Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев

проницательностью лицемерие и эгоцентризм, лежащие в основании человеческой деятельности. Все подобные вещи (то есть просто все) являлись проявлениями Воли. Именно она движет миром.

Единственный способ избежать зла — это ослабить проявления Воли внутри себя, которые приводят в движение аппетиты и желания, похоти плоти и тщеславие. Самоотвержение и уход из жизни — вот единственный выход. А если жить, то исповедуя стоический аскетизм. Здесь четко просматривается влияние на учение Шопенгауэра религии Востока. «Безрелигиозная религия» буддизма во многом является носителем подобного посыла. Аналогичное мышление пронизывает мудрость индусских мудрецов. Однако имеется едва заметная разница между советом Шопенгауэра и целью подобной восточной религии.

Уход в аскетизм, к которому призывает Шопенгауэр, — это что угодно, только не то, что имеют в виду восточные мудрецы (уже призыв к безвольному созерцанию произведений искусства — это не совсем то же самое, что медитация в позе лотоса). Именно способ, предлагаемый Шопенгауэром для преодоления Воли, отличает его учение от восточной мудрости. Шопенгауэр изъясняется всегда по-своему. Его стиль неповторим. Его сочинения исполнены житейской мудрости, изощренны и остроумны. Не хватает в них лишь духовности Востока. Стоицизм Шопенгауэра возвращается к своему исходному пункту — стоицизму древних, который получил распространение в среде высокоразвитого — в умственном смысле — высшего общества поздней Римской империи, во времена позорных кровопролитий, чувственной порочности и вырождения правящих августейших особ. Для Шопенгауэра усталость от мира и отвращение — скорее тога, чем набедренная повязка. Он во многом отстаивает то же самое поведение, однако если идти этим курсом, духовное просвещение не принесет искупления. Безвольное созерцание произведения искусства может дать нам эстетическое наслаждение, но это имеет мало общего с погружением в нирвану. Мы должны уйти от уродливого проявления Воли ради самосохранения (которое является одновременно и формой саморазрушения). Единственная наша награда сводится к пониманию того, что Воля зла, а весь этот мир скверная шутка за наш счет. Детище Шопенгауэра — это не какой-то там худосочный, осунувшийся, как скелет, мистик-эзотерик, а изысканно-утонченный джентльмен, завсегдатай художественных галерей.

В самом деле, во многом именно таким видел себя Шопенгауэр. Увы! Факты рисуют другую картину. Всю свою жизнь Шопенгауэр провел в мещанском уюте, мало в чем себе отказывая из тех обычных, смешных, нелепых нарядов столь богатого досугом времяпрепровождения. Костюмы его были сшиты вручную у портного из самых великолепных тканей, он расхаживал по ресторанам и частенько наслаждался обществом хорошеньких молоденьких женщин. Ни единого мига не помышлял он о том, чтобы жертвовать своей рентой ради какого-нибудь святого существования без экономки; он вечно ввязывался в интрижки низкого пошиба, обожал обильные трапезы. (Однажды он ответил своему сотрапезнику: «Сударь, я действительно ем втрое больше вас, но у меня и мозгов во столько же раз больше».) И все же при этом ему удавалось выкроить время на то, чтобы подвергнуть себя очередному хождению по выставкам в целях безвольного эстетического наслаждения.

Он был страстным поклонником изящной словесности, посещал концерты и художественные галереи, был заядлым театралом (не для того только, чтобы цеплять хористок).

У Шопенгауэра были вполне устоявшиеся взгляды на искусство, он также много писал на эту тему. На его вкус, наивысшей формой искусства является музыка, на втором месте стоит поэзия, а самая низшая форма искусства — это зодчество. (Легкие романтические романы вроде тех, что принадлежали перу Иоганны Шопенгауэр, вообще не значатся в этой художественной шкале.)

Завершив свою работу «Мир как воля и представление», Шопенгауэр отослал рукопись издателю с сопроводительной запиской: «Эта книга в грядущие времена станет источником вдохновения для создания сотен других книг и даст возможность их создать». Это оказалось крайне скромной оценкой. Впрочем, не сразу. В течение многих лет и даже десятилетий труд Шопенгауэра зримо оставался незамеченным. Через 16 лет после издания сочинения издатели сообщили Шопенгауэру, что весь небольшой тираж его шедевра почти полностью превратился в массу никчемной бумаги. Реакция Шопенгауэра на отсутствие признания современников была знаменательна: «Разве может музыкант рассчитывать на аплодисменты, если его публика состоит почти целиком из глухих?» Однако все это еще в будущем.

Теперь же, когда Шопенгауэр-автор вручил свой шедевр издателям, веря в грядущую славу, он спокойно отправился в длинное путешествие по Италии. Перед выездом написал Гете, который выслал ему рекомендательное письмо для Байрона. Британский поэт-скиталец в то время проживал в Венеции, которая случайно оказалась на пути Шопенгауэра. Однажды, когда Шопенгауэр прогуливался вдоль Лидо под ручку с женщиной, с которой он только что успел познакомиться, мимо него вдруг галопом на лошади промчался Байрон. При виде великого романтического героя женщина от восторга вскрикнула. Шопенгауэр, чтобы не быть похожим на нее, принимает решение не пользоваться рекомендательным письмом, которое дал ему Гете для знакомства с Байроном. (В последующие годы Шопенгауэр частенько приводил этот случай в пример того, что «женщины отвращают человечество от величия».) Шопенгауэр продолжал без цели разъезжать по Италии целый год, задирая художников, собиравшихся в Саffе Greco в Риме, своими нелицеприятными замечаниями (он отстаивал многобожие, а об апостолах отозвался так: «Эти двенадцать филистеров-обывателей из Иерусалима» и т. д.); домой он отправлял письма о том, что в Италии «наслаждается не только ее красотой, но и ее красотками».

В 1819 г. была опубликована работа «Мир как воля и представление». Она не только содержала философскую систему Шопенгауэра в наиболее отточенной форме, но стала вершиной мысли ее создателя — в течение последующих 40 лет его жизни взгляды, изложенные там, не получили развития. К 1820 г. Шопенгауэр начал испытывать заметное нетерпение по поводу отсутствия всемирной славы. Он принимает решение взять это дело в свои руки и добивается должности приват-доцента в Берлинском университете, где тогда преподавал Гегель. К тому времени Гегель толстым снежным покровом закрыл зеленые поля и рощи немецкой философии. Действительный ландшафт оказался скрытым под саваном тьмы, а философам оставалось лишь лепить причудливых снеговиков, высоко и неуклюже подбрасывая диалектические снежки и искусно скользя на коньках по заледеневшим прудам отвлеченных идей. Со всего мира стекался народ, дабы послушать, как сам Санта-Клаус будет читать свои лекции.

Шопенгауэр, считавший своего соперника в борьбе за звание тяжеловеса от германской философии шарлатаном, объявил, что он, Шопенгауэр, намерен читать свои лекции точно в то же самое время, когда состоятся лекции Гегеля. И Шопенгауэр был поражен, когда к нему неожиданно не пришел никто. Тогда, чтобы утешиться после чтения воистину солипсических лекций, Шопенгауэр сблизился с 19-летней актрисой по имени Каролина Медон. То была как раз та самая особа — восхитительная, молоденькая, — которую он себе подыскивал. Он быстро решился и стал подумывать о