Посланник - Борис Мешарин

— Сколько, сколько?

— Десять тонн. Теперь вы понимаете, что лодке требуется кардинальная пере-стройка. И опять же — наши атомоходы станут безопасными. Этот тоненький лист метал-ла, Валентин Дмитриевич, способен выдержать взрыв атомного реактора в непредвиден-ной обстановке. Ни взрывная волна, ни радиация — не просочится ни что. Вот, за этим я и позвал вас сюда. Никто другой этого не увидит, а про меня и вы забудете. Договорились?

— Да-а, вас забудешь…

Загурский так и остался стоять, потрогал заднее место и они расхохотались враз.

— Какой же я все-таки идиот, — сквозь смех произнес Загурский, — не смог такого великого ученого разглядеть.

— Можно совет, Валентин Дмитриевич? Вы осознали свою ошибку, но из заданной системы координат не вышли. По ней — теперь я на олимпе, а вы внизу. Надо выбрать к общению другую — обыкновенную ступенчатую. Вы здесь, — Михайлов показал уровень ладонью, — я чуть выше. Кто-то здесь и здесь, и здесь. — Его ладонь поползла вверх. — А там, на самом верху далеких галактик тоже сидит кто-нибудь и отмеряет ладонью уровни. Нам трудно, сложно или невозможно пока понять самую ближнюю ступеньку. Это как первобытному человеку объяснять принцип работы автомата. Стрельбу услышит, увидит, но поймет ли? Я понял свое. А кто-то, может еще в пеленках пока, способен познать неведомое нам с вами.

— А вы не только ученый, Николай Петрович, философ еще вдобавок.

— Философы, Валентин Дмитриевич, они тоже ученые. Да Бог с ней, наукой. Сегодня отдыхаем, сейчас стол накроют.

— Согласен, но если можно — последний вопрос. Почему к вам так подобострастно охрана относится, генерал этот Фролов в частности?

Михайлов задумался на секунду.

— Вы знаете, Валентин Дмитриевич, когда-то мне приходилось общаться с воен-ными. Не с ФСБ, а именно военными, армейцами. Я чисто гражданский человек и они общались со мной… вот, как вы недавно, извините. Солдатом никогда не был, но при-шлось Президенту мне генеральское звание дать. Я генерал, Валентин Дмитриевич, по-этому и общение соответствующее. Ровня.

— Да какие они вам ровня…

— Простите, Валентин Дмитриевич, вы обыкновенный шкаф смастерить сможете? Выстрогать, выпилить, прибить.

— Я же не столяр.

— Вот именно — не столяр. Значит в столярном деле вы ему точно не ровня. Так — подсобник, может быть, не более. Главное — вы меня поняли и…

Загурский улыбнулся.

— С вами, Николай Петрович, точно лучше коньяк пить, чем рассуждать. Я многое понял сегодня, спасибо.

Поезд пел свою обычную песню — тук-тук, тук-тук, тук-тук. Какому-то уставшему путнику хорошо засыпалось под этот равномерный стук колес, кому-то он не давал за-снуть, навевая дремоту.

Михайлов ехал домой, в свой родной город. Пусть не самый большой, но свой, пусть один из самых грязных, но любимый. Он очень редко мог заснуть в дороге и сейчас дремал — то ли спал, то ли нет. На какое-то мгновение провалился в забытье и сразу же очнулся, как ему показалось, с бьющимся, колотящимся сердцем. В сознании пронеслись громовые слова — «действуй, посланник». Он приподнялся на локтях и огляделся — слы-шал ли кто этот громовой голос? Казалось, он разбудил весь поезд, всю округу. Но рядом мирно дремала охрана, которая никогда ранее подобного себе не позволяла. Николай опустился на спину, чуткая охрана услышала шорох и очнулась. Оглядывалась, не пони-мая — не спали же.

Михайлов прикрыл веки, чтобы не смущать охрану. Значит, только ему предна-значался этот необычный, неземной голос, только в его мозг вошли и осели не дающие покоя слова.

Он действовал. Многое создано. Но, значит, не то. Не этого от него ждут. А кто ждет? Тот, кто дал возможность созидать неземную материю. Более высокий разум. Разум, который хочет изменить что-то на земле. Он это понимал, понимал без конкретики и направления. Голос сидел в голове, беспокоил. Нет, не болью, а именно своим присутст-венным ощущением.

Почему-то вспомнилось детство. Дом, вернее квартира, где он вырос. Завтра урок математики и надо решить домашнюю задачу. Итак, что мы имеем? Стоп, стоп — что мы имеем? А что мы имеем? Умение создавать сверхматерию. Значит отталкиваться нужно от нее. Он понял — ему тонко подсказывают. Чего же не сказать прямо? Значит нельзя или не хотят. И почему лишь он один обладает этим умением созидать?

Столько вопросов еще никогда не крутилось в голове Михайлова одновременно. Выходит — разум космоса что-то опробует через него. А почему через него, а не через ка-кого-нибудь Джона или Саида. Николай даже улыбнулся — дай им такую материю и они завоюют весь мир. Это понятно.

Разум не против сверхоружия, но не в руках Джона или Саида. Значит из материи необходимо делать что-то еще. Михайлов никак не мог сообразить. Перед глазами встал образ — человек-паук. Ха-а, это же так просто, человек-паук всегда приходил на помощь людям, попавшим в беду. Значит, он должен встать на путь правосудия совести. А выбрали его, потому что космический разум устраивает именно его совесть. Присутственное ощущение голоса исчезло, на земле понят и услышан космический разум.

Михайлов улыбнулся — расскажи кому-нибудь — станешь очередным пациентом психушки, и на тебе непременно опробуют всю мощь космического лечения.

Поезд продолжал свой равномерный перестук колес. Спать абсолютно не хоте-лось. Путь правосудия совести — его путь. Найденное решение взбодрило, придало сил и энергии. Он глянул на охрану.

— Ребята, интересно, а почему вы у меня в купе?

Они повскакали с кресел, пожимали плечами, сами ничего не понимая, до этого всегда находились рядом, не входя в личные апартаменты.

— Вот что, мужики, скажите повару — пусть ночной столик соберет. Колбаска там, лимончик, коньячок, без лишних изысков. Фролова поднимите, пусть зайдет, а сами от-дыхать ступайте, поспите до утра.

Михайлов остался один на минуту-две. «Вот я и езжу, как генерал. Не генерал — маршал целый. Купе — словно небольшая удобная квартирка, прислуги вагон. Думай только, соображай. А еще говорят — в России мозги не ценятся». Он улыбнулся.

Вошел заспанный и обеспокоенный Фролов.

— Что-то случилось, шеф?

— Ничего, Сергееич, ничего, не спалось. Хорошее мы с тобой дело сделали. Под-лодка скоро со стапелей сойдет, ходить будет, бегать, нырять на любую глубину. — Ми-хайлов подошел, приобнял генерала. — Хорошее дело, Сергееич, хорошее. Настроение — не для сна, решил расслабиться немного, посидеть, поговорить под коньяк и закусон. Ты не против?

— Что вы, шеф, конечно, не против.

Он расплылся в улыбке. Может быть более от того, что все в порядке и Шеф цел, невредим.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});