Дева в голубом - Шевалье Трейси

— Ваша машина, — скорее утвердительно, нежели вопросительно заметил он.

— Завтра приеду за ней поездом. — Вот и все, очень просто.

Городок остался позади, и я попросила Жана Поля откинуть крышу автомобиля. Не останавливаясь, он нажал какую-то кнопку, и крыша поползла назад. Я положила голову ему на плечо, он принялся поглаживать меня по обнаженной руке, между тем как я разглядывала мелькающие мимо высокие платаны.

Мы пересекли мост через Тарн, и я распрямилась. Даже в три утра надо соблюдать минимум приличий. Жан Поль жил в противоположном от меня конце городка, почти на окраине. Впрочем, даже при этом ходьбы от меня до него было десять минут — факт, который я изо всех сил старалась выбросить из головы.

Мы остановились и вышли, предварительно вернув крышу на место. Повсюду было темно, ставни закрыты. Я поднялась вслед за Жаном Полем по внешней лестнице, ведущей в его квартиру. Мы вошли, он включил свет, и я на миг остановилась, разглядывая опрятную комнату, стены которой были полностью уставлены книгами.

Он повернулся и протянул мне руку. Я откашлялась, в горле у меня запершило. Все же, когда дело дошло до решающего момента, я испугалась.

Но вот я сделала шаг вперед, взяла его за руку, прижала к себе, закинула руки ему за спину, уткнулась носом в шею — и страх прошел.

В спальне была только кровать, правда, таких размеров, каких я раньше не видела. Окно выходило в открытое поле; я не позволила ему задернуть шторы.

Возникло ощущение единого плавного, продолжительного движения. Не настало момента, когда бы я подумала: вот я и делаю это, вот он и делает это. Вообще никаких мыслей не было, а были просто два тела, распознающих друг друга, сливающихся в единое целое.

Мы не спали до рассвета.

Разбудили меня яркие солнечные лучи. Постель была пуста. Я села и осмотрелась. С обеих сторон изголовья стояли два туалетных столика, один со стопкой книг, на стене висела обрамленная, в черно-пурпурных тонах, афиша какого-то джазового концерта, на полу — пшеничного цвета коврик грубой вязки. Поле, начинавшееся сразу за окном, отливало яркой зеленью и уходило вдаль, сливаясь с платанами и дорогой. Во всем ощущалась та же простота, что и в одежде Жана Поля.

Тут открылась дверь, и на пороге появился хозяин с чашечкой черного кофе в руках. Он поставил ее на столик и присел рядом со мной на край кровати.

— Спасибо.

— Не за что. Элла, мне пора на работу.

— Точно пора?

Вместо ответа он просто улыбнулся.

— Мне кажется, нынче я вовсе не спала.

— Три часа. Если хочешь, можешь поспать еще.

— Да нет, как-то странно быть в этой постели одной, без тебя.

Он погладил меня по ноге.

— Может, тебе стоит немного задержаться, пока на улице поменьше народа станет.

— Ты прав.

Только тут до меня донеслись выкрики проходящих мимо дома детей; было впечатление, будто рухнул какой-то барьер — первое вторжение внешнего мира. А вместе с ним — неприятная необходимость таиться, соблюдать осторожность. Не уверена, что я была готова к этому, и не уверена, что мне так уж понравилась его осмотрительность.

Угадывая мои мысли, он перехватил мой взгляд и сказал:

— Я вовсе не о себе думаю — о тебе. Я — что? Мужчинам здесь всегда позволяют больше, чем женщинам.

Столь откровенные высказывания отрезвляют. Пришлось задуматься.

— Эта кровать… — начала я. — Великовата она для одного. К тому же зачем два столика и лавочки, если здесь ты только спишь?

Жан Поль внимательно посмотрел на меня и пожал плечами, теперь мы окончательно вернулисьв мир людей.

— Некоторое время я жил с одной женщиной. Года полтора назад она уехала отсюда. Кровать она выбирала.

— Вы были женаты?

— Нет.

Я положила ладонь на его колено.

— Извини, — пробормотала я по-французски. — Не следовало мне об этом заговаривать.

Он вновь пожал плечами, посмотрел на меня и улыбнулся:

— Знаешь, Элла Турнье, после вчерашних разговоров по-французски рот у тебя явно увеличился в размеpax, уж ты поверь мне.

Жан Поль поцеловал меня. Ресницы его блеснули на солнце.

Дверь за ним захлопнулась, и все разом переменилось. Никогда прежде не испытывала такой неловкости в чужом доме. Я напряженно выпрямилась, сделала глоток кофе, отставила чашку. Прислушалась к гомону ребятишек, шелесту шин проезжающих автомобилей, редким ударам церковного колокола. Мне ужасно не хватало Жана Поля и хотелось как можно скорее уйти отсюда, но окружающие звуки словно держали меня взаперти.

Наконец я встала и приняла душ. Платье смялось и пропахло дымом и потом. Надев его, я почувствовала себя бродяжкой. Хотелось вернуться домой, но я удерживала себя, ожидая, пока опустеют улицы. Чтобы убить время, я принялась просматривать книги в гостиной. Тут было много литературы по французской истории, романы, в том числе и на английском: Джон Апдайк, Вирджиния Вулф, Эдгар Аллан По. Странная компания. Удивительно и то, что книги расставлены беспорядочно: проза вперемешку с публицистикой, и даже не по алфавиту. Похоже, свою пунктуальность Жан Поль оставляет на работе.

На улице стало тихо, но неожиданно мне расхотелось уходить, потому что я знала: стоит уйти — и назад уж не вернуться. Я еще раз прошлась по комнатам. Оказавшись в спальне, я открыла шкаф, извлекла бледно-голубую рубашку, которая была на Жане Поле вчера, скатала ее и запихала в сумку. На улице никого не было, однако же, выходя из дома, я словно чувствовала на себе сотни глаз. Сбежав по лестнице, я быстрым шагом направилась к центру и успокоилась немного, лишь дойдя до квартала, где обычно гуляла по утрам; впрочем, ощущение, что все на меня глазеют, не ушло. Все смотрят, все обращают внимание на смятое платье и круги под глазами. «Эй, дорогая, — попыталась я одернуть себя, — на тебя и так всегда и все смотрят. Потому что ты все еще здесь чужая, а вовсе не оттого, что ты только что…» Я не смогла заставить себя закончить фразу.

Лишь дойдя до своей улицы, я поняла, что вовсе не хочу домой: я увидела наш дом и испытала приступ тошноты. Я остановилась и прислонилась к стене соседнего дома. Стоит войти внутрь, подумалось мне, и я останусь наедине с чувством вины.

Так я долго стояла, затем повернулась и направилась к железнодорожной станции. Ехать так и так надо, к тому же это хороший предлог, чтобы отложить все остальное.

В поезд я села наполовину в состоянии эйфории, наполовину в отчаянии и даже чуть не пропустила пересадку на Лаво. Вокруг сидели бизнесмены, женщины с покупками, веселая молодежь. Странно, со мной такое случилось, а никому до этого вроде нет дела.

«Вы хоть понимаете, что я только что сделала? — хотелось мне спросить у мрачноватой на вид женщины, сидевшей напротив меня с вязаньем на коленях. — Вы на такое способны?»

Но пассажирам этого поезда, как и всему миру, до моей жизни не было никакого дела. Хлеб выпекается по-прежнему, газ бежит по трубам, пирожки с луком жарятся, поезда идут по расписанию. Даже Жан Поль на работе, помогает пожилым дамам выбирать любовные романы. А Рик встречается со своими немцами и ничего не знает. Я глубоко вздохнула: только я, я одна, — на обочине, и ничего мне не остается, как ехать за брошенной машиной и испытывать чувство вины.

Добравшись до Лаво, я для начала выпила чашку кофе и лишь затем отправилась на стоянку. Отпирая дверь машины, я услышала, как откуда-то слева меня окликают:

— Eh, l'américaine![57]

Я повернулась и увидела лысого, с которым схватилась вчера вечером в баре. Он приближался ко мне. Сегодня на нем была уже не двух-, а трехдневная щетина. Я изнутри облокотилась о дверь машины, создав таким образом нечто вроде щита, защищающего меня от него.

— Salut.

— Salut, madame.

Подобное обращение не осталось мной не замеченным.

— Je m'appelle Ella,[58] — холодно заметила я.