Хроники несчастных - Дмитрий Галабир

двору, расскажу, что разрешается, а что под запретом. Готов?

– Гав! Да!

Встряхивает морду, облизывается.

– Не подведи, дружок. Я в тебя верю.

Отстегиваю ошейник, бросаю цепь на землю.

– Ну вот и всё! Теперь ты свободен!

Меня одолевают волнение и страх, но радости больше. Всегда приятно совершать добрые поступки ради любимых.

Абур отряхивается от пыли, звонко лает в знак благодарности и, не долго думая, пускается со всех ног в передний двор.

Я за ним не успеваю и теряю из виду. Бегу следом и, встав у теплицы, пытаюсь отыскать глазами.

Во дворе его нет. За забором тоже. Он ведь не мог так быстро убежать в поле? Или побежал к курицам в загон?

– Абууууууур! Ко мне, мой мальчик! – кричу я в пустоту.

Бесполезно.

– Абууууууур!

Собираюсь проверить курятник, но замечаю ненароком, что дверь в доме открыта. Видимо, это я её не заперла, когда бежала к нему на радостях.

Неужели он зашёл в дом?

Нет, нет, только не это.

В гостиной раздаётся крик бабы Вали, подтверждая мои опасения.

Ничего внятного, просто вопли.

Она кричит на Абура. Он в доме.

Всё пропало.

Рисуя на ходу мысленно, как он грызет кресло или переворачивает полку с настойками, а баба Валя в панике мечется вокруг и не знает, как его остановить, я забегаю внутрь и вижу, что воистину всё сложилось куда страшней.

Баба Валя стоит посередине лестницы, вцепившись со страху обеими руками в перила и выпучив от ужаса глаза, а Абур, прижавшись передними лапами к нижней ступеньке, озлобленно глядит на неё и рычит.

Лицо у бабы Вали искажено от отвращения и злости, ноздри раздуты, в глазах застыли паника и ужас.

– Абур! Нельзя! – строго выкрикиваю я, но голос от волнения со страхом звучит слишком звонко, отрывисто и не производит на него нужного эффекта.

На что ты надеялась? Эта глупая псина не станет тебя слушать.

– Абууууууууур! – реву я во весь голос.

Боюсь шевельнуться. Кажется, если я дернусь, он тут же бросится на бабу Валю и…

Меня бросает в жар.

– Убери отсюда нахрен эту шавку! – пронзительно вопит она. – Убери сейчас же!

Сама на себя не похожа, но самое плохое – в ее глазах читаются горечь разочарования и сожаление. Я подвела её.

– Слышишь меня? – хрипит она и из её рта летят слюни в разные стороны. – Я кому говорю?

Безмолвно киваю ей в ответ и бросаюсь к лестнице, а Абур поднимается на пару ступеней выше, клацая пастью и рыча еще громче.

В него словно черт вселился.

Когда я нахожусь уже почти в шаге от лестницы, быстрым коротким рывком Абур бросается на бабу Валю и изо всех сил впивается в её правую руку. Рычит, мотая пастью из стороны в сторону и пытается стащить вниз, повалив на ступени.

Баба Валя орет так, что у меня начинает звенеть в ушах. Схватившись за перила, она пытается удержаться на ногах, но в итоге падает.

Спотыкаясь, я мчусь вверх по лестнице, а Абур сдавливает пасть на запястье бабы Вали еще сильнее, отчего она с криков переходит на завывания.

– Уйди, уйди, уйди! – нечеловечески ревет она.

Пытается отбиться, но Абуру хоть бы что.

Запрыгивая ему на спину, я луплю его по башке изо всех сил, но это его не останавливает.

Под одним из клыков с руки бабы Вали свисает кусочек кожи, окровавленный и сморщившийся.

На пол капает кровь, стекая по запястью, струится по её ладони.

Меня мутит.

Позади откуда ни возьмись возникает Август.

Резко бросаясь вперед, он отталкивает меня и хватает Абура за шею, а второй рукой бьёт ему в живот.

Только после третьего подряд удара до меня доходит, что в руке он держит нож.

Абур взвизгивает и, наконец, разжимает челюсть. Правая его передняя лапа подкашивается и он падает, но тут же поднимается на трясущихся ногах, пытаясь рычать.

Август выпрямляется, набирает полную грудь воздуха и бьёт его со всего маху ногой по морде, после чего Абур кувырком летит вниз по лестнице, разбрызгивая по ней кровь со своего вспоротого живота.

Шансов устоять у него не было.

– Чертов больной пёс, – сжимая руку, шипит баба Валя. – Кровь за кровь, понял?

Я замешкалась, выбирая в чью сторону метнуться.

– Убери его с глаз долой! – трясясь от злости ревёт баба Валя. – Чтобы и духом его здесь не пахло! Вон!

– Да, баба Валя! – с мокрыми от слёз глазами бормочу я. – Прости меня, прошу!

– Избавься от дурной псины!

Убедившись, что Абур больше не представляет опасности, Август возвращается к ней и помогает подняться.

Я иду к Абуру и беру его на руки.

Весит он килограммов пятнадцать – вымахал прилично, но кровь во мне такая горячая, сил столько, что тяжести я не ощущаю.

– Что делать? – растерянно спрашиваю я у бабы Вали.

– Ты знаешь! Выполняй! – рявкает она.

Август уводит бабу Валю под руку в коридор, а я всё стою перед лестницей, сжимая в руках раненого Абура и не решаюсь сделать хотя бы шаг.

Всё случилось так быстро…

– Зачем ты это сделал? – спрашиваю.

Его кровь согревает мои ладони, стекает на пол.

Когда дверь в комнате бабы Вали хлопает, ничего кроме нашего с ним дыхания и этих капель крови, ударяющихся о пол, я не слышу.

Время остановилось.

– Зачем? – повторяю я, глядя в его спокойные глаза.

Молчит.

Другого выхода нет.

Бредем на свежий воздух, выбираемся во двор.

Огибаю дом, на ватных ногах иду вдоль скалы до пологого подъёма.

Можно, конечно, срезать на крутом подъёме, но с Абуром на руках это невозможно, поэтому подниматься приходится долго.

Путь неблизкий, но я должна это сделать.

Поднимаюсь без остановок, торопливо – нельзя заставлять его страдать. Нужно решить всё как можно скорее.

Кровь так и льется, оставляя после нас тоненькую красную полоску.

Может быть, он сейчас отключится и ничего не почувствует?

С виду спокоен – не вертится, не рвется слезть или убежать. Знает, что толку от этого не будет, да и сил у него уже нет. Скулит приглушенно, откинув морду назад и подергивает лапами. Знает, что ничего уже не изменить и остается лишь стойко принять итог.

– Потерпи, малыш. Осталось совсем немного, – говорю я. – Мне так жаль.

– Ты убьешь меня? – спрашивает он.

– Ты в любом случае умрешь, малыш – рана шибко глубокая. – отвечаю. – Зачем ты это сделал? Мы же обо всём договорились!

– Она плохая и погубит тебя. Не оставайся с ней.

– Что?

От негодования у меня невольно повышается тон.

– Не говори так, слышишь?