Живой Есенин - Антология

1925 год. Осень. Ранним вечером в моей комнате собрались поэты, издатели и одна московская поэтесса. Человек шесть. Все пришли случайно. Явился Есенин. Он был каким-то вялым. Молча сидел в кресле. Вид у него был усталый, измученный. Казалось, он только что пережил неприятные минуты.

Есенин был недоволен поэтессой: она почему-то ему не нравилась. Начал по адресу поэтессы говорить колкости.

– Не обижай ее, Сережа! Она – Есенин в юбке, – сказал я.

Есенин замолчал и оставил поэтессу в покое.

Приятели пробыли у меня недолго. Каждый куда-то спешил. Быстро начали расходиться. Я сидел на некотором расстоянии от Есенина. Вдруг он встал, приблизился ко мне и в полудремоте склонился ко мне на колени. Около получаса Есенин оставался неподвижным. Я собирался уложить его в постель. Был полумрак и тишина. Я вспомнил строчки из «Персидских мотивов»:

Я давно в судьбе ищу покоя…На коленях дай мне отдохнуть.

Меня охватила такая жалость к этому несчастному человеку, что я едва сдерживал слезы. Есенин неожиданно встал. Я пошел его проводить. У подъезда показался поэт А. Он предложил свои услуги доехать с Есениным до его квартиры на Остоженку. Крикнули извозчика. Поехали. Я посмотрел вслед уезжающим и с грустью подумал: доедут ли?

1925 г. Ноябрь. В полдень приходит ко мне Есенин. Есенин возбужден. В шубе с бобровым воротником и в бобровой шапке. Непрерывно говорил. Был оживлен чрезвычайно.

– Знаешь ли ты, упрямый. Я ломаю себя. Когда истощаются средства, то, знаешь ли, как можно писать стихи? Дай бумаги!

Разрезали бумагу на мелкие квадратики. Начали играть в примитивную стихомашину.

– Глагол – пустяк, глагол подразумевается, глагол будет найден после. Пиши существительные, я буду писать прилагательные, – заметил Есенин.

Стали наугад соединять его прилагательные с моими существительными. Игра была неудачной. Я намеренно, в шутку, подбирал существительные, ничего не имеющие общего с есенинским поэтическим словарем. Я действовал, как человек, бросающий под вертящийся мельничный жернов вместо зерен булыжник.

Насколько мне известно, Есенин прибегал иногда к способу писания стихов посредством примитивной стихомашины. У него была небольшая сумка, куда он складывал слова, написанные на отдельных бумажках, он тряс эту сумку, чтобы смешать бумажки, затем вынимал несколько бумажек. Комбинация из слов, полученных таким путем, давала первый толчок к работе над стихом.

Этим способом писания стихов поэт хотел расширить рамки необходимого, хотел убежать из тюрьмы своего мозга, хотел многое предоставить стечению обстоятельств, игре случая. Этот способ писания стихов напоминает игру в счастье, гаданье по билетикам, которые вынимает сидящий в клетке уличный попугай.

Разумеется, к искусственному способу писания стихов Есенин относился несерьезно; это была только забава, и притом на короткий срок. Припоминаю, что лет пять назад я несколько раз говорил с Есениным об устройстве стихомашины. В то же время я изложил Валерию Брюсову свой проект стихомашины. Я предлагал устраивать вечера стихомашины для публики. Валерий Брюсов заметил, что мой проект напоминает «великое искусство» Луллия. Известно, что Раймунд Луллий (1234–1315) изобрел систему «великого искусства», состоящую в логико-механическом методе расположения понятий по определенным местам и определенным способом, для того, чтобы таким путем, т. е. путем различной перестановки и сочетания понятий, находить чисто умозрительным способом все, что можно сказать о предмете. Между прочим, Джордано Бруно увлекался «искусством» Луллия.

После неудачной игры в стихомашину Есенин прочел новое стихотворение. Оно было строгое, безукоризненное. Зная, что в последнее время Есенина часто пилили за неудачные стихи, я заметил, что напрасно его враги и друзья в кавычках нападают на него, позволяют себе упрекать его в упадке сил, позволяют делать намеки на то, что будто бы он исписался; последнее стихотворение показывает, что он движется вперед, – это пушкинские стихи.

Есенин заговорил о форме стиха: о концовых созвучиях.

– Стихия и Россия нельзя рифмовать. А между тем наши предшественники, например Блок, почти все время так рифмовали. Сочетание разнородных согласных их не коробило, у них не так тонок слух, их удовлетворяли одинаково звучащие гласные. У нас концовые созвучия должны быть иные, согласные должны быть или одинаковы, или близки друг к другу по звучанию. Вот у меня: проси я – Россия.

Дальше Есенин предложил обсудить следующий вопрос.

Какую из рифмуемых строчек следует ставить первой – короткую ли с окончанием на гласный или удлиненную согласными звуками?

Я дал примеры: тренькать – деревенька, голубым – на дыбы, скорее – канареек, перестать – уста, Руси – колесить.

Есенин утверждал, что строчку с кратким окончанием следует ставить второй, так, по его мнению, лучше звучит. Я не совсем соглашался с Есениным: такая расстановка рифмуемых строк, может быть, в большинстве случаев звучит лучше, но бывает и обратно; по-видимому, здесь нужно учитывать другие элементы стиха. В доказательство своего мнения я привел примеры из народных песен и отрывки из современных поэтов, а также отрывки из стихов Есенина.

Есенин прервал спор:

– Я тебя разыграю.

Это означало, что Есенин начинает игру в «хохотушку». Странная игра в «хохотушку» возникла во время военного коммунизма. Полуголодные поэты собирались в комнате одного из своих товарищей, уславливались: можно говорить в глаза друг другу что угодно – правду и ложь, насмешливое, злое, отвратительное, грубое, – никто не имеет права обижаться. Число приглашаемых на «хохотушку» определялось заранее, человек 5–6. Подбор участников был строгий. Иногда заранее намечалась и жертва: будем изводить такого-то. Кто-нибудь из участников доставал чаю. Настоящий китайский чай в голодное время был редкостью, поэтому он действовал как хорошее возбуждающее средство, как легкий опьяняющий напиток. Женщин на «хохотушку» не приглашали: при них игра становилась невозможной. Пригласили однажды поэтессу, игру пришлось прекратить. Игра в «хохотушку» – это своеобразный «Пир во время чумы».

Есенин в «хохотушках» участвовал редко. В характере этого великого лирика отсутствовала саркастическая соль. У него не было ни одного едкого сатирического стихотворения. Юмористические стихи его, написанные по случаю, всегда пресны.

Есенин начал игру. Он нападал. Я защищался, намеренно давая ему козыри в руки, чтобы подогреть игру. Я не принял брошенного вызова: я знал, что Есенин болен, и не хотел играть на нервах больного человека. Под конец игра приняла вид насмешливой литературной беседы. Говорили быстро, перебивая друг друга, одновременно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});