Шесть дверей страха - Тим Доннел

«А как она у вас появилась?»

Мое любопытство разгорелось, как костер из сухих веток, а хозяин охотно рассказывал, хотя и медленно, и бестолково.

«Да была тут у нас зим шесть назад страшная гроза, всю ночь полыхали молнии, гремело так, что несколько коров с перепугу отелились, куры нестись перестали, а младенцы к утру посинели от крика. Когда гроза прошла, и мы стали потихоньку выходить на улицу, от них вот, вон оттуда, — он показал в сторону домика, к которому побежала Имма, — раздался визг. Мы подумали, что кто-то помер, и побежали туда. Это визжала толстуха Рикла, жена Кларса. Она тоже вышла из дома, чтобы посмотреть, что наделала гроза, и наткнулась на огромный зеленый шар или яйцо — кто его знает, что это такое было? И оттуда, из этого шара, слышался плач младенца».

Рассказ хозяина меня очень заинтересовал, а он, видя, как я внимательно слушаю, продолжал таинственным шепотом:

«Да, господин, плач младенца! Вся деревня собралась около их дома, мы стояли и не знали, что делать, пока сам Кларс не решился. Он поднял с земли тяжелый острый камень и изо всех сил ударил по шару. Рикла завизжала так, что мы все попятились, а Кларс все стучал и стучал своим камнем. Наконец шар треснул и раскололся. И, правда, там был младенец — посреди блестящих зеленых осколков лежало дитя, завернутое в желтую ткань. Когда Рикла увидела ребенка, она как будто сошла с ума. У них-то с Кларсом детей не было, вот она и решила, что это ей дар богов. Она схватила девочку и унесла в дом со словами, что это ее сокровище и больше ничье. Ну, а мы потихоньку разошлись — дел-то хватало. Кларс, не будь дураком, сгреб осколки того шара, а потом показал их купцам в городе. Оказалось — драгоценный камень. Ну, они и стали жить без забот».

«Говоришь, у них не было детей, а девочка сказала, что у нее трое братьев и сестер. Они что, тоже с неба свалились?» — спросил я.

«Да нет, после того, как они взяли Имму, Рикла вдруг стала рожать, да таких крепышей… Теперь, когда у нее свои появились, она на девчонку и смотреть не хочет, говорит, хоть бы в лесу и осталась. И детишки в деревне тоже ее не любят, она ведь не играет с ними, а все шепчет, шепчет что-то. В общем, чудная, и все тут».

Он встал и позвал меня ужинать, а я все вспоминал доверчивую мордашку Иммы и уже твердо знал, что возьму ее с собой. Так она и стала моей ученицей, вернее, помощницей. Все, что я ей говорил, она запоминала с первого раза, не то, что эти лоботрясы-мальчишки! Я их просто разогнал, не было ни в одном из них ни любви, ни прилежания».

Дамунк хотел еще что-то добавить, но, заметив, что король отчаянно борется со сном, и уже не может сказать ни слова, оставил его одного и на цыпочках вышел из спальни.

Конан проводил его затуманившимся взглядом, с трудом поднялся с массивного резного кресла и, пошатываясь, подошел к двери, нащупывая засов. Он не желал, чтобы его видели беззащитным, во власти колдовского сна, будь то даже преданнейший из слуг или сама королева Зенобия. А если сюда проникнет кто-то из врагов, разнюхавший про роковую тайну, и решит покончить с могучим королем одним ударом меча? Нет, дверь, мощная дубовая дверь, окованная фигурными бронзовыми полосами, должна быть заперта на тяжелый засов и охранять главную крепость королевства — опочивальню короля.

Сон манил, ласкал, убаюкивал, но Конан налег всем телом на засов, со стоном задвигая его, — движение, которое он делал всегда легко, не задумываясь, сейчас давалось с неимоверным трудом. Он так и не смог, отойдя от двери, преодолеть расстояние в несколько шагов, отделявшее его от ложа, и, как подкошенный, упал на ковер, уносясь плененной душой в мрачную башню Рагон Сатха.

* * *

Он мчался в кружащемся вихре стонущих и визжащих полос, скручивающихся и расплетающихся вокруг, и не чувствовал, что там, где-то неимоверно далеко, в опочивальне королевского дворца, к нему прильнуло трепещущее девичье тело, кудрявая головка опустилась на широкую грудь варвара, а руки прижались к ледяному обручу на шее.

Но именно в этот момент мучительное кружение вихрей сменилось мягким покачиванием, как будто он плыл по невидимым волнам неявленного моря. Тихие шорохи звучали нежно и сладострастно, как слова любви, и он отдался этому блаженному ощущению, совершенно забыв и про башню, и про Рагон Сатха, и про последнюю, самую опасную дверь.

Вдруг задремавшие волны закачались сильнее, одна из них подхватила Конана, подбросила вверх и резко опустила на темно-красный ковер. Он снова был здесь, в этой ненавистной клетке, и снова рука в бесполезной ярости сжимала меч, который не может ни пронзить, ни ранить проклятого мага. А тот сидел на своем сверкающем троне, вцепившись хищными пальцами в золотой диск, и всматривался в лицо варвара, как будто видел его впервые. Его облик снова и снова неуловимо менялся, пока, наконец, не принял окончательной формы. На этот раз на Конана смотрело кроваво-красными глазами существо с вытянутым вперед изогнутым клювом, его горло вздрагивало от рвущихся наружу гневных слов, глаза метали красные молнии. Конан спокойно встретил пронзающий, злобный взгляд. Казалось, две яростные силы с ненавистью глядят друг на друга, и ни одна из них не может уничтожить другую.

Наконец колдун разразился издевательским хохотом и, с трудом выталкивая из горла клокочущие гневом слова, заговорил:

— А ее ты зачем сюда притащил? Думаешь весело провести время? Или до сих пор тебе было слишком легко? Мне нужен ты, а не твои девчонки! А ты, маленькая дрянь, как ты сюда попала?! Я, Рагон Сатх, силой и властью своей вызывал его, и только его, но как ты здесь оказалась? Отвечай, или я сожгу тебя, как сухой тростник!

Конан слушал яростные слова взбешенного мага, ничего не понимая. Девчонки?! Какие еще девчонки?

Вдруг он почувствовал сзади, под плащом, какое-то прикосновение. Кто-то стоял там и держался руками за широкий кожаный пояс, стараясь укрыться от огненных глаз обозленного чудовища. Отпустив рукоять меча, он нащупал тоненькую руку и вытащил из-за своей спины упиравшуюся девушку.

— Имма! Ты! Зачем ты здесь?! Что я с тобой буду делать?! Колдун, это все твои штучки! Верни девчонку обратно! Или я умру здесь, в этой проклятой башне, а к твоей последней двери и шагу не сделаю! Мне плевать на все твое могущество, ты, кажется, меня уже немного знаешь! Или делай, как я сказал, или тебе не видать свободы! Жди, пока родится другой, похожий на меня, или поищи кого-нибудь в Кхитае или Вендии, там народ мелкий, но много чего может! Ну, я сказал, а ты слышал — отправь ее обратно, и чтобы я в этом убедился! — Он встал впереди Иммы, закрывая ее от сверкающих рубиново-красных глаз, ожидая ответа.