Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Мариэтта Чудакова

«Американцы уважительно интересовались, за что награжден он американским орденом. И тогда он брал на ладонь висевший на колодке орден, как женщина берет на ладонь свою грудь, и говорил дословно вот что:

– Была выдвинута моя кандидатура. Товарищи посоветовались. Возражений не последовало. Товарищи решили вопрос положительно.

Я спрашивал Наташу:

– Как вы это переводите?

– Ну разве можно это перевести?

Действительно, ее перевод бывал заметно длинней, американцы выслушивали с должным вниманием и почтительно поглядывали на его седины».

Видимо, американцы в связи с каким-либо юбилеем Победы решили дать свой орден какому-либо советскому фронтовику – и обратились к нам за консультацией. Ну а консультации такого рода в Советском Союзе давали только товарищи из КГБ. Сами же эти люди предпочитали никогда не называть родную организацию – изъяснялись обиняками. Так и изъясняется у Бакланова генерал КГБ.

…Но слова родного языка – живучи. И слово «товарищ», несмотря на все злоключения советского времени, продолжает жить своей трогающей нас жизнью в прославленных стихах («Мой грустный товарищ, махая крылом…») и в давних песнях («“Товарищ, я вахты не в силах стоять”, – / Сказал кочегар кочегару…»).

Часть третья Школа и университет

…Эта детскость внешняя, она постоянно присутствовала, он постоянно радовался как ребенок, хохотал как ребенок, воспринимал все как ребенок, с широко открытыми глазами. Но с другой стороны, у меня было такое ощущение, что он настолько мудрый, настолько старше себя. В нем одновременно было что-то необыкновенно взрослое. Было впечатление, что это человек с огромным жизненным опытом – так он говорил, так он себя вел.

Из воспоминаний однокурсницы Егора Гайдара Ирины Назаровой (цит. по опубликованным главам из будущей книги К. Рогова о Гайдаре)

В среде психологов существует такая гипотетическая периодизация:

до трех лет ребенок воспринимает,

до шести – воспитывается,

от шести до двенадцати – перевоспитывается,

а от 12-ти до 21-го – 22-х уже занимается самовоспитанием…

То есть продолжает умнеть.

Если, конечно, не теряет из виду эту цель.

1. Литература в школе

Темно-синее утро в заиндевевшей раменапоминает улицу с горящими фонарями,ледяную дорожку, перекрестки, сугробы,толчею в раздевалке в восточном конце Европы.

…что до черной доски, от которой мороз по коже,так и осталась черной. И сзади тоже.Дребезжащий звонок серебристый инейпреобразил в кристалл. Насчет параллельных линийвсе оказалось правдой…

И. Бродский

Итак, Егор, проведя немало лет за границей – на Кубе и в Югославии – вернулся наконец домой.

Девятый класс он начинает уже в Москве. В 152-й школе – недалеко от так называемых аэропортовских (то есть – близ станции метро «Аэропорт») «писательских» кооперативных домов. Там среди прочих членов Союза писателей жил и Тимур Гайдар со своей семьей.

…В последней четверти в его девятый класс пришли два юноши из разогнанных (не случайно, а из-за слишком хорошего уровня преподавания: выделяться в советской стране не полагалось) московских школ. Они быстро подружились с Егором Гайдаром. О них он напишет впоследствии: «Мои ближайшие друзья – Витя Васильев и Юра Заполь. У нас тесная дружная компания. У каждого есть свои сильные стороны. Виктор, впоследствии российский математик с мировым именем, показал мне, как надо щелкать задачи математических олимпиад. Юра Заполь… тогда поражал меня способностью играть в шахматы “вслепую”».

А Виктор Васильев (сегодня – академик, президент Математического общества), в свою очередь, вспоминает: «Мы все время были вместе, говорили на одном языке, читали примерно одно и то же… Егор, конечно, гораздо больше читал – о чем бы мы ни говорили из литературы, он уже читал и имеет свое мнение. По истории, философии он очень много знал, называл какие-то имена, о которых я ничего не слышал. В то время мое гуманитарное образование было связано, конечно, с ним» (воспоминания В. Васильева в записи К. Рогова; далее – КР; наши беседы с В. Васильевым цитирую безо всяких помет. – М. Ч.).

Класс был покорен преподавателем литературы – Ириной Данииловной Икрамовой. В это время давно уже жена писателя Владимира Войновича, она сохраняла фамилию первого мужа Камиля Икрамова – литератора, после расстрела отца с 14 лет прошедшего сталинские лагеря.

«Моя любимая учительница, – напишет позже Егор Гайдар. – Скучный, казенный курс русской литературы у нее становится живым, ярким».

Она была не только хороша собой, но и удивительно женственна, естественно кокетлива. Но главное – хорошо знала и любила литературу. И хотела во что бы то ни стало не просто донести ее до своих учеников, но заворожить их ею.

Шли 70-е годы – «застой» еще не наступил, но к тому шло. После вторжения в Прагу и замораживания «пражской весны» про нашу собственную Оттепель постарались забыть.

И в то же время…

Много позже, в своей книге «Гибель империи: Уроки для современной России», Егор Гайдар напишет: «Между началом 1950-х и серединой 1980-х годов радикально изменилась информационная ситуация в стране. В 1950 г. лишь у 2 % советских граждан были радиоприемники с коротковолновым диапазоном. К 1980 г. число тех, кто имел к ним доступ, возросло до половины населения».

И сколько ни тратили власти средств на их глушение – «полностью контролируемый информационный мир к 1980-м годам уходит в прошлое». Гайдар цитирует справку КГБ в ЦК КПСС от 12 декабря 1976 года, где говорится сокрушенно «о распространенности среди молодежи интереса к зарубежному вещанию».

.. Трудно и сегодня отнестись спокойно к этому цинизму: по отечественному вещанию правдивой информации не дают – и сокрушаются, что молодежь ее ищет!..

Далее КГБ сообщает: «С большей или меньшей регулярностью радиостанции слушают 80 % студентов и около 90 % учащихся старших классов, ГПТУ (это были такие ремесленные училища, которые давали среднее специальное образование. – М. Ч.), техникумов. У большинства этих лиц слушание зарубежного радио превратилось в привычку (не реже одного-двух раз в неделю зарубежные радиопередачи слушают 32 % студентов и 59,2 % учащихся)».

.. Так велика была тяга у тогдашней молодежи к политическим новостям.

«По меньшей мере, в столичных городах, – свидетельствует Егор Гайдар, – для образованных людей незнакомство, скажем, с запрещенными публикациями А. Сахарова или А. Солженицына стало неприличным».

Но разрыв между неофициальной и официальной информацией в эти годы был особенно велик.

В школах на уроках истории не вспоминали о Гулаге, о миллионах безвинно погибших. В школьную программу не входили ни Булгаков (его включили туда только после конца советской власти, в начале 90-х), ни Платонов, ни Мандельштам. Роман «Доктор Живаго» Пастернака печатался только за границей и известен был лишь тем немногим, кто не боялся брать на ночь для чтения или даже хранить дома Тамиздат. В круг этих немногих входила семья Гайдаров.

К характеристике ситуации этих лет: в конце 70-х – начале 80-х я готовила к изданию одну из своих книг – с адресацией «Книга для учителя» – в издательстве «Просвещение». Это издательство выпускало только литературу для школы, включая учебники. Несколько лет шла моя изнурительная борьба с редакцией – заведующий редакцией, выпускник нашего же филфака МГУ, но уже давно принявший правила игры советской издательской жизни в ущерб целям филологии, безуспешно пытался мне втолковать: «Поймите: в книгах издательства “Просвещение” никогда не будут упоминаться (даже просто упоминаться!.. – М. Ч.) имена Булгакова, Мандельштама и Пастернака!» Руководство издательства было уверено, например, что роман «Мастер и Маргарита» находится в спецхране – то есть не выдается в библиотеках рядовым читателям! Вот в каких условиях пыталась Ирина Данииловна донести до своих учеников эти имена.

Ирина Икрамова нашла выход: стала вести факультатив по русской литературе XX века – в советское время эта литература кончалась в 1917 году, дальше шел предмет «советская литература». Творчество писателей-эмигрантов в расчет не принималось.

Их учительница изучала с ними этих писателей: Аверченко, Тэффи, поэтов Серебряного века – например, Сашу Черного. А также не включенных в курс «советской литературы» Зощенко, Андрея Платонова, Булгакова. «Давала нам представление, – говорит Виктор Васильев, – что есть писатели, кроме Горького и Фадеева».

Он рассказывал, как удивляла его ее манера читать Ахматову. Уже хорошо известные им с Егором Гайдаром стихи Анны Ахматовой звучали совсем иначе, «чем я читал про себя». Он прибавил – «без артистического завывания».