощает своих агентов в первый раз?»

– Где? – сказала она вслух.

– Ну… скажем, в ресторане «Армения». Знаете? Там у них форель замечательная. Вы как к форели относитесь?

– С интересом, – усмехнулась она.

– Как? Как? – расхохотался Гольский. – Анна Евгеньевна, вы прелесть! Значит, завтра в четыре в «Армении». И поверьте, что на этот раз я действительно подготовился к нашей встрече – я знаю, что вы никогда не опаздываете. Так что до завтра!

– До завтра… – Анна положила трубку и, сделав последнюю затяжку, задавила сигарету в пепельнице.

Дальше откладывать нельзя, – сказала она себе и встала из-за стола.

Еще за пару километров от Клязьминского водохранилища можно было услышать рев лодочных моторов и катеров. Летом москвичи спасались здесь от жары, и весь лесистый берег водохранилища был оккупирован и изгажен легальным и нелегальным самостроем – дощатыми времянками, хибарами, гаражами, сараями, палатками и шалашами. Десятки тысяч людей съезжались сюда по субботам и по воскресным дням, тысячи – в будни и, несмотря на запреты и предупреждающие плакаты, жгли костры, устраивали пикники, мусорили, пьянствовали, глушили рыбу, палили из охотничьих ружей по бутылкам и консервным банкам, плавали, купали собак и гоняли по воде на моторных лодках, самодельных катерах и катамаранах.

Медленно проехав по извилистой и колдобистой лесной дороге, Анна свернула свой «жигуленок» на узкую просеку, засомневалась, туда ли она едет, но тут же увидела встречную иномарку – не то «форд», не то «линкольн» – и успокоилась: она ехала правильно. Правда, пришлось подать назад, уступить дорогу этому монстру и оставить без внимания нагло-оценивающий взгляд лысого кавказца, который величественно, как шах, проехал мимо нее в этой машине. Очередной спекулянт, купивший за бешеную взятку иностранную машину в УПДК – Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса. Когда западные дипломаты и журналисты отбывают домой в свои америки и бразилии или когда их машины попадают в аварии или просто выходят из строя по старости, они буквально за гроши сдают их Управлению по дипкорпусу, а там эти «форды», «вольвы» и «фольксвагены» уже давно дожидается очередь – знаменитые актеры, маститые режиссеры, советские дипломаты первого ранга и ученые с секретными Ленинскими премиями, полученными за повышение военной мощи Империи. Только им, элите из элиты, держава позволяет купить какой-нибудь разбитый «форд», «датсун» или даже «мерседес», починить его и щеголять по Москве в иностранной машине. Но, по странному стечению обстоятельств, рука начальника УПДК все чаще выписывала такие разрешения не лауреатам, а лицам кавказского происхождения, не имеющим никаких заслуг перед Советской Армией или искусством, но постоянно снабжающим Москву цветами, яблоками и помидорами.

И каждую пару дней «техничка» с лебедкой или просто грузовик забирали со двора УПДК какую-нибудь вдрызг разбитую иномарку, которую на Западе, не думая и секунды, отправили бы под пресс. А в Москве эту машину привозили из УПДК сюда, в так называемую «яму» – подпольную ремонтную мастерскую знаменитого в столице Ивана Лопахина, у которого и работал отец Анны.

Вот и сейчас на краю «ямы» – пологого спуска в небольшой котлован – шумный Лопахин, бывший актер, покрикивая на двух своих работяг, разгружал с грузовика некое месиво искореженного металла, в котором при сильном воображении можно было угадать не то «БМВ», не то «тойоту». Но, увидев желтый «жигуленок» и узнав в нем Анну, Лопахин широкими шагами подошел к ее машине и, вытирая пот с крупного конопатого лица, заговорил громко, как на сцене:

– Господи! Анечка! Сколько лет! Неужто вспомнили про нас, грешных? Боже мой, что за женщина! Королева!

– Лопахин, не физди, – невольно улыбнулась Анна. – Отец здесь?

– Конечно, принцесса! Ваш отец здесь, на свежем воздухе, в лесу! Что может быть лучше для советского труженика? Позвать? – И Лопахин кивнул на дно своей «ямы», где стояли несколько полуразобранных иномарок.

Рядом с ними, под навесом, маленький небритый старик в заношенных штанах и выцветшей ковбойке стучал войлочным молоточком по смятому в гармошку крылу машины. Это и был отец Анны – бывший зек, бывший инженер-майор и командир ремонтного батальона танковой дивизии Второго Украинского фронта, бывший начальник технической службы Транспортного управления Моссовета, а после смерти матери – алкоголик, пропивший даже свои фронтовые ордена и медали. Анну всегда восхищала и ужасала его биография.

В 1934 году Сталин отправил в США на стажировку на заводы Форда группу молодых технических гениев, будущих создателей первого советского автомобильного завода. В этой группе был 23-летний Евгений Крылов, отец Анны. В 1935-м, вернувшись из США и играя в теннис, отец сказал своему партнеру, что лучшие в мире автомобильные двигатели делает, конечно, Форд. Назавтра отца арестовали «за антисоветскую пропаганду» и после приговора «тройки» отправили в Сибирь. Правда, в те годы арестованных еще не возили в скотских вагонах, и десять «врагов народа» ехали в спальном вагоне под надзором одного-единственного конвоира. За Читой, на очередном полустанке, этот конвоир достал из полевой сумки запечатанный конверт с надписью «Крылов Е.И.», вручил отцу, показал на какую-то вышку в тайге и сказал: «Иди до той вышки, там КПП. Отдашь пакет, и тебя устроят». Отец дошел до вышки, вручил конверт дежурному, и тот, открыв этот «пакет», прочел отцу его приговор: 10 лет лагерей.

Но на самом деле и лагерей в то время не существовало. ГУЛАГ только-только создавался – руками самих «врагов народа». Ровно через неделю после прибытия отца в зону сюда пришли составы с двумя тысячами арестантов и вагоном топоров и пил. Начальник зоны вызвал Крылова, постелил перед ним карту окрестной тайги и сказал: «Возьмешь шестьсот зеков, сотню топоров и взвод охраны. И пойдешь сюда. – Он ткнул пальцем в какой-то урман на карте. – Месяц на обустройство, а через месяц чтобы начат производить доски, дверные косяки и оконные рамы. Не выполнишь – расстреляю. Вопросы есть?» «Есть, – сказал отец. – Какого размера должны быть оконные рамы?» Начальник смотрел на него долго, в упор. Потом сказал: «Барачного размера, е… твою мать! Лагеря будем строить!»

В декабре 1939 года, когда началась война с Финляндией, со всей тайги пригнали в Читу несколько тысяч зеков, выстроили их в каре на привокзальной площади, и какой-то московский оратор закричал им с трибуны:

– Дорогие товарищи! Произошла трагическая ошибка! Вас осудили безвинно! Родина перед вами в неоплатном долгу! Но Родина в смертельной опасности! Финны грозят захватить колыбель революции – Ленинград! Все на защиту Отечества! По вагонам!!!

И те же поезда, которые привезли «врагов народа» в Сибирь, увезли их на запад спасать Красную Армию от разгрома. В Колпине под Ленинградом им выдали винтовки образца 1913 года и по десять патронов на человека. И бросили в первый бой…

А когда Красная Армия «победоносно прорвала линию Маннергейма» и Молотов подписал с финнами мирный договор, всех оставшихся в живых «врагов народа» и «спасителей Ленинграда» разоружили, погрузили в теплушки для скота и повезли… обратно в Сибирь. Правда, по дороге, когда поезд несколько суток стоял под Москвой, отец сбежал из вагона на час повидать отца с матерью. А затем вернулся и покатил в Сибирь.

Защитникам Отечества время пребывания на фронте даже не засчитали в срок заключения. Строительство ГУЛАГа продолжалось по всей Сибири и по всей стране. Но еще через два года, в октябре 1941-го, – снова читинский вокзал, снова тысячи зеков на привокзальной площади, снова кумачовая трибуна и те же слова:

– Дорогие товарищи! Произошла трагическая ошибка! Родина перед вами в неоплатном долгу! Но Родина в смертельной опасности! Гитлеровские войска вышли к Волге, к Москве, к Сталинграду. Все на защиту Отечества! По вагонам!…

Отец начал войну шофером под Сталинградом, а закончил на Эльбе командиром ремонтного батальона танковой дивизии Второго Украинского фронта. И на этом пути в самом начале, где-то под Камышином, получил первое ранение, то есть «кровью смыл вину перед Родиной» – судимость за «антисоветскую пропаганду». Эта кровь открыла ему путь к командирской должности и заодно – в санитарном поезде – растопила сердце 17-летней медсестры Оленьки Подлипкиной, которая и стала его женой и Аниной матерью.