Темная гора - Эдуард Геворкян

Мы набились в машину, не успевая разойтись по палубам. Меня прижало к переборке рядом с выходом. Бойцы старались не делать резких движений, в мешанине людей и соратников легко можно было нанести увечье мягким человечкам.

Высокий бритоголовый наставник, велев нам расступиться, выбрался наружу. В руке он держал какой-то предмет, напоминающий бутыль с черным хиосским вином. Он подошел к краю каменной плиты, дотронулся до горлышка, словно вынимал пробку, метнул бутыль далеко к стене и бегом вернулся обратно, дернув на ходу рычаг задвижки створок. Двигатели уже выли в полную силу, когда входные лепестки с треском сошлись и отрезали нас от этого странного места. Я лишь успел заметить, что на месте падения бутыли взбух большой черный нарост, но что это означало, понял, лишь когда меня извлекли из головы бойца.

Наставника Чомбала спасти не удалось, он слишком долго оставался в мертвом соратнике. Линь пришел в чувство еще до возвращения. После того как я был вынут из бойца, меня долго не оставляло чувство потери. Мир выглядел неприятно плоским, а пестрота его была болезненно грубой и раздражающей. И еще я все время непроизвольно проверял, есть ли на мне одежда. Казалось, я хожу голым до самых костей и вопиюще беззащитным.

К удивлению тех, кто знал обычаи Черной фаланги, нам всем зачли этот поход за три. Оруженосцев тут же произвели в гоплиты, а гоплитам намекнули, что им прямая дорога в наставники. Эта новость восхитила даже невозмутимого Варсака из наставников путь в высшие касты короче муравьиного шага.

После торжественного построения и прочувственных речей какого-то напыщенного советника из Высокого Дома Болк предложил после карантина отметиться во всех родосских кабаках. Услышав его, наставник Линь спросил — с чего он решил, что мы пробудем на Родосе хоть один день? И впрямь нас всех как славных воинов отправили на двадцатидневный отдых, разлучив вчерашних оруженосцев и завтрашних наставников. Это произошло так внезапно, что Варсак успел лишь шепнуть мне на прощание непонятные слова. Он сказал, что то ли за мной придут, то ли меня вернут…

Забытые страхи всплыли вновь, но ненадолго — красотки острова Агапейи, что близ южного выступа Зета, умели приворожить к себе так, что ни о чем думать не хотелось. Мне предстояло увидеть моря, полные водорослей, мешающих ходу судна, и земли, полные огромных быков, которым лучше не попадаться на пути. Много всякого я увидел с тех пор, как мы проплыли Столбы и пересекли океан на закат. Я почти уверился, что имя мое забыто, прегрешения неизвестны, и ждет меня теперь лишь лестница ратной выслуги. Но случайная, казалось, встреча изменила все и сразу.

Подвыпивший гоплит из отдыхающих шарахнулся от меня в испуге и прохрипел:

— А ведь я тебя знаю, урод!

Глава шестая

Деяния Лаэртида

Жестокая буря мотала железное судно по волнам. Не знали затаившиеся в чреве холодном, куда несет их течение — может, острые камни уже приготовились вонзить свои клыки в днище корабля, или посланники бога морей, навалившись с силой, опрокинут, перевернут, утащат вниз… Воды оставалось немного, а еды и того меньше. Базилей и Филотий бодрствовали в палубной башне. Они по очереди вглядывались в смотровые щели, пытаясь разглядеть в мутной пенной полутьме, не покажется ли берег или спасительная отмель. Остальные разместились внизу, но не в комнате владетеля судна — там было сыро и сверху порой хлестали струйки воды, когда судно зарывалось в волны, а там, где когда-то ютились люди «Харраба». На длинных лежаках хватило места всем с лихвой. Спал, несмотря на качку, слепой Ахеменид и что-то бормотал во сне, головой к голове пристроился к нему Медон и раскатисто храпел. Калипсо обняла детей, укрыв их плащом базилея, чтобы не дрожали от холода. Арет же сидел на выступе у лесенки и вслушивался, не прозвучит ли сквозь гулкие удары волн голос Одиссея, не придет ли время быстро выводить всех на палубу.

Полит вытянулся на своем узком ложе, но не мог заснуть. Ему было немного обидно, что базилей прогнал его вниз, отдыхать. Одно хорошо, здесь хоть качает меньше. Да только наверху, рядом с Лаэртидом все же спокойнее. Случись что с кораблем — выплывет базилей, а кто с ним рядом окажется, может, и того коснется удача хитроумного Одиссея.

Юноша давно уже не поминал худым словом тетку, что отправила его в плавание. Хоть страх смертный порой прошибал до пят, а все же не всякому зрелому воину довелось бы столько увидеть. Если боги позволят вернуться на Итаку благополучно, ходить ему в героях! Тогда гордая Аира, дочь богача Прокрита, не будет смотреть на него свысока и нос воротить, словно он на помойке найден.

До сих пор памяти его саднили детские дразнилки, в которых его обзывали пащенком. Телемаху тоже перепадало, но царскому сыну не решались в лицо бросить обидное слово. На все вопросы о родителях Эвриклея складно рассказывала о его отце, что ушел с Одиссем под стены Илиона отстаивать честь ахейцев, о матери его, которая умерла вскоре после родов. А когда чуть подросший Полит удивился: как же это вышло, что он на несколько лет моложе Телемаха, да и по годам что-то не выходит, отодрала его тетка за уши и велела глупости не говорить. Потом объяснила, что не раз и не два отправлялись суда к берегам Трои на подмогу, да только об этом мало кто помнит — давно это было, а жителям ныне и дела нет до забытой войны, до прекрасной Елены, жены царя Менелая, из-за которой война та случилась… Истории о царях и прекрасных царицах Полит был готов слушать бесконечно и сразу забывал о том, что его беспокоило.

А незадолго до возвращения базилея спросил Полит как-то Пенелопу, не является ли он ее внебрачным сыном? Вопрос позабавил царицу, она даже рассмеялась, чем удивила служанок, давно уже не видевших улыбки на устах хозяйки, утомленной домогательствами женихов. К разочарованию Полита, она даже не рассердилась, что дало бы ему повод думать о тайне, нет, всего лишь потрепала его густую шевелюру и сказала, что рада бы иметь такого красивого сына, да только ей Телемаха вполне достаточно.

На следующий день Телемах, встретив его во дворе, хлопнул по плечу, усмехнулся и спросил, не назвать ли его теперь «братцем»? Полит ожидал тумака, но сын базилея, покачав головой, дальше пошел. От тетки своей знал Полит, что собрался Телемах на поиски отца. Поэтому догнал его и попросил взять с собой. Гнева не выказал Телемах, а серьезно ответил, что взял бы его, да только и так судачат со слов злопыхателей, будто и он не наследник законный отцовского трона. Похлопал опять по плечу и с грустной улыбкой ушел со двора.

И еще вспомнил Полит, глядя во тьму, как задрал тунику толстозадой Левкое, подкараулив безотказную служанку на заднем дворе, за конюшней. Запах конской мочи, прелая солома, пыхтение Левкои и легкая растерянность, когда все кончилось неожиданно быстро и бестолково, — вот и все, что сохранилось в памяти от первого соития…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});