Зверь из бездны. Династия при смерти. Книги 1-4 - Александр Валентинович Амфитеатров

Он вспомнил, что ему предсказано владычество на востоке, а именно царство Иерусалимское; переходя от бреда величия к бреду сентиментальному, мечтал, как он будет вынужден кормиться своим музыкальным талантом, и эта возможность доставляла ему тайную радость, как средство доказать фактически действительность своих артистических достоинств.

Потом он искал утешения в литературе и не без самодовольства подчеркивает приближенным исключительность своего положения: судьба его неслыханна; никогда ни один царь не терял заживо столь обширной империи. Даже в дни самого сильного смятения он ни в чем не изменил своих привычек. Он интересуется литературой гораздо более, чем галлами; он острит, ходит инкогнито в театр, пишет о себе в частном письме одному понравившемуся ему актеру: «Это ни на что не похоже — отнимать время у человека столь занятого!»

Несогласия в галльской армии, конституционная лояльность или какие-то особенные политические расчеты Вергиния Руфа, заставившие его двинуть свою верхне-германскую армию против гальбианцев под предводительством Виндекса, решительное поражение последнего при Безансоне (Vesontio), самоубийство Виндекса (Шиллер в нем сомневается, доказывая, что Виндекс просто погиб в битве), слабость Гальбы едва не отсрочили избавления мира от безумного повелителя. Но теперь настала очередь возмущения и для легионов в самом Риме. На сцену выступает темная и грязная фигура Нимфидия Сабина, товарища Тигеллина по командованию гвардией. «Видя, что дела Нерона в отчаянном положении и что он, очевидно, хочет бежать в Египет, он убедил солдат провозгласить императором Гальбу, как будто Нерона не было уже в столице и как будто он бежал. Каждому из придворных и преторианцев он обещал подарить семь с половиной тысяч динариев (30.000 сестерциев), войскам вне столицы — тысячу двести пятьдесят. Эти деньги можно было собрать в том только случае, если бы подвергнуть мир в тысячу раз большим бедствиям, нежели те, которые он вытерпел от Нерона. Его предложение тотчас же погубило Нерона, а вскоре и Гальбу. Одному изменили в надежде на награду, другого убили за то, что не получили ее» (Плутарх). Итак, обманутые новым авантюристом, преторианцы продали Нерона за призрачные динарии, подняли знамя восстания и вечером 8 июня провозгласили Гальбу императором. Роль Софония Тигеллина в этом деле не освещена историками с той же подробностью, как заслуживало бы значение первого префекта претория и первого министра погибающего государя. Но Тацит зовет его (Hist.H.72) — Neronis desertor et proditor — беглец от Нерона и его предатель: достаточное свидетельство, чтобы увидеть безграничного подлеца этого на естественном для него уровне этической красоты. О преторианцах Сиверс того мнения, что к измене Нерону, кроме денежного соблазна, привело их соперничество с германской наемной стражей, которую он завел, и раздражение слухами, будто он, не надеясь больше на гвардию, бежал или бежит в Александрию. О том, что солдаты изменили Нерону, только когда их уверили, что Нерон изменил им, свидетельствует в «Историях» Тацита (I. 30) речь наследника Гальбы, юного Пизона, обращенная к императорской гвардии, когда она колебалась, стоять ей за Гальбу или за Отона: «Слышно было иногда о возмущении легионов, но ваша верность и репутация до сего дня пребывали безукоризненными. Даже и Нерона не вы оставили, а он вас» (Et Nero quoque vos destituit, non vos Neronem).

Решительный удар нанесли режиму Нерона, однако, не взбунтовавшиеся преторианцы и, в особенности, уж конечно, не жалкий трусливый сенат, который собрался с духом провозгласить низложение Нерона только вечером 8 июня, когда в Риме все были уверены, что Нерон уже отплыл в Египет, а новый приятель сената, Нимфидий Сабин, купил преторианскую верность. Гораздо серьезнее было безденежье, в момент которого захватил Нероново правительство надвинувшийся кризис, и угроза безхлебья в городе, вследствие затормозившегося африканского подвоза. Первое лишало возможности столковаться и сторговаться с войсками. Второе ударило по самому чувствительному нерву императорской власти: по министерству народного продовольствия, префектуре анноны, первенствующая роль которого в системе римского цезаризма была уже освещена на страницах этого сочинения (см. том II). Народ, в судьбе Нерона, был все. Потерять точку опоры в народе для него значило пропасть. Как только цезарь не смог оправдать главного своего назначения — держать Рим сытым, — популярность его зашаталась. Анти-неронианская партия усиленно раздувала недовольство, искусно пускаемыми в чернь слухами — вроде того, будто подвоза хлеба нет оттого, что торговый флот занят перевозкой песка для арен в императорских цирках. Рим голодал и был в брожении. Точка народной опоры ускользнула из-под ног цезаря, — как мы видели и еще увидим, только на одно мгновение, потом она вернулась на свое обычное место, но уже поздно, рокового мгновения было достаточно, чтобы цезарь пал и умер.

Все дальнейшее, что мы знаем о падении и гибели Нерона от Светония и Диона Кассия, полно неправдоподобия, противоречия и, переплетая малую долю возможной истины с гирляндами красивых вымыслов, осталось на старинных пергаментах как будто исключительно для авторов исторических романов, мелодрам, опер и страшных феерий.

Извращенный ум Нерона продолжал, однако, подсказывать ему только шутовские мысли: одеться в траур, держать в этом виде речь к народу, употребить всю силу своего артистического таланта, чтобы вызвать сострадание и вымолить себе прощение за прошлое, или, по крайней мере, коли не вывезет кривая, то, за неимением лучшего, выпросить хоть префектуру в Египте, своей вотчине.

Разумеется, кроме дурацких мер и планов, сохранившихся в памяти враждебных анекдотистов, или, быть может, ими же сочиненных, брались и другие, более практичные. К ним принадлежат перевооружение матросов Мизенского флота в пехоту, удаление от должностей обоих консулов и принятие принцепсом консульских обязанностей на свою особу, попытка получить от городских триб вторую присягу, внутренний заем у господствующего класса деньгами и рабами. Имения Гальбы в Риме и Италии были конфискованы (Гальба сделал то же с имениями Нерона в Испании и, прибавляет Плутарх, находил больше покупателей), его вольноотпущенники взяты под арест, и почему-то, сгоряча, чуть не казнили дочь его поверенного Т. Виния, которую последний, не без труда и не дешевой ценой, выкупил у Тигеллина. Одно время цезарь думал выступить сам во главе экспедиции против мятежников, но передумал и назначил главнокомандующим Петрония Турпилиана (а в товарищи ему, может быть, Рубрия Галла), — весьма почтенного генерала, в выборе которого не ошибся: Петроний Турпилиан остался верен Нерону до конца дней его, нового правительства не признал и пал одной из напрасных жертв, которыми Гальба окровавил первые дни своей власти, возбудив — именно казнью этого Петрония Турпилиана — всеобщее неудовольствие.

Но меры принимались Нероном наощупь, точно слепой искал выхода из комнаты и не находил в стенах двери.