Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Но вывод Ламарка из этой всё ещё слабой доказательной базы мог бы стать величайшей сенсацией среди его современников, если бы они могли по достоинству его оценить. Он пишет:

«Для того, чтобы ощущение могло иметь место, необходим воспринимающий его орган, т. е. нервы, и, помимо того, какой-нибудь очаг (головной или узловатый продольный мозг), куда это ощущение могло бы быть передано). Ощущение всегда бывает следствием полученного воздействия, которое тотчас же передаётся внутреннему очагу, в котором и образуется это ощущение. Прервите сообщение между органом, подвергшимся воздействию, и очагом, в котором возникает ощущение, – и всякое ощущение в этом месте тотчас же прекращается» (Там же).

Ламарк ничего не говорит о коралловых полипах и прогрессе их строения, связанном с появлением внешних скелетов, благодаря отложениям которых возникают коралловые рифы и целые острова. Как известно, соратник Ламарка Сент-Илер в споре с Кювье выдвигал идею о том, что внешний скелет является предшественником внутреннего скелета – позвоночника, но был осмеян оппонентом и аудиторией. Ламарк же, умерший за год до этого знаменитого диспута, при всей своей смелости избегал затрагивать этот щекотливый вопрос. Разделение класса полипов, как и класса лучистых, носит у Ламарка искусственный характер и соответствует лишь уровню знаний его времени.

Выделяя класс лучистых, Ламарк на примере морских звёзд отмечает примитивность лучевой симметрии в их строении. Отсюда следует вывод о прогрессивности перехода от лучевой симметрии к продольной. Описывая класс червей, Ламарк отмечает, что у них ещё отсутствует двусторонняя симметрия, но уже исчезает лучевая симметрия расположения внутренних и наружных органов (Там же, с. 316).

Не имеет смысла пересказывать все заблуждения Ламарка, проистекающие из ограниченности знаний его времени и возможностей их произвольного истолкования. Нет сомнения, что Ламарк, будучи неистовым революционером в науке, в чём-то подобным Робеспьеру в политике, довольно часто произвольно истолковывал уже известные в науке факты, чтобы подогнать их под собственную теорию, когда они в неё не укладывались. Это отнюдь не добавляло популярности его теории в научных кругах, и без того настроенных против попыток эволюционного объяснения особенностей животного мира.

Ламарк объяснял это укоренившимися привычками людей, весьма сходными с привычками животных и ролью привычек в употреблении органов. «Приверженность человека к своим привычкам, – писал Ламарк, – так велика, что он восстаёт даже против очевидности, желая постоянно видеть вещи в одном и том же свете» (Там же, с. 313). То же самое, к сожалению, можно сказать и о самом Ламарке.

Однако этот великий новатор биологической науки зачастую шёл к своих научных изысканиях вопреки кажущейся очевидности, и если бы не эта способность, он никогда не создал бы первой в истории человечества развёрнутой теории эволюции. Но не может быть сомнения и в том, что закладывая основы такой теории, Ламарк опирался на всю совокупность фактов, накопленных в его время и более непредвзято их истолковывал, чем его современники, движимые привычным и похвальным в обществе стремлением усмотреть в проявлениях жизни волю Господню.

Поэтому необходимо отвлечься от ошибочных мнений Ламарка и сосредоточиться на его достижениях, чтобы не упустить громадные сдвиги в научном мышлении, внесенные его теорией эволюции. Выстраивая свою «лестницу существ», Ламарк, в отличие от Бонне и других своих предшественников, воздвигает её как лестницу градации, ступени прогресса, и в целом он правильно расставляет классы животных по этим ступеням. Когда у животных, отнесенных к более низким ступеням, проявляются свойства, более прогрессивные, чем у животных более высоких ступеней, он объясняет это отклонениями, вызванными собственным их приспособлением к своей среде, либо вовсе замалчивает эти факты.

Он не замечает относительности выстраиваемой им лестницы, что вполне соответствует нормам научности, принятым в его время. Весьма проблематичным, например, является помещение насекомых, паукообразных и ракообразных ниже кольчецов, усоногих и моллюсков. Чтобы это расположение выглядело убедительно, пришлось прибегнуть к определённым натяжкам.

В частности, Ламарк был совершенно прав, когда он в противовес господствующему в его время мнению выделил усоногих из класса моллюсков. Однако он не имел в распоряжении фактов, добытых наукой значительно позже и со всей очевидностью доказывавших, что усоногие представляют собой лишь своеобразное видоизменение даже не высших, а низших ракообразных. Ламарк в соответствии с уровнем знаний своего времени не понимает относительности и многовекторности прогресса, его проникнутости относительным регрессом. В соответствии с традициями Просвещения он придерживается теории прямолинейного прогресса, которая и была реализована в прямолинейной лестнице из четырнадцати классов применительно к животному миру.

Сложность, зигзагообразность и ветвистость линии прогресса не означает отсутствия абсолютности его достижений на пути от одноклеточных к человеку. И хотя спорным в науке остаётся даже отнесение ракообразных к более развитому классу, чем насекомые, анализ Ламарка, связанный с выявлением постепенного усовершенствования и усложнения органов, остаётся актуальным до нашего времени. Поэтому ошибки, натяжки и устаревшие элементы этого анализа могут рассматриваться как издержки верного в целом пути исследования.

Альтернативой этому пути является только отрицание реальности прогресса. А это такая альтернатива, которая отличает крайний консерватизм и создаёт препятствия и прогрессу науки, и прогрессу общества. Ламарк же, верный идеалам Просвещения и наблюдая попрание этих идеалов в современном ему обществе от империи Наполеона и до реставрации Бурбонов, в свою теорию последовательной градации животных вкладывал и свою неистовую веру в человеческий прогресс – уже не биологического, а социально-гуманитарного типа. Он руководствовался идеей последовательного совершенствования, которая обеспечивала путеводную нить его теории эволюции в лабиринте биологического разнообразия.

В качестве показателей такого усовершенствования, обеспечивающего последовательность градации он использовал такие критерии, как усложнение нервной системы, развитие органов дыхания, усовершенствование системы кровообращения, повышение уровня организации пищеварительной системы, градация половой системы, становление и развитие мышечной активности, уровень развития скелета от беспозвоночных к позвоночным и т. д. И это вполне современная точка зрения.

Работая на этих принципах, Ламарк отмечает у насекомых отсутствие артерий и вен, несовершенную систему дыхания, осуществляемую воздухоносными трахеями. Несовершенство насекомых, интерпретируемых как своего рода предшественников позвоночных, Ламарк усматривает также в том, что все они претерпевают метаморфоз, будучи в период раннего развития в состоянии ещё более несовершенных животных, чем они сами (например, гусеница, своего рода червеобразное существо, превращается в бабочку и т. д.). Насекомые имеют шесть ножек, тогда как позвоночные – четыре. Движимый неуёмным стремлением выстроить прямую линию градации от простейших к человеку, Ламарк, подобно Бонне, иногда не улавливает сложности градации, вследствие чего возникает непонимание того, что насекомые представляют собой боковую ветвь эволюции, обусловленную особенностями приспособления, а не своеобразную родословную линию, которая ведёт от беспозвоночных к позвоночным.

Во времена Ламарка ракообразные и паукообразные были искусственно причислены к классу насекомых в соответствии с систематикой Линнея. Ламарк исправил эту ошибку систематики, он отделил насекомых от паукообразных и ракообразных. Это достижение стало возможным и приобрело доказательную базу именно благодаря теории эволюции, позволившей не только отследить глубинные уровни организации этих животных, но и выявить особенности усложнения и усовершенствования этой организации.

У паукообразных Ламарк отмечает, в отличие от насекомых, распространение воздухоносных трахей не по всему телу, а в виде дыхательных пузырьков, свидетельствующих о начале формирования дыхательного органа, хотя и более примитивного, чем даже жабры. Ламарк ошибочно считает этот орган предшественником жабер, не осознавая принципиального различия жабродышащих животных, живущих в океане, от паукообразных, дышащих воздухом из атмосферы. Те «пузырьки», которые Ламарк характеризует как зачатки жабер, на самом деле представляют собой лёгочные мешки, являющиеся наиболее примитивными лёгкими. Эти лёгкие произошли от видоизменения брюшных конечностей при освоении наземного образа жизни. Возможно, что эти мешки в конечном счёте произошли от наиболее примитивных жабер (с участием конечностей, впяченных в брюшко), а не были их эволюционными предшественниками.