Хрупкие вещи - Нил Гейман

Я с гордостью улыбаюсь и склоняюсь над столом – хочу поболтать с мертвым стариком с мозолистыми пальцами гитариста и вскрытой грудиной.

– Уходи, Арлекин, – тихо бормочет он, чтобы не задеть чувства Мисси и своего доктора. – От тебя одни неприятности. А нам не нужны неприятности.

Я отвечаю ему:

– Замолчи. Если я захочу учинить неприятности, меня ничто не остановит. Учинять неприятности – мое непосредственное назначение. – Но на мгновение мне кажется, что внутри поселяется странная пустота: я тоскую, почти как Пьеро, а это – не дело для арлекина.

О, Мисси, вчера я увидел тебя на улице, ты вошла в продуктовую лавку, и я пошел следом, переполненный буйной радостью и восторгом. В тебе я узнал человека, который сможет меня изменить – забрать меня от меня. В тебе я увидел свою любимую, свою Коломбину.

Я не спал этой ночью. Бродил по городу в пьяном дурмане, подстрекая на безобразия тех, кто вообще никогда не пьет. Моими стараниями три непьющих банкира выставили себя дураками, домогаясь женственных педиков из варьете мадам Зоры. Я проникал в спальни к спящим – невидимый, невообразимый, – украдкой раскладывал свидетельства тайных любовных встреч по карманам, под подушки, по разным щелям и представлял себе, как будет весело, когда наутро кто-то найдет посторонние кружевные трусики в пятнах засохших секреций, кое-как спрятанные под диванной подушкой или во внутреннем кармане респектабельного пиджака. Но в сердце моем поселилось иное томление, и перед мысленным взором я видел только лицо Мисси.

О да. Влюбленный Арлекин – жалкое зрелище.

Я пытаюсь представить, что она сделает с моим подарком. Одни девчонки с презрением отвергают мое сердце; другие берут его в руки, целуют, наказывают всеми видами ласки, а потом возвращают обратно. Третьи даже не видят его.

Мисси забирает сердце у Вернона, кладет обратно в пакет.

– Может быть, сжечь его? – спрашивает она.

– Может быть. Ты знаешь, где печь, – говорит доктор, возвращаясь к мертвому музыканту на столе. – И я, кстати, серьезно насчет возвращения на работу. Мне нужен знающий ассистент.

Мне представляется, как мое сердце возносится к небу тонкой струйкой дыма и пепла, накрывая собой весь мир. Не знаю, нравится мне эта мысль или нет, но Мисси твердо качает головой и говорит «до свидания» патологоанатому Вернону. Она сует сердце в карман, выходит из здания и идет по кладбищенской дороге. Возвращается в город.

Я мчусь вприпрыжку, опережая ее. Взаимодействие – это славно, решаю я, и воплощаю свое решение, притворившись согбенной старухой, спешащей на рынок. Мой костюм в алых блестках спрятан под темным затертым плащом, лицо под маской скрыто в тени капюшона. В конце кладбищенской дороги я выступаю вперед и преграждаю путь Мисси.

Замечательный, чудный, волшебный я. Я обращаюсь к ней голосом древней старухи:

– Милая девушка, не пожалей медной монетки для несчастной старухи, и я открою тебе твое будущее, и твой взгляд засияет радостью.

Мисси останавливается. Достает кошелек, вынимает долларовую купюру.

– Вот, возьмите.

Я хочу рассказать ей про таинственного мужчину, которого она встретит уже очень скоро, он будет одет в красное с желтым, его лицо будет скрыто под маской, он пробудит в ней дрожь возбуждения, и станет любить ее вечно, и никогда – никогда – не бросит (потому что нельзя говорить всю правду своей Коломбине), но вместо этого вдруг говорю старым надтреснутым голосом:

– Ты когда-нибудь слышала про Арлекина?

Мисси делает задумчивое лицо. Потом кивает.

– Да. Это персонаж итальянской комедии дель-арте. Носит маску и костюм из разноцветных ромбов. Как я понимаю, он клоун?

Я качаю головой в тени капюшона.

– Не клоун. Он... – Я вдруг понимаю, что собираюсь сказать ей правду, и глотаю слова, готовые вырваться наружу. Притворяюсь, что кашляю. У старух часто бывают приступы неудержимого кашля. Может быть, это и есть пресловутая сила любви. Не помню, чтобы меня беспокоило что-то подобное с другими женщинами, которых я, как мне казалось, любил – с другими Коломбинами, которых мне доводилось встречать на протяжении стольких веков.

Я смотрю на Мисси глазами старухи. Мисси. Ей чуть за двадцать, у нее губы, как у русалки, полные, четко очерченные и уверенные. Серые глаза, напряженный взгляд.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спрашивает она.

Я кашляю, брызжа слюной, потом снова кашляю, хватаю ртом воздух.

– Хорошо, моя милая. Спасибо.

– Вы говорили, что предскажете мне будущее.

– Арлекин подарил тебе сердце. – Я слышу собственные слова, словно их произносит кто-то другой. – А биение этого сердца ты должна обнаружить сама.

Она озадаченно смотрит на меня. Я не могу измениться, не могу исчезнуть, пока она смотрит, я застыл в этом обличье, раздраженный и злой – мой язык меня предал.

– Смотри, – говорю я, тыча пальцем в сторону, – там кролик.

И она смотрит туда, и когда ее взгляд отпускает меня, я исчезаю – бамс! – прячусь, как кролик в нору, и когда Мисси опять поворачивается к старой гадалке, ее, то есть меня, уже нет.

Мисси идет дальше, заходит в продуктовую лавку, покупает кусочек сыра, пакет апельсинового сока – натурального, не разведенного из концентрата, – и два авокадо, потом идет в банк и снимает двести семьдесят девять долларов и двадцать два цента, все, что есть на ее депозитном счете, я иду следом за ней, сладкий, как сахар, и тихий, как надгробный камень.

– Доброе утро, Мисси, – говорит хозяин кафе. У него аккуратно постриженная бородка, черная, с легкой проседью, и мое сердце могло бы дрогнуть и пропустить удар, если бы оно не лежало сейчас в пакете в кармане у Мисси, потому что этот мужчина, безусловно, ее вожделеет, и моя легендарная самоуверенность на секунду теряется и сникает. «Я Арлекин, – говорю я себе, – в моем костюме из разноцветных ромбов, и весь мир – мой театр, моя арлекинада. Я – Арлекин, восставший из мертвых, дабы подшучивать над живыми. Я – Арлекин, в моей маске, с моим жезлом». Я тихонько насвистываю себе под нос, и моя самоуверенность вновь встает в полный рост, могуче и твердо.

– Привет, Харв, – говорит Мисси. – Мне, пожалуйста, жареную картошку и кетчуп.

– И все?

– Да. Будет самое то. И еще стакан воды.

Этот Харв, говорю я себе, он – Панталоне, глупый купец, которого я должен обманывать, сбивать с толку, конфузить, дурачить и всячески издеваться. Может быть, там на кухне висит связка колбас. Я настроен весьма решительно. Я внесу в мир восхитительный беспорядок и еще до полуночи уложу в постель соблазнительную Мисси: подарок себе, любимому, на День святого Валентина. Мне представляется, как я целую ее в губы.

В кафе есть еще посетители. Я развлекаюсь, меняя местами тарелки, когда едоки смотрят в другую сторону, но мне почему-то не слишком весело. Официантка – худющая жердь с унылыми кудряшками, которые лезут в лицо. Она не обращает внимания на Мисси. Очевидно, считает, что Мисси предназначена только для Харва.

Мисси садится за стол, достает из кармана пакет и кладет его перед собой.

Харв-Панталоне подходит к ней, ставит на столик стакан с водой, тарелку с жареной картошкой и бутылочку кетчупа.

– Дайте, пожалуйста, острый нож, – говорит Мисси.

Харв уходит на кухню, и я ставлю ему подножку. Он чертыхается, и мне сразу становится легче, теперь я снова похож на всегдашнего себя, и я шлепаю по заднице официантку, когда она проходит мимо столика, где сидит старый дедок и ковыряется вилкой в салате, одновременно читая газету. Официантка с возмущением смотрит на деда. Я хихикаю и вдруг понимаю, что чувствую себя как-то странно. Я сажусь на пол, сижу.

– Это что у тебя? – спрашивает официантка у Мисси.

– Здоровая пища, Чарлин, – отвечает Мисси. – Содержит много железа.

Я смотрю на ее тарелку. Она режет мясо – мясо цвета печенки – на маленькие кусочки, поливает их кетчупом, накалывает на вилку и ест вместе с картошкой.

Я смотрю, как мое сердце исчезает во рту возлюбленной. Рот подобен бутону розы. Моя шутка на День святого Валентина уже не кажется мне забавной.

– У тебя малокровие? – спрашивает официантка, проходя мимо столика Мисси с дымящимся чайником кофе.

– Уже нет, – отвечает Мисси, отправляя в рот очередной кусок сырого мяса, тщательно пережевывает и глотает.

И доев мое сердце, она опускает глаза и видит меня, распростертого на полу. Она кивает и говорит:

– Пойдем на улицу. Прямо сейчас.

Она встает и оставляет на столике десять долларов – рядом с пустой тарелкой.

Она сидит на скамейке и ждет меня. На улице холодно и почти пустынно. Я сажусь рядом с ней. Я бы скакал и прыгал, но теперь это кажется глупым – теперь, когда я знаю, что за мной наблюдают.

– Ты съела мое сердце. – В моем голосе явственно слышится раздражение, и меня это бесит.