Ящик Пандоры - Александр Ольбик

Но тут внимание Дария отвлекла шагающая по другой стороне улицы фигура, очень напоминавшая приснопамятного доктора Петрония. Походка педеля. Человек был в солнечных очках, панаме и в клетчатой футболке с короткими рукавами. Дарий перешел улицу и догнал пешехода. Приблизившись, он понял, что не ошибся, и потому тронул того за плечо.

– Извините, доктор, если не торопитесь, уделите мне пару минут.

Жизнь с годами делает людей тревожными, однако Петроний, видимо, был исключением. На лице появилась благодушная улыбка, и он, сняв очки, протянул Дарию руку.

– Что-нибудь по моей части? – спросил он и стал закуривать. Предложил сигарету и Дарию. – Официально я уже не доктор, меня лишили лицензии заниматься медициной…

– Я вас искал, но на рынке мне сказали…

– Сволочи, настучали – и я чуть было не загремел… Хорошо, следователь попался из моих бывших пациентов, а так бы… А что у тебя? Впрочем, давай зайдем за кустики, и ты мне его покажешь…

Дарию было неудобно, но и откладывать медосмотр не было смысла. Они обогнули угол аптеки и зашли в тупиковый дворик, сплошь поросший жимолостью и садовой малиной. Когда Петроний, без рукоприкладства, осмотрел вызволенный из ширинки Артефакт, он заключил:

– Пока ничего страшного… Обыкновенный фимоз, правда, если его не лечить, может произойти так называемый парафимоз, то есть ущемление головки крайней плотью… А это очень болезненно…

– А что же делать? Может, какая-то есть мазь?

– Ну какая мазь, дорогой мой! Ты хочешь дождаться баланита?

– Это еще что за зверюга? – Дарий застегнул молнию и тоже закурил.

– Это долго и нудно объяснять… Если не хочешь, чтобы образовалась ракушка, нужно сделать циркумцизию…

Видя появившееся на лице Дария недоумение, Петроний его утешил:

– Да ничего страшного, обыкновенное обрезание, под местным наркозом. Сейчас полмира ходят обрезанными. Во первых, модно, во-вторых, гигиенично, и в-третьих, профилактически целесообразно. – Он похлопал Дария по плечу и закончил: – Я тебе скажу честно, нет на свете ничего страшнее, чем тюрьма. Бойся ее и обходи за сто километров. А циркумцизия… детский лепет, двадцать минут под скальпелем и – в дамках!

Дарий хотел было взять телефон Петрония, но его разочаровали: оказывается, эскулап в следующий понедельник сваливает в знойный Тель-Авив, где его ждет работа по специальности. Но совет дал: в больнице работает его бывший коллега хирург Кальва, с которого лучше всего и начать путь к обрезанию.

Когда Дарий возвратился в кафе, его встретила Пандора. Волновалась, думала, что забрала полиция. От внимания не скрылись алчные взгляды коллег Мусея, которые, словно метрами, измеряли фигуру Пандоры. Медея в компании Григориана, Легионера и подошедшего Олигарха что-то слюняво им рассказывала, утиралась платком, курила и, увидев Дария, протянула ему руку и еще сильнее прослезилась.

– Пикассо, только ты меня понимаешь… Мой Мусик был такой ласковый, работящий, отличный семьянин, и если бы не эта проблядь, – свирепо-пьяный взгляд в сторону Сары, – он бы и сейчас… Ах, какое горе для матери, – это она про себя. – Не переживу, мне так будет его не хватать…

Однако рядом с Медеей находился ее Олигарх, на руку которого та опиралась. Вообще она напоминала баркас, глубоко осевший в воду и накренившийся на один бок. Дарию даже показалось, что Медея стала меньше ростом, хотя на ней вместо ее повседневных босоножек были надеты черные лаковые туфли на каблуке в одну четверть.

Подошла Конкордия и все жители Сиреневой улицы вышли из кафе и направились на автобусную остановку. Сообщество разных людей, но абсолютно одинаковых в одном – беспомощных пловцов в вечно штормящем, с рифами и подводными течениями житейском море. Они даже не подозревали, насколько они беспомощны и как далеки от обетованных берегов. И в этом, видимо, было их спасение.

Дарий, идя рядом с притихшей Пандорой, перебирал в памяти встречу с Петронием и пытался запомнить фамилию хирурга, повторяя и повторяя: «Кальва, Кальва, Кальва…» Проходя мимо игрального салона, Пандора выразительно посмотрела на его вывеску и Дарий, прекрасно понимая ее настроение и свое тоже, был не прочь немного развеяться в игре, но, вспомнив о почти пустом кошельке, оттеснил искушение на задний план. А на переднем плане маячили проблемы, которые не посадишь в автобус и не отправишь куда подальше. Счета за квартиру, туфли для Пандоры, кончаются холст, картон, краски, рамки, вот-вот изотрутся кисти, не говоря уж о хлебе насущном.

Домой каждый отправился порознь: Медея с Конкордией и Олигархом сели в маршрутное такси, Легионер с Григорианом и его женой остались на остановке ждать рейсового автобуса. Дешевле проезд. Дарий же с Пандорой решили пройтись пешком, и именно по пляжу, к которому они ближайшей улицей вскоре вышли. И когда проходили мимо концертного зала, услышали доносившиеся оттуда прекрасные звуки «Маленькой симфонии» – видимо, репетировал приехавший из Москвы симфонический оркестр имени Давида Ойстраха.

И когда перед ними открылась водная гладь залива, а ноздрей коснулись специфические запахи прибрежной полосы, Дарий загрустил, ибо по световой гамме, по паутинкам, соединявшим веточки вербы, понял, что лето на исходе и ничто его уже не спасет. Он всмотрелся в горизонт и увидел дальние очертания белого судна, плывущего в сторону рижского порта. Пандора, сняв туфли, семенила рядом, и на лице ее блуждала печальная и неуловимая тень задумчивости.

– Тебе жалко Мусея? – спросил Дарий, хотя не эта тема его волновала в данный момент.

– Очень… Он хоть и большой был, но непосредственный, как ребенок. И если Медея права, что во всем виновата Сара… Я случайно услышала, как Конкордия говорила ее отцу… Мусей, перед тем как покончить с собой, написал на газете записку… Сейчас вспомню дословно…

Дарию было любопытно узнать, какими словами закончил жизнь человек, которого в пример ему ставила Пандора.

– Он написал: «Я не могу справиться с собой, и все опротивело. Поцелуйте и берегите детей, я их любил больше всего на свете».

– Не верю! – решительно заявил Дарий. – Если бы любил, не сделал бы этого. Ведь теперь его дети будут ходить под знаком детей самоубийцы, как до этого было с самим Мусеем.

– Но тогда что значат слова «я не могу справиться с собой»? Я поняла так, что у него была маниакальная тяга к самоубийству… А это серьезное заболевание, по себе знаю…

Дарий обнял Пандору, сказал:

– Пожалуйста, только без параллелей, идет? У тебя нет ничего такого, с чем мы не можем справиться. Ты не одна, а вдвоем мы своротим горы, уразумела?

– И все же я его понимаю.

– Пожалуйста, заткнись, если не хочешь, чтобы я сейчас зашел в море и не вернулся. Впрочем, художники умирают с похмелья или от СПИДа, но никогда не в петле, не от пули. А уж тем более не от угарного газа.

– Откуда он может взяться, если у тебя нет машины.

– Это не проблема, можно засунуть голову в развилку вон того дерева, – Дарий указал рукой на зеленеющую гряду сосен, – и прости-прощай, мама. Но повторяю, такие глупости не для нас с тобой. Вот сейчас вернемся домой, я сяду за мольберт, подправлю свои картины и завтра же отнесу в какую-нибудь гостиницу. Говорят, там отдыхают польские туристы, а они, как ты знаешь, когда-то были моими самыми лучшими покупателями.

– Это было давно, когда Латвия еще не была в Европе…

Дарий тут же вспомнил Григориана и его рифму, очень неблагозвучно, хотя и очень точно сочетающуюся со словом «Европа».

– Да нет, дело не в этом, просто в Польше очень много славян, которые в пейзаже что-то понимают. Смысл жизни не в компьютерах, не в ракетах и даже не в деньгах…

– А в чем же тогда? В сексе?

– Секс… Да, в определенном возрасте это необходимо, я, например, ярый его апологет… Но в последнее время я стал кое-что переоценивать… Не все счастье в сексе, есть вещи более значимые… – Если бы Дарий мог слышать себя со стороны, он бы поразился своей неуклюжести и лицемерию, с какими он готовил почву к отступлению. Налицо был бунт против идеологии Кама Сутры, да и как иначе, если крайняя плоть на глазах превращается в мочалку, если сам Артефакт уподобляется Пизанской башне и если… Дальше он не стал думать. Противно было осознавать, что грядет эпоха безвозвратной секс-абстиненции…

Пандора искоса взглянула на него и без улыбки подъелдыкнула:

– Смешно такие речи слышать от тебя. Могу поспорить на что угодно, что сегодня же вечером ты будешь канючить, чтобы я тебе сделала аку…

– А ты, как резаная свинушка, будешь вопить: «еще, еще»… Ты только с лица пресвятая мадонна, а внутренне ты… ты… самая настоящая, – Дария несло, как несет машину с отказавшими тормозами к обрыву.