Крепостная маркиза - Лариса Шкатула

Странно, что с каждым днем в ее памяти образ Тредиаковского-Потемкина становился все более расплывчатым, словно он был ей не венчанным супругом, а всего лишь мужчиной, с которым она была недолго знакома. Точнее, недолго ему принадлежала.

Интересно, надо ли признаться Патрику в том, что она теперь замужем?

Так, продолжим эту мысль: признаться Патрику в том, что она замужем, чтобы… что?.. Пороху не хватает честно самой себе признаться? Что она уже представила его рядом с собой в постели…

Соне неприятно было чувствовать, что она будто разрывается надвое при мысли о Григории в связи с думами о Патрике. Неприятно думать о собственном муже? Хорошо, внутренний голос напомнил ей: «О том самом, что бросил тебя одну не просто в незнакомом месте, а в лесу, в убогой сторожке…»

К счастью, такой умный, наблюдательный Патрик, который умел выжимать нужные ему сведения, кажется, даже из камня, не мог читать мысли. Потому она запретила себе пока думать о своем супруге, а сказала упрямо:

— В продолжение нашего торга мы должны оговорить сумму, которую я стану платить вам как дворецкому. А также, если вы не найдете то злополучное золото, я оставляю за собой право вознаградить ваши усилия по превращению оставшегося золота в имеющие хождение золотые монеты… Не упирайтесь, Патрик, это будет вполне справедливо. Подумайте, вы ничем меня не обездолите. Там, в России, когда мы были так бедны…

Она увидела потрясение в его взгляде и настойчиво повторила:

— Да, мы были очень бедны. Знаете, я даже была вынуждена отказываться от предложений посещать балы и праздники, потому что нам с матушкой не хватало денег на новое платье… Даже брат Николай…

Он не мог купить себе новый мундир, отдавал в починку старый…

— Значит, и вы познали ужас нищеты? — глухо сказал Патрик.

— В полной мере, — вздохнула Соня.

Перед ее мысленным взором живо встали картины их бедной, но все же такой милой и уютной жизни. Нет, она ничего не знала про ужас — наверное, потому, что маменька делала все, чтобы их бедность не так бросалась в глаза. Может, Николя и считал их жизнь ужасом. Наверное, мужчины переносят бедность гораздо тяжелее, чем женщины…

Зря она говорит обо всех женщинах. Сама Соня от многих из них отличалась. Ей больше нравилось читать книги, чем ездить по балам, и она не хотела выходить замуж пусть за старого, но за богатого…

А Патрик… С таким волнением он обмолвился именно об ужасе, и именно нищеты, а не бедности.

Что же за переживания испытал он? Почему впервые о чем-то этаком обмолвился? Но это все потом. Потом она осторожно подберет к нему ключик, расположит к откровенности и тогда услышит историю его жизни.

Так о чем там они только что беседовали?

— А почему вы думаете, Патрик, что сможете разыскать пропавшее золото?

Он встал и прошелся перед сидящей Софьей, словно от волнения не мог усидеть на месте. Словно она оставалась, а он уезжал воевать за это самое золото.

Странно было видеть его, такого сдержанного, а иногда даже, как казалось Соне, холодного, столь сейчас взбудораженным, что он не в состоянии был усидеть на месте от предвкушения интересного дела.

— Наша семья всегда славилась своими следопытами, — сказал он. — Наверное, потому и меня все время тянет идти по следу какой-либо тайны и узнавать для себя правду. Хорошо, что вы мне обо всем рассказали, иначе я бы не придал значения тому, что мимоходом узнал в своих розысках…

Соня про себя усмехнулась слегка: ну, положим, еще не обо всем она ему рассказала, но ведь у нее еще будет время для откровенности.

— Когда я почувствовал, что вы от меня что-то скрываете, то не смог принять это как данность. И поскольку не люблю бродить в потемках, стал потихоньку узнавать все сам… Вы меня прощаете?

— Придется. Ведь у нас с вами теперь общее, тайное для других дело.

— Начать которое надо с того, чтобы подсчитать, сколько слитков в подземелье осталось, — подхватил Патрик.

— Но сегодня уж давайте не будем спускаться в подземелье, — предложила Соня.

— Как вашему сиятельству будет угодно Он почтительно склонил голову, но при этом в глазах его сверкнул лукавый огонек. Он выпрямился и посмотрел на нее будто с новым интересом.

— Интересная вы женщина, Софи. Я догадывался, носом чувствовал, что в вашей жизни есть какая-то тайна. Но вот, кажется, я ее узнал, а прежнее ощущение отчего-то меня не отпускает. Не хочу показаться навязчивым, княжна Астахова, но… все ли вы мне рассказали?

— Что я вам еще должна рассказать?! — громко возмутилась Соня, но вышло это у нее совсем ненатурально.

— Не знаю, — пожал плечами Патрик. — Ведь это вы собирались мне что-то рассказать.

— Не собиралась я вам ничего рассказывать!

— Вы не умеете лгать, ваше сиятельство., нет, нет, Софи, только не браните меня! Хотите обвинить своего дворецкого в амикошонстве… Я прекрасно понимаю, какая между нами разница, и хотел всего лишь вам помочь. Ведь иной раз трудно носить на душе что-то, не имея возможности поделиться с близким человеком.

— Вот как, вы уже близкий мне человек! После того, как собирали обо мне сведения…

— Я собирал сведения о покойном маркизе. И делал это под разными благовидными предлогами, но так, чтобы не насторожить собеседника. А вот чтобы расспросить о вас, наверное, пришлось бы поехать в Россию. Или куда-то поближе?

Он проницательно взглянул на нее, и Соня поежилась. Ей опять пришло на ум событие, которое она все время старалась забыть. То самое ее венчание. Она не хотела, чтобы Патрик о нем узнал. Казалось бы почему?

Что вообще стало с тихой богобоязненной княжной? Понятное дело, она засиделась в старых девах, но разве означало это, что даже сам факт венчания в церкви она не считает священным?! Не может же Патрика интересовать это событие в ее жизни. Или может?

— Вы правы, я могла бы кое-что еще вам рассказать, но… Как-нибудь потом, хорошо?

Она ожидала, что ее будущий партнер по «золотому делу» легко с этим согласится и они станут претворять в жизнь свои планы, доверяя друг другу и…

— Нет! — строго сказал Патрик.

— Что — нет? — Соня даже боялась поверить его настойчивости.

— Я сказал, что не согласен откладывать на потом ваши откровения. Я хочу знать все прямо сейчас.

— Но это может быть глубоко личное. Мое! Личное! Я-то согласилась, чтобы вы не говорили мне даже свое подлинное имя, а вы ко мне так безжалостны.

— Хорошо, давайте выберем золотую середину.

Вы мне расскажете только то, что произошло с вами после моего ранения. Точнее, когда вы оставили меня, раненного в избушке лесника.

Соня обреченно вздохнула. Но подумала, что будет справедливым рассказать ему все… разве кроме венчания…