Парижские тайны - Эжен Сю

— Да, теперь можно вам рассказать, тогда все станет ясно. Мэрф сообщил мне, что Жермен свободен. «Вот письмо к начальнику тюрьмы, — сказал он, — когда вы придете туда, у него уже будет приказ освободить Жермена, и вы сможете его увести». Я не верила своим ушам, однако же все так и вышло, взяла фиакр, приезжаю сюда... и теперь фиакр ждет нас.

Трудно описать счастье влюбленных, когда они вышли из тюрьмы Форс, и тот чудный вечер, который они провели в комнатке Хохотушки. В одиннадцать часов Жермен вышел из дому, чтобы снять для себя скромную квартиру.

Изложим кратко практические и теоретические принципы, которые мы попытались оспорить, описав эпизод из тюремной жизни.

Мы были бы счастливы, если б нам удалось доказать: неразумность, вред и опасность содержания заключенных в общих камерах...

Несоразмерность, существующую в оценках и наказаниях различных преступлений (домашняя кража, кража со взломом) и некоторых правонарушений (злоупотребление доверием)...

Наконец, показать материальную неспособность бедных классов пользоваться гражданским кодексом.

Глава XIII.

НАКАЗАНИЕ

Мы вновь поведем читателя в контору нотариуса Жака Феррана.

Благодаря обычной болтливости его служащих, почти беспрерывно занятых обсуждением все более заметных странностей своего хозяина, мы расскажем о событиях, происшедших после исчезновения Сесили.

— Держу пари на сто су против десяти, что если дело так пойдет дальше, то наш метр более месяца не протянет, подохнет, как комар.

— Во всяком случае, после того как служанка, похожая на эльзаску, покинула его дом, он него остались только кожа да кости.

— Какая уж там кожа!

— Послушай-ка! Значит, он был влюблен в эльзаску, раз он так высох после того, как она уехала.

— Хозяин — влюблен? Просто смех!

— Напротив... Он, больше чем когда-либо, возится с попами!

— И примите еще во внимание, что наш кюре — надо отдать ему справедливость, человек уважаемый, — уходя, сказал сопровождавшему его аббату (я сам это слышал): «Восхитительно! Жак Ферран — идеал милосердия и щедрости...»

— Так сказал кюре? Сам кюре? И чистосердечно?

— Что сказал?

— Что наш хозяин — идеал милосердия и щедрости, что во всем мире другого такого не сыскать...

— Я сам это слышал...

— Тогда я больше ничего не понимаю. Наш кюре считается, как говорят, настоящим пастырем, и заслуженно.

— Это так, о нем надо говорить серьезно и почтительно. Он добрый и милосердный, второй Синий Плащ[138], а когда такое говорят о человеке, этим все сказано.

— И сказано немало.

— Бедняки всей душой почитают его как истинного священника.

— Тогда я продолжу свою мысль. Когда кюре что-нибудь говорит, ему надо верить, поскольку он не способен лгать; а все-таки поверить, что наш хозяин милосерден, великодушен, я никак не могу, хоть убейте.

— Здорово сказано, Шаламель! Здорово!

— В это можно поверить только как в чудо.

— Ферран великодушен! Да он способен с любого шкуру содрать.

— Но все же, господа, сорок су на завтрак он нам выдает!

— Ну и что? Это ничего не доказывает. Мелочь!

— Да, господа, а с другой стороны, старший клерк сказал, что патрон в течение трех дней перевел огромную сумму в банковские билеты и что...

— Что?

— Ну, расскажи!

— Тут кроется тайна.

— Тем более... Какая же тайна?

— Дайте слово, что никому не расскажете.

— Клянемся жизнью наших детей.

— Пусть моя тетка Мессидор станет продажной шлюхой, если я проболтаюсь хоть словом!

— А теперь вспомним, как торжественно говорил король Людовик Четырнадцатый венецианскому дожу, обращаясь к придворным:

Коль в тайну клерк был посвящен,Ее вмиг выболтает он.[139]

— Да ну тебя, Шаламель, с твоими поговорками!

— Смерть Шаламелю!

— Пословицы выражают мудрость народа; потому я требую, чтобы ты открыл нам свою тайну.

— Довольно болтать... я поклялся старшему клерку сохранить это в тайне...

— Но он же не запретил тебе поведать тайну всему свету?

— Не бойся, отсюда это не выйдет, рассказывай!

— Да он сам сгорает от желания сообщить новость!

— Ну ладно! Хозяин продает контору. Кажется, уже продал.

— Вот это да!

— Вот так новость!..

— Ошеломительно!

— Поразительно!

— А теперь возникает вопрос: кто взвалит на себя дело, которое хозяин решил с себя спихнуть.

— Господи, как несносен этот Шаламель и его вечные каламбуры!

— Откуда мне знать, кому он продает свою контору?

— Если он ее продает, значит, хочет вести праздную жизнь, задавать балы, развлекаться, как говорят в высшем свете.

— В конце концов, у него есть средства.

— И семья на нем не весит.

— Да уж наверняка есть на что. Старший клерк говорит, что у него больше миллиона, включая стоимость конторы.

— Больше миллиона, это неплохо.

— Говорят, он тайком играл на бирже вместе с майором Робером и выиграл много денег.

— И притом жил как скряга.

— Да, но уж если скряга начнет транжирить, он становится расточительнее любого мота.

— Я согласен с Шаламелем: теперь хозяин хочет пожить в свое удовольствие.

— Он совершит непростительную ошибку, если не предастся сладострастию, не погрузится в наслаждения Голконды... раз есть деньги... ибо, как сказал меланхоличный Оссиан в пещере Фингала:

Любой судья не прочь кутнуть. Ну что ж!Есть деньги — есть и право на кутеж.

— К черту Шаламеля!

— Что за чушь!

— Да, но у хозяина совсем не тот вид, непохоже, чтобы он мог наслаждаться.

— Вид у него такой, что краше в гроб кладут!

— А кюре еще восхищается его милосердием!

— Ну так что же? Истинное милосердие прежде всего обращается на себя самого. Ты что, дикарь, не знаешь, чего требует от тебя всевышний? Если хозяин просит для себя милостыню в виде утонченных наслаждений... его долг себе их доставить... иначе он сам себе покажется ничтожеством...

— Больше всего меня удивляет его новый друг, который словно с неба свалился и ходит за ним как тень.

— Не говоря уже о том, что он уродлив...

— Рыжий, как морковка...

— Я готов подумать, что этот втируша появился на свет благодаря случайной ошибке господина Феррана на заре его молодости, ибо, как говорил Орел из Мо[140] в связи с пострижением в монахини обворожительной Лавальер:

С кем ни свяжись: будь молод он, будь стар —Ребеночка тебе оставят в дар.

— Смерть Шаламелю!

— Правда... Он никому не дает слово сказать!

— Какая глупость! Утверждать, что новичок — сын патрона.! Да он старше нашего хозяина, сразу видно.