Колдунья - Филиппа Грегори

Но Элис схватила Мору за грязный платок.

— Ну скажи, — взмолилась она. — Ты нагадала, что у меня ничего не выйдет? Неужели меня погубят, сделают из меня содержанку, а потом выдадут замуж за какого-нибудь болвана?

— Ничего не скажу, — отмахнулась Мора. — Ты просила защитить тебя от опасности — я сделала. И пусть эти куколки помогут тебе. А мне пора.

Поняв, что больше от Моры ничего не добиться, Элис покорно опустила плечи. Она полезла в карман и протянула старухе серебряный трехпенсовик.

— С Рождеством. Вот. Милорд выдал мне горсть монет на подарки. Возьми и купи себе бутылку медовухи.

Однако Мора оттолкнула ее руку и заявила:

— Кроме клятвы, мне ничего от тебя не надо. Ничего, только клятва. Если у тебя найдут эти фигурки, соври, что сама их сделала.

— Обещаю, — нетерпеливо отозвалась Элис. — Я ведь дала тебе слово. Поклялась именем самого Сатаны!

— Так тому и быть, — кивнула Мора.

Она поправила платок на голове, повернулась и пошла в город.

ГЛАВА 7

Рождество в замке отмечалось широко — обильные, нескончаемые обеды, которые продолжались двенадцать дней до кануна Крещения. Перебывало множество певцов, танцоров и даже труппа темнокожих акробатов, умевших плясать на руках с такой легкостью, словно это не руки, а ноги; они ходили колесом так быстро, что напоминали странных человекозверей — омерзительное зрелище. Был и дрессировщик с лошадью, которая крутилась на задних ногах и гадала, ударяя копытом в землю: один удар означал «да», два удара — «нет».

На второй день привели медведицу, напоили ее вином и заставили танцевать, а юноши прыгали вокруг нее, увертываясь от огромных когтистых лап. Когда насытились этим зрелищем, со зверя сняли намордник и стали травить собаками, и медведица убила трех породистых псов. Хьюго потребовал прекратить это. Элис видела, как сильно он расстроился, потеряв шотландскую борзую светло-коричневой масти. Медведица все рычала и злилась, а хозяин кормил ее хлебом с медом и поил крепкой медовухой. Через несколько минут она совсем одурела и ей захотелось спать; только тогда получилось надеть на нее намордник и увести из зала.

Когда медведица совсем ослабла, некоторые пожелали прикончить ее ради забавы. Возбужденный возможной опасностью и стремительностью неожиданных атак медведицы, Хьюго был не прочь позволить это, но старый лорд отрицательно покачал головой. Элис в это время стояла за его креслом.

— Вам жалко ее? Такого огромного зверя? — спросила она.

Старик резко рассмеялся.

— С чего ты взяла? Просто она приносит хозяину неплохой доход. Если бы мы убили ее, нам бы это стоило немало золота. — Он обернулся и бросил на девушку проницательный взгляд. — Перед тем как посмотреть мужчине в душу, малышка Элис, проверь содержимое его кошелька. И только тогда принимай решение.

На другой день молодежь отправилась на охоту; Хьюго привез живого оленя со связанными ногами, и его выпустили в зал. Он испуганно запрыгивал на длинные столы, скользил по гладкой поверхности, безумным взглядом озирался по сторонам и метался по залу, а люди со смехом и криками разбегались, давая ему дорогу. Элис видела его блестящие, черные, наполненные страхом глаза — глаза загнанного животного. От обильного пота его красновато-коричневая кожа потемнела; наконец его подогнали к помосту, чтобы старый лорд мог вонзить охотничий кинжал ему в сердце. Из раны плеснула ярко-алая струя крови, и женщины завизжали от удовольствия. Олень упал, его изящные черные копытца заскребли по полу, ища опоры. Наконец он испустил дух.

На двенадцатый день утром состоялся небольшой рыцарский турнир. На поле замковой фермы Дэвид велел плотникам построить временное ограждение, обозначавшее арену, и установить красивый шатер из полосатой ткани, где старый лорд со всеми удобствами мог бы наблюдать за поединками. Кэтрин в новом праздничном желтом платье, горящем ярким пятном под лучами зимнего солнца, находилась рядом со старым лордом. Элис в своем темно-синем сидела на табурете по его левую руку; ей дали задание считать удары противников.

В панцире Хьюго казался уродливым и огромным, вид его вызывал возбуждение. Левое плечо закрывал огромный наплечник, до массивной латной рукавицы усеянный медными шипами. Правую руку до самого плеча защищали чешуйчатые металлические пластины, позволяющие свободно двигать рукой и держать копье. Грудь и живот были прикрыты полированным нагрудником такой формы, что любой удар должен был уходить в сторону, а на ногах блестели мощные пластины поножей и наголенников. Неуклюжим шагом Хьюго направился к большому чалому боевому коню, который тоже был весь с головы до хвоста покрыт панцирем, и только в отверстиях шлема лихорадочно сверкали глаза.

— Это очень опасно? — обратилась Элис к старому лорду.

Тот кивнул и улыбнулся.

— Всякое бывает.

Противник Хьюго уже поджидал на другом конце поля. Леди Кэтрин с горящими глазами наклонилась вперед и уронила желтый платок. Всадники устремились навстречу друг другу; проскакав половину пути, они опустили копья. Элис зажмурилась, с ужасом ожидая лязга оружия. Но она слышала только топот копыт, вскоре и он смолк, лошади остановились. Старый лорд толкнул ее локтем и сообщил:

— Счет не открыт. Мальчишки.

Во второй заезд Хьюго все-таки ударил противника в корпус, в третий получил удар в плечо, а в четвертый его копье попало противнику прямо в закрытый панцирем живот, и тот вылетел из седла.

Зрители и горожане, толпившиеся у ристалища со стороны ворот, взорвалась громкими одобрительными возгласами, в воздух полетели шляпы.

— Хьюго, Хьюго! — кричали они.

Молодой лорд осадил лошадь, развернулся и рысью затрусил обратно. С его противника сняли шлем.

— Ну как ты, Стюарт? — поинтересовался Хьюго. — Запыхался?

Тот поднял вверх руку.

— Ничего страшного, пустяк, — заверил он. — Но с меня хватит, пускай другой попробует выбить тебя из седла.

Хьюго рассмеялся и поскакал к своему месту. Элис показалось, что под шлемом видна его самодовольная улыбка.

Турнир длился почти до вечера; обедать отправились, когда уже смеркалось. На нижнем этаже Хьюго сбросил латы и в одной рубашке и рейтузах помчался по винтовой лестнице, на ходу отдавая распоряжения. Его вымыли и одели в красный камзол как раз к обеду; он сидел по правую руку от отца и много пил. Господа утоляли голод под пение и танцы актеров, и кривляние шутов. Наконец старый лорд велел принести чашу для омовений и помыл руки. Следом начались традиционные рождественские игры. Под гром аплодисментов в зал, маршируя, вошли кухонные работники, одетые кто во что горазд — кто стащил свой костюм, кто взял поносить на время. Их головы венчали кастрюли и котелки, а в руках они держали символы своей власти: деревянные ложки и поварешки. Теперь они руководили рождественскими увеселениями, выворачивая наизнанку и ставя с ног на голову принятые в замке строгие правила.