Демид. Пенталогия (СИ) - Андрей Вячеславович Плеханов

не жалился. Хотел, бы Крынкин увидеть человека, который настучал бы на вора Кикимору. Парикмахер, конечно, сотрудничал с УВД, был наседкой, но не был самоубийцей до такой степени, чтобы давать показания на Шагарова. Шагарова боялись. Шагаров не был вором в законе, он был скорее индивидуалом, художником-одиночкой, но пользовался такой жуткой репутацией в уголовной среде, что любой авторитет обходил его стороной.

Кикимора – этим словом все сказано.

– Гражданин Шагаров, – сказал лейтенант, – давайте о деле. Вы – человек опытный. Сами понимаете, чем быстрее дадите показания, чем быстрее дойдет до суда, тем быстрее кончится вся эта волынка. На этот раз – дело ясное. Влетели вы крепко. Взяли вас с поличным...

– Раньше сядешь – раньше выйдешь? – пробормотал Кикимора. – Нет, начальник, чтой-то я не понимаю, о каком таком деле вы разговор ведете? Я того, чистый перед законом, как стекло.

– Как «о каком»? – Лейтенант повысил голос. Начиналась обычная работа, и все уже было отработано – когда басом рявкать, когда по-доброму уговаривать. – Вы, гражданин Шагаров, мать твою, были задержаны со ста расфасованными граммами наркотического вещества типа кокаин в прошлую среду, в молодежном клубе «Викторио», где занимались, мать твою, наглой продажей этого наркотика среди населения. И протокол есть, и показания свидетелей, и даже видеосъемка. Чего тебе еще нужно, Шагаров? Ты влип, Шагаров, капитально, и не просто так! Мы тебя пасли уже два месяца, гада такого, чтобы ты товар свой не успел скинуть, когда брать тебя будем. И мне даже показания твои гнидские не нужны – и без них у тебя статья по наркотикам на лбу написана! Да только не верю я, что один ты работаешь! Такие дела в одиночку не делаются! Садись сейчас и пиши, мать твою, кто тебе кокаин поставляет и кто у тебя распространением занимается! Оформим тебе явку с повинной – глядишь, пару лет со срока скинем. Ты же знаешь, что тебе, как рецидивисту, сейчас до хрена лет светит! Неужто в тюряге за свою жизнь поганую не насиделся?

– Опа! – сказал рецидивист Шагаров, сделал круглые глаза и губы трубочкой. – Бля буду, на шару меня берут. Вы ко мне на «ты» не обращайтесь, гражданин милиционер. Мы с вами равноправные личностя, свободные граждане страны Рассеи. Я, честно говоря, не знаю, что это за закон такой – невинного человека ни за что цапать. Я, понимаете ли, отдыхал культурно на дискотеке, с молодежью обчался, здоровый образ жизни вел. Еробикой занимался. Я ж говорил вам. И вдруг, понимаете ли, хватают меня за белы рученьки, кидают в какую-то неправильную машину, везут, значится, в каталажку, протокола составляют. И вы мне, понимаете ли, тута такое заявляете. Это произвол! Я вот человек старый, схвачу у вас счас инфаркта, будете тогда знать как невинных людей забижать!..

– Так-так... – Опер Крынкин привстал, оперся на пудовые свои кулаки, зловеще посмотрел на Кикимору, чуть только не пустившего слезу. – На отказ идем, Шагаров? Вы мне эту чушь кончайте нести. Я и не таких артистов, как вы, ломал! Ты обнаглел вконец, Шагаров! Ты сто грамм кокаина в дискотеку притаранил! Ты сдурел вконец! Ты что его там, бесплатно раздавал в честь своего дня рожденья?

– Да, бесплатно, – буркнул Кикимора. – Сам ты кокаин, начальник. Я агентом нанялся. В фирму. Оне порошок делают. Для чистки унитазов, значится. А я ее хожу рекламирую, этот порошок-то. Это уж мое дело, на дискотеке мне его распространять или в Госдуме. У нас свобода совести.

– Мать твою! – Крынкин не утерпел, выдернул папку из ящика стола, хлопнул ею об стол. – Кому ты мозги пудришь-то, Кикимора? Вот здесь все, в этом деле! На полный срок тебе! Тут все тебе: и нары новые, и телогреечка с номером, и бензопила «Дружба»!

– В этой папочке, говоришь? – Кикимора усмехнулся едва заметно, нехорошо усмехнулся. – А ты открой папочку-то, начальник!

Мир неожиданно покачнулся в глазах лейтенанта. Выключился на мгновение белый свет и клюнул лейтенант носом. И тут же открыл глаза, вытаращил их, завертел настороженно головой – не заметил ли чего допрашиваемый? Не случалось такого раньше с лейтенантом Крынкиным, чтоб сознание он терял среди бела дня, хоть и на секунду. К доктору, пожалуй, сходить не помешает.

– Кому ты мозги пудришь-то, Кикимора? – сказал Крынкин бодрым голосом. – Вот здесь все, в этом деле! На полный срок тебе! Тут все тебе: и нары новые, и телогреечка с номером, и бензопила «Дружба»!

– В этой папочке, говоришь? – Кикимора усмехнулся, и что-то знакомое, уже виденное было в этой усмешке. – А ты открой папочку-то, начальник!

Крынкин открыл папку. И тут же захлопнул.

В папке не было ничего. Почти ничего. Один только жалкий листочек.

Быть такого не могло. Лейтенант Крынкин только двадцать минут назад, перед вызовом Шагарова, изучал это самое дело. Все здесь должно быть на месте. Протокол задержания, протокол изъятия, показания свидетелей и куча бланков экспертизы...

Руки Крынкина предательски задрожали. Он медленно, стараясь не глядеть на Кикимору, открыл папку. Там лежал листочек, исписанный раскоряченными, как тараканы, сдохшие от дихлофоса, буковками, с невероятным количеством грамматических ошибок.

«Увожаимый прокурор, – значилось в листке, – протистую протиф праизвола. Патому как пенсию мне неплотют как старому нарушитилю закону и деньге заробатаваю чесным трудом в фирме. А давича када роботал в дискатеке мня хватили роботники мелиции и били гаворя что я наркоман. И насадили низашто чесново человека. Никакех улик уних нету и быть ниможит. Прашу мня выпустит насвабоду а веновных наказать и опира крынкина чтоп непавадно было». И подпись: «Шагаров».

– Это что такое? – произнес Крынкин, наливаясь кровью.