Скобелев: исторический портрет - Валентин Масальский

— Послушайте, да это какой-то профессор! — изумился немецкий военный авторитет Лигниц после знакомства со Скобелевым.

— Трудно сказать, чего в нем больше, ума или знаний, — резюмировал свои впечатления военный агент США Грин.

Рассказанное, что мы передаем со слов Немировича-Данченко, полностью подтверждается свидетельствами других лиц, например книгами Грина, генерала П.Д.Паренсова, начальника контрразведки, а потом начальника штаба у генерала Имеретинского, и всеми, кто посещал 16-ю дивизию. Теперь и В.В.Верещагин отзывался о Скобелеве совсем иначе. 3 декабря 1877 г. он писал из Плевны брату Александру: «Я… еще раз убеждаюсь, что Скобелев молодец первой руки, и храбрец, и умница». Одним словом, Скобелев вполне сформировался как человек, как выдающийся военный специалист, мастер своего дела. Его дарование еще не вполне развернулось, его подчиненная должность не давала для этого достаточного простора. Но он созрел для выполнения крупных задач, требующих самостоятельности, инициативы и широты мышления.

Здесь придется на время отойти от последовательного изложения и рассказать (что я обещал выше) о моих поисках потомков другого, наряду с Е.В.Гущиком, ординарца Скобелева — П.А.Дукмасова. Другого подходящего места уже не будет.

В 50-х гг. я работал в Новочеркасском политехническом институте. Там у меня была студентка Дукмасова. Она мне запомнилась, наверное, из-за своей внешности: смуглая брюнетка с немного восточным типом лица. Потом, понятно, я о ней забыл, но, как часто бывает, новые события вызывают в памяти давно прошедшее и, казалось бы, прочно забытое. Когда я начал изучать Скобелева и читать Дукмасова, вспомнил эту студентку и подумал: П.Дукмасов после войны жил в Новочеркасске, где и кончил свои дни. Этот факт плюс совпадение фамилии не могут быть случайными, по-видимому, это люди одного рода, и тогда в этой семье могут храниться письма, документы, вещи тех времен. Я написал своему новочеркасскому другу, и оказалось, что в другом институте, где он работает, тоже есть Дукмасов. Но ни этот Дукмасов, ни та студентка, которая давно стала специалистом, ничего не могут сказать о своем далеком предке и не имеют никаких материалов. Но новочеркасский Дукмасов помог другим: он сообщил адрес ленинградской Дукмасовой, по его словам, пожилой образованной женщины, которая знает о прошлом рода больше его и может дать сведения об ординарце Скобелева. Я написал в Ленинград и скоро получил большое, подробное и чрезвычайно интересное письмо. Написано оно очень грамотно, хорошим слогом и выдает культуру моего корреспондента. Хотя содержащаяся в нем информация мало связана со Скобелевым, она, как сейчас увидит читатель, имеет определенный самостоятельный исторический интерес.

Евгения Ивановна Дукмасова, которой сейчас далеко за семьдесят, по интересовавшему меня делу рассказала действительно больше, чем могли бы это сделать более молодые ее родственники.

Согласно преданию, бытовавшему в их семье, начало роду положил пленный шотландец Дук-Мас, осевший на Дону. О Петре Дукмасове Евгения Ивановна знала еще в детстве, но он не был ее прямым предком, ее деду он приходился двоюродным братом. После турецкой войны он действительно поселился в Новочеркасске и жил в семье родных, как полагает Евгения Ивановна, у брата. Он не был женат и умер рано, в конце прошлого века, не оставив потомства. Наверное, дала себя знать война. У брата же было много детей. В начале нового, двадцатого века произошло событие, которое сблизило обе ветви рода. У деда Евгении Ивановны Антона Ивановича был брат Аркадий Иванович, как большинство казаков, военный. Он окончил академию Генерального штаба и дослужился до чина генерала. Его сын Александр Аркадьевич, двоюродный брат отца Евгении Ивановны, женился на одной из дочерей брата Петра Дукмасова и поселился в том же доме, где жил скобелевский ординарец. Евгения Ивановна помнит этот дом, в котором бывала со своими родителями. От этого брака в 1906 г. родился сын Борис Александрович.

Александр Аркадьевич был казачьим офицером, с первого дня войны 1914 г. он на фронте. Но его боевой путь сложился очень несчастливо. Он занимал должность заместителя командира полка, входившего в армию генерала Самсонова, одну из двух армий, выделенных Северо-Западным фронтом для Восточно-Прусской операции. Как известно, из-за фактического предательства генерала Ренненкампфа удачно начатая операция потерпела крушение. Весь полк Александра Аркадьевича попал в плен. В ту войну лагерей смерти еще не было, но немецкие условия содержания военнопленных уже тогда были крайне суровыми, если не сказать жестокими. В России военнопленные пользовались относительной свободой. В 1917 г. многие из них примкнули к революции, а потом пошли на службу в Красную Армию. Немцы же содержали военнопленных в лагерях, обнесенных колючей проволокой.

Именно в Германии среди военнопленных возник особый род душевной болезни, получивший название «психоза колючей проволоки». Как ни странно, особенно тяжелыми были условия жизни офицеров. Их содержали в изолированных камерах замков и крепостей. На работы, чтобы не допустить общения с населением, их не посылали, разрешая лишь кратковременные прогулки на специально отведенных площадках. Подпоручик М.Н.Тухачевский также сидел в крепости (кстати, вместе с де Голлем и другими французскими офицерами). Он прошел все муки лагерного ада, совершил четыре неудачных побега и лишь пятый, когда ему удалось, наконец, пересечь швейцарскую границу, принес долгожданную свободу.

Можно представить условия жизни Александра Аркадьевича, заключенного в кенигсбергскую крепость. Побег был невозможен. К казакам немцы относились особенно жестоко. Да и куда бежать? Весь Кенигсберг и окружавший его район представляли сплошную крепость. Дукмасов провел в немецком плену несколько лет и вернулся на родину в результате обмена военнопленными в 1920 или 1921 г. Но свобода принесла ему только новые невзгоды. В семье его считали погибшим и не ждали. Главное же в том, что, как пишет Евгения Ивановна, «по тем временам это было более чем нежелательное родство, а сына надо было учить». Молодому читателю это может показаться непонятным. Но тогда только-только закончилась Гражданская война. Офицер в той обстановке представлялся явным или потенциальным врагом. Неважно, что он не был белым и даже не имел понятия о красных и белых. Достаточно того, что это был царский офицер, а тут еще и сын генерала. Жена немедленно уехала из Новочеркасска и увезла с собой сына. Не знаю, можно ли осуждать эту женщину: ведь она заботилась о сыне. Александр Аркадьевич остался один, без средств к жизни. Его приютил брат, врач-хирург, отец Евгении Ивановны. О своем дяде она пишет: это был «человек очень горькой судьбы. Немецкая неволя его раздавила, а кроме того, будучи в плену, он ничего толком не знал ни о революции, ни о становлении советской власти. Когда он вернулся в Россию, то так до конца своих дней не смог ни в чем разобраться. Никакой профессии, кроме военной, у него не было; это был человек, вышвырнутый из жизни. Умер он в 1926 г. Вот он хорошо знал всю родословную, очень интересовался геральдикой. Я хорошо помню, что он показывал мне родословное древо, составленное им, и очень сожалею, что по молодости лет не заинтересовалась этим и все куда-то пропало».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});