Синтез (СИ) - "Токацин"

— Эй, атомщик! — Константин, тихо поднявшись на крышу, тронул сармата за плечо. — Хватит сюда лазить. Третий раз за сегодня. Про вчера и позавчера вообще молчу.

— Сейчас, — буркнул Гедимин, пересчитывая дроны над крышей. «Это наша станция. Почему там всё время лазят макаки?!» — он сердито сощурился и, отвернувшись от закрытого здания, спустился в люк. «Я хочу построить свою станцию. Без мартышек. Чтобы никто не лез под руку.»

…Над озером разносились разочарованные вздохи, сердитое фырканье и приглушённые ругательства. Гедимин остановился на краю аэродрома. Солнце уже садилось, над взлётными полосами загорались фонари, и в их свете было видно, как потемнел, вздулся и покрылся трещинами озёрный лёд. С закатом похолодало, но растаявший снег на крыше клонария ещё не успел стечь; с неё капало. Одна из самок на берегу подобрала кусок льда и бросила в одно из тёмных пятен. Поверхность с громким треском просела, узкие трещины стали шире.

— Ничего не выйдет, — сказала она, подбирая с земли что-то продолговатое, завёрнутое в ветошь. — Гребучая оттепель!

«Странная погода,» — Гедимин спустился к кромке льда и слегка надавил на неё. Ему под ноги выплеснулась вода.

…«Ну что я могу вам сказать, коллега? Пожалуй, ничего. Энтони Рохас получил ваше кольцо. Вашу приписку я показывать ему не стал. Постарайтесь впредь не дарить на Валентинов день никаких подарков тем, с кем вы… хм… не собираетесь спариваться. Ваше незнание традиций вполне понятно и простительно, но Рохас до сих пор озадачен и сердит… и это ещё посылка пришла на два дня раньше! Я тронут такой заботой о нашем коллеге, но выглядело это очень странно (вы не в обиде?).»

Гедимин озадаченно мигнул, перевёл взгляд со смарта на дверь, но вспомнил, что в комнате Кенена ещё не зажёгся свет, и искать его придётся по всему городу. «Ничего не понимаю. Я хотел помочь. У него теперь есть кольцо. При чём тут спаривание?!» — он недоумённо пожал плечами и продолжил чтение.

«Если бы я взялся за это письмо два дня назад, оно было бы посвящено коллеге Роберту и его крысам более чем полностью. Хотя опыты над различными материалами не прекращаются, основной поставщик новостей сейчас он. У него уже почти готова статья о влиянии омикрон-лучей на нервную систему млекопитающих (вкратце — сильнейшее галлюциногенное действие, возбуждение коры мозга и периферийных нервов вплоть до судорог и впадения в кому). Крыс, выживших после кормёжки ирренцием, всё-таки умертвили и вскрыли — и предположения Роберта подтвердились полностью. Вещество действительно не повредило им — органы лишены патологий, никаких новообразований не найдено, единственное, что изменилось, — состав костной ткани. Как мы с Майклом и предполагали, ирренций отложился в костях — что неудивительно: химически он очень схож с кальцием. То, что он так легко включается в обмен веществ, — ещё одна причина для предельной осторожности с этим образцом — а также с теми, которые будут обнаружены в дальнейшем. Я слышал, что всех военных космолётчиков предупредили о возможной опасности на орбите Сатурна; вот только я не уверен, что дело здесь в Сатурне. Его спутники очень бедны тяжёлыми металлами.»

Гедимин перечитал первые фразы и хмыкнул. «Ещё и нервная система… Помесь бластера и станнера… с летальным воздействием? А вообще, очень странно, что раньше этот металл не находили. Он, кажется, приметный…»

«Но на этом разговор о крысах я заканчиваю. Случилось кое-что более интересное — и, я бы сказал, тревожащее. Я уже рассказывал, что Майкл с самого дня обнаружения ирренция (и особенно с тех пор, как выяснилось, что он соответствует «сто сороковому» элементу его погибшего родственника) был очень взволнован и не находил себе места. В последнюю неделю он был очень малословен, угрюм, но обсуждать ничего не хотел. Всё вскрылось два дня назад на внеплановом совещании нашей лаборатории (собрали только нас, но присутствовал и Майкл, как представитель радиохимиков). Он официально потребовал признания приоритета Брайана Вольта в открытии ирренция. Патентное ведомство уже связалось с нами; он вышел даже на Совет безопасности, и там к нему прислушались. Майкл намерен вскрыть не только архивы довоенного Лос-Аламоса, но и могильник, в котором были захоронены остатки оборудования Брайана. Это признали нецелесообразным, но, к моему крайнему удивлению, Майклу разрешили воспроизвести опыты погибшего и доказать, что синтез ирренция мог быть проведён, на деле. Я бы предпочёл вскрыть могильник (особенно помня, чем закончились опыты уважаемого Брайана); но один из наших реакторов уже дорабатывается для экспериментов Вольта. Я не могу разглашать подробности, но буду держать вас в курсе. Если у него получится, у нас будет больше ирренция для опытов, и толкотня в хранилище наконец-то прекратится.»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Гедимин понял, что последние пять минут не дышит, и глубоко вдохнул. Его глаза горели жёлтым огнём. «Хотел бы я сейчас быть там, с ними всеми!» — он отклонился к стене и прервал чтение, чтобы немного успокоиться. «Как Майкл добился от мартышек содействия? Да ещё так быстро…»

«Возможно, ирренций будет назван повторно, в честь первооткрывателя, хотя у нас многие с этим несогласны. С другой стороны — уже есть предложение назвать именем Брайана Вольта омикрон-излучение. Я против — при всём уважении к погибшему коллеге, ассоциации с вольтовой дугой будут неизбежными и совершенно излишними. Я хотел поговорить с Майклом о возможной опасности его экспериментов, но он ответил очень резко и с тех пор меня избегает. Видимо, я был неосторожен в словах; но отчёты о той катастрофе уже выведены в частичный доступ, и я с ними знаком, и менее всего хочу, чтобы подобное случилось в Лос-Аламосе завтра или послезавтра. Конечно, вы навряд ли одобрите меня, с вашей тягой к риску и равнодушием к собственной жизни. Но я бы хотел отговорить Майкла от этой самоубийственной глупости. Мы можем отвечать только за реактор — раньше с ним не было проблем — но никак не за методы работы его достойного предка. А они, как уже доказано, небезопасны…»

Гедимин удивлённо мигнул и перечитал абзац. «Герберт против? Опасность? Если бы он рассказал больше, можно было бы прикинуть настоящие последствия,» — сармат задумчиво сощурился, вспоминая, что ему известно о синтезе сверхтяжёлых ядер. «Но обычно такие эксперименты не приводят к взрывам. Если никуда не подложен динамит. Вот бы почитать те отчёты…»

Он открыл поисковик и набрал в строке поиска «Тёплый Север». «Северяне могли найти и перекинуть к себе. Они обычно быстро работают. Если дело Вольта рассекретили, надо узнать о нём побольше. Возможно, это важно…»

28 февраля 46 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити

— Есть! Вот оно, — Кенен довольно ухмыльнулся и, отвернувшись от экрана, жестом поманил сарматов к себе. — Свежайшая статья. Повторяется в семи источниках с незначительными изменениями. А вот её перепечатка на сайте Севера, только сокращённая. Комментариев немного — видимо, новости науки мало кому интересны.

— А что в статье? — спросил Гедимин, нависая над монитором. Кенен быстро свернул страницу с фотографиями людей в странной одежде и открыл небольшую заметку на новостном портале.

— «Суперрадий и лучи смерти — страшная загадка погибшего корабля. Вещество, за считанные дни убившее двух человек и десять тысяч подопытных крыс, — будущее оружие или источник неисчерпаемой энергии?» — вслух прочитал учётчик. — Что скажешь, Джед? Твоё?

— Там, где факты, всё правильно, — буркнул сармат, дочитывая заметку. — Там, где мартышечья болтовня, одна чушь. А нового ничего нет.

Кенен ухмыльнулся.

— А чего ты хотел, Джед? У тебя эксклюзивный источник информации. Чего не сообщит твой учёный, того ни на одном сайте не прочитаешь.

— Лучи смерти… — Константин хмыкнул. — Мартышки всегда преувеличивают. Меня вот больше интересует, откуда этот образец вообще взялся. Планет не так много, никакого Иррьена среди них нет. Предположить, что «Циклоп» за годы войны добрался до экзопланеты… полный бред.