Все по местам ! - Виктор Тельпугов

— Может, и наступил, не спорю. Только меня после таких виршей еще больше на фронт потянуло.

— Значит, хорошие вирши! — воскликнул Слободкин.

— Он-то другое имел в виду: доказать, что наша с тобой работа — такое же ответственное дело, как сраженье с врагом. И даже напечатал в газете.

— Тебя поколебало это?

— В чем?

— В стремлении мотануть на фронт при первой возможности.

— Меня никто и ничто не поколеблет, я тебе говорил уже. К тому же у меня там…

— Да уж понял, понял, — заметив смущение Сергея сказал летчик.

Слободкин сморщился, словно откусил кислое яблоко, и мысленно отругал себя за то, что некстати разоткровенничался с незнакомым человеком.

— Не сердись только, ты ведь, если вдуматься, счастливый парень. Знаешь, какой счастливый? Все влюбленные, по-моему, счастливые люди…

Слободкин не ответил. Летчик, стараясь исправить возникшую неловкость, спохватился:

— Так вот насчет стихов… Хорошие, значит, стихи. На нашу мельницу воду льют.

Летчик посмотрел на часы и, покачав головой, прибавил шагу. Слободкин, не отставая от него, продолжал всматриваться в отпечатки тракторных гусениц на земле.

Возле самолета шефов ждали несколько человек в форме танкистов. Они, оказывается, провели тут остаток вчерашнего дня и целую ночь — охраняли и маскировали удочку, срывали бугры на взлетной полосе, а утром прогрели мотор и долили бак.

Лица у танкистов были уставшие, осунувшиеся. Один из них, маленький, верткий, подошел к летчику, сказал что- то относительно зажигания. Слободкин не понял, вернее, не расслышал, что именно, но голос показался ему удивительно знакомым. Уж не тот ли, что вчера проскрипел насчет тыла? Кажется, он. По голосу явно он, но не спрашивать же его, в самом деле. Крутится возле летчика, что-то советует — не поймешь, не то извиняется за вчерашнее, не то действительно помочь хочет. Ничего вроде парень. И технику, видно, знает, вон как дирижирует остроносой масленкой, вон как бегает вокруг удочки — летчик едва поспевает за ним.

Когда танкист взялся за винт, Слободкин подивился силе и ловкости тщедушного на вид человека. То ли оттого, что двигатель был прогрет заранее, то ли оттого, что рука у танкиста была легкая, удочка завелась мгновенно, даже быстрее, чем Слободкину хотелось бы. Думал поговорить еще несколько минут, но мотор заревел так пронзительно, что и собственного голоса не услышишь.

А тут еще летчик властно замахал рукой из кабины, давая понять, что медлить с отлетом больше нельзя.

Расправив лямки парашюта, неловко перехватившие кавалерийскую шинель, Слободкин забрался на свое место.

— До скорой! — прокричал он танкистам, но слова его швырнуло куда-то назад, к хвостовому оперению. Слобод- кии инстинктивно посмотрел им вслед и увидел вдалеке танковую колонну, растянувшуюся в степи. Самолет уже бежал по земле, резко подпрыгивая на ее неровностях, и невозможно было разглядеть, движутся танки или стоят — глаз только выхватывал из серого пространства их приплюснутые коробочки с длинными стволами пушек. Но вот крылья самолета туго и мягко оперлись на воздух, и видно стало лучше, хотя небо еще больше посуровело. Танки стояли на месте, но построение было боевое, походное. И синий, едва различимый дымок вился над стальной колонной. Значит, верно сказал командир, еще день, и не застало бы их наше курево. Хорошие ребята. Жалко, что не остался с ними. Ведь как звал командир, как звал! Что сейчас думает обо мне? И вспомнит ли вообще? Закачусь, как шарик от пинг-понга, под шкаф. И нету меня, словно никогда и не было. Варежки износят, махорку искурят — за одну сегодняшнюю ночь сколько высмолили…

Слободкин думал так, а сам приподымался в кабине, напряженно всматриваясь во все шире разбегающиеся дали. Ветер норовил сорвать пилотку, захлестнуть глаза, посадить обратно, но Слободкин вытягивался все выше, почти во весь рост. Вот уже летчик заметил, удивленно смотрит в зеркальце. Впрочем, нет, не удивленно — озорная улыбка сверкает через защитные очки. Догадался, наверно, что Слободкин вот-вот готов сигануть, что в последнюю минуту взвыла, не выдержала его фронтовая душа. Догадался явно, но вида не показывает, хотя крутит, крутит второй вираж, чтоб в случае чего удобнее было Слободкину отделиться. Вот земля уже чуть ли не поменялась мостом с небом. И высоту набрал нужную для прыжка, опытный летчик, все понимает. А главное сознательный, может войти в положение. Ну, что ж, спасибо тебе, тезка! Только я ж тоже сознательным должен быть. Строганову слово дал, слышишь? Ни черта он не слышит, но видит, конечно, все — одна рука Слободкина на пилотке, другая уже на красном кольце парашюта. Не хватает третьей, чтоб оттолкнуться…

Вот еще один вираж. Третий. Машина наклоняется все круче, круче… Слободкин еще раз ловит в зеркальце небритую улыбку летчика и кричит ему через грохот мотора:

— Ну, чего дразнишь, дьявол? Чего душу мотаешь? Не железный ведь я! Ложись на курс!..

Слободкин решительно опускается на сиденье, поправляет лямки парашюта на плечах, последний раз пробует увидеть танковую колонну под крылом, но она уже исчезла — то ли растворилась в серой дымке, то ли самолет в самом деле резко лег на курс, и все сразу сместилось, вернее встало на свои места: земля сделалась опять землей, небо — небом. Мотор взревел с новой силой, как бы стремясь наверстать потерянные минуты.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});