На восходе луны - Татьяна Туринская

— Да-а-а… Несладко тебе там приходится. Ну а конкретно с Тореадоровичем-то как? За закрытой дверью, когда старушка не видит?

— А, — отмахнулась Марина. — И не спрашивайте. Нудный, зараза! Не хочу говорить, все равно не поверите…

Бабушкина усмехнулась:

— Да я не о том. Как у вас, когда Аришка заснет? Ну ты ж понимаешь, о чем я.

Марина улыбнулась, да только улыбка ее скорее была похожа на оскал взбешенного волка:

— Я ж говорю — нудный. Независимо, спит Аришка или нет. Пока не спит, он ей нотации читает, когда спит — мне. Уму-разуму учит. А то, о чем вы спрашиваете, у нас строго по графику происходит, и не дай бог хоть на минутку от графика отклониться. Как часы, два раза в неделю — понедельник и четверг, двадцать три ноль-ноль. В эти дни Аришку следует укладывать на полчаса раньше, дабы к двадцати трем ноль-ноль она уже крепко спала.

Бабушкина переспросила:

— Ой, я, видимо, чего-то не поняла. Что значит в двадцать три ноль-ноль? А если Аришка раньше заснет?

Марина криво усмехнулась:

— Если Аришка заснет раньше, Тореадорович будет упорно читать книжку до двадцати двух часов пятидесяти девяти минут. Потом встанет, аккуратненько поставит книжку на полку, выключит свет, в темноте снимет и так же аккуратно сложит пижаму и ровно в двадцать три ноль-ноль ныряет под одеяло…

— М-да, тяжелый случай. Ну хоть в двадцать три ноль-ноль-то не разочаровывает? Хотя бы два раза в неделю компенсирует все неудобства, причиненные тебе за неделю его ненормальной мамашей?

— О чем вы говорите? — невесело улыбнулась Марина. — Какая там компенсация?! Отрабатывает обязанность ровно десять минут, после чего поворачивается на другой бок и со спокойной совестью засыпает. Он своей Клепочке куда больше времени для ласки уделяет. Вот оно, хваленое семейное счастье.

Бабушкина посмотрела недоверчиво:

— Ой, Марин, а ты не утрируешь? Больно он у тебя какой-то несимпатичный получается.

— Хотела бы я, чтобы все это было утрировано. Да куда там, это я еще не все рассказала. Одна только манера разговора меня добивает. Вы бы послушали, как он по телефону разговаривает! Он и так-то слова тянет, как резину, а по телефону почему-то вообще не говорит, а как будто поет — слушать противно. Меня уже от его голоса воротит, от этого его 'Здрааааааавствуйте'!

— Да, действительно тяжелый случай вышел, — повторила Наталья Александровна. — Слушай, а может, ты его просто не любишь? Не твое это?

— Да уж, не мое. Определенно не мое. И я — явно не его. Я вообще сомневаюсь, что у него может быть что-то свое. У него может быть только мама.

— А твое? Ведь есть где-то твое? Ведь Аришку-то ты не от святого духа родила? Аборт ведь почему-то делать не захотела, хотя наверняка и догадывалась, что ребенок тебе жизнь не облегчит. Значит, было свое?

Марина помедлила с ответом, задумалась.

— Нет, то тоже, видать, не мое было. Мое бы при мне осталось. То тоже оказалось чужое. А мое… Наверное, где-то прочно заблудилось, запуталось в жизненных дебрях…

— Ты его любила? — тихонько, чтобы не спугнуть разоткровенничавшуюся вдруг сослуживицу, спросила Бабушкина.

— Ох, Наталья Александровна, не травите душу! Что есть любовь? Глупость и преступление против человечества. На любви ничего нельзя построить, нет ее, любви вашей хваленой. Глупость, одна только вселенская глупость! И вселенское же зло. Не любовь, а одни сплошные наивные сказочки. Я вот уверена была, что любовь — плохая основа для крепких отношений, потому за Тореадоровича и пошла. Оказалось — тоже плохо, тоже неверно. Неужели у всех так? Неужели все так мучаются, как я, а? Вот скажите, Наталья Александровна, вы опытная, мудрая женщина. Ответьте мне, наивной: это у всех так, да? Тогда почему же все бабы так стремятся замуж? На хрена оно им надо, такое семейное счастье?!

Бабушкина улыбнулась:

— Опытная, мудрая… Скажи уж прямо: 'Ты, Наталья Александровна, старая баба, жизнь прожившая'… Нет, Маринка, не у всех так. И неправильно ты рассуждаешь. Да, с Тореадоровичем тебе, видать, крупно не повезло. Надо же, а ведь с виду приличный мужик. Просто ты его не любишь, вот тебе и все объяснение. И он тебя не любит. Он любит только себя, его, похоже, мамаша своей безрассудной любовью угробила в раннем детстве. И ты ему нужна лишь для душевного комфорта — положено мужику семью иметь, а тут — нате пожалуйста, молодая красивая девка, да с готовым ребенком… А без любви-то оно плохо, неправильно без любви-то. Зато насчет вселенской глупости — это ты точно выразилась. Только это как раз ты и говоришь вселенские глупости. Это я про твои инсинуации насчет любви. Просто не повезло тебе, девка. А может, наоборот? Раз так говоришь, наверняка на собственной шкуре испытала, что оно такое, настоящая любовь. Вот только с объектом опять же не повезло — похоже, влюбилась ты не в того парня, вот и весь тебе диагноз. Остается надеяться, что ты не однолюбка, что когда-нибудь встретишь еще свою любовь, да не такую, разрушительницу, а нормальную, созидательницу. Одна теперь у тебя надежда. А с Каламухиным у тебя ладу не будет. Все равно рано или поздно разбежитесь. Так зачем тянуть время, зачем мучить друг друга? Мне кажется, честнее и правильнее было бы расстаться сразу. Ну не подошли вы друг другу — что ж тут поделаешь?

Ох, права Наталья Александровна, тысячу раз права. Не лежит у Маринки душа к Каламухину, и хоть ты тресни. Да только как же ж это так — разводиться? Ведь всего-то полгода вместе, да и Тореадорович вроде и гадостей ей никаких не делает, вроде не обижает. Но почему-то так тошно Марине возвращаться домой… Домой?! То место, где она нынче вынуждена жить, домом можно назвать разве что в кавычках…

Глава 20

Суббота как суббота, все по раз и навсегда заведенному графику: восемь остановок на автобусе, пересадка, три остановки на троллейбусе, супермаркет, Аришка 'под мышкой'… И неожиданная встреча.

— Марина? Это действительно ты?

— Здравствуй, Антон. Как поживаешь?

Антон молча переводил взгляд с Марины на Аришку и обратно, долго вглядывался в лица, потом ответил:

— Да вот, живу, — неопределенно махнул рукой в сторону тележки, груженной продуктами.

Марина усмехнулась:

— Многовато для одного. Что, можно поздравить?

Антон молча взял ее правую руку и ответил, глядя на тоненькое обручальное колечко на ее пальце:

— Тебя, я гляжу, тоже. Поздравляю. Надеюсь, ты счастлива?

Марина бодро кивнула, но почему-то тут же почувствовала, что краснеет, и, смутившись, отвернулась.

— Сама-то себе веришь или так, просто меня пытаешься убедить? Ты вот что. Я так понимаю, нам сейчас неудобно разговаривать. Сможешь вырваться на пару часиков из дому?