1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе - Николай Черушев

Недавно в одном из изданий опубликовано письмо Егорова к Ворошилову, датированное серединой февраля 1931 года[99]. Оно является (по содержанию) поздравлением наркому в честь его пятидесятилетия, написанным в Германии (г. Штутгарт), где Егоров находился в служебной командировке в составе группы командиров РККА, изучавшей оперативно-тактические и другие вопросы в войсках рейхсвера. Конечно, полувековой юбилей самое удобное место для хвалебных речей. Но уж очень подобрострастен Егоров в данном послании – здесь он явно «пересластил». Хотя, как знать!.. Видимо, он знал, что делал: Ворошилову (да и Сталину тоже) будет весьма приятно прочитать этот панегирик, эту сплошную славицу в их адрес. И неверно утверждают некоторые историки, заявляя, что махровым цветом культ личности расцвел только в середине 30 х годов. Нет, это не совсем так. Из данного письма Егорова хорошо видно, что уже в конце 20 х годов в высших эшелонах власти вовсю славили вождей – большого вождя и другого, рангом пониже и властью пожиже, что было своеобразной платой за чины и должности, членство в партийных и советских органах.

А посему не удивительно, что славя в течение двадцати лет вождей партии, правительства и наркомата обороны. Егоров вправе был надеяться, когда наступил для него трудный час, на оказание ему помощи, на проявление «высочайшей милости», – другого исхода он себе не желал, хотя примеры Тухачевского, Гамарника, «гражданских» наркомов должны были, казалось бы, поколебать у него веру в «доброго царя».

В письмах-обращениях к Сталину и Ворошилову у маршала Егорова содержится один-единственный протест – против политического пачкания его имени арестованными военачальниками – Беловым, Грязновым, Седякиным, о чем ему стало известно из «компетентных источников». Однако этими людьми дело совсем не ограничивалось – его усиленно «пачкали» и лица, находившиеся на свободе. Например, мало кому известный тогда, кроме кавалерии, комбриг Г. Жуков, конечно же член партии, один из рьяных борцов за безупречную чистоту ее рядов.

Так вот этот самый Г. Жуков тоже приложил руку к политической компрометации маршала Егорова, руководствуясь при этом самыми низменными мотивами. Перед нами один из документов той эпохи – письмо члена ВКП(б) Жукова наркому обороны Ворошилову, написанное в конце января 1938 года, то есть еще до ареста маршала, но уже после освобождения его от должности первого заместителя наркома. Из факта его (письма) появления, а тем более из содержания отчетливо просматривается одна-единственная цель – чтобы высокое начальство заметило твое усердие в оплевывании очередного военачальника, которому «наверху» выражено политическое недоверие. Как говорится, не помешает лишний раз пнуть упавшего былого кумира, не опасаясь ответных мер с его стороны.

Как сейчас стало известно, доносы тогда писали многие. Как в центре, так и на местах. Писали люди, знавшие сослуживца в течение длительного времени, писали и те, кто только однажды где-то слышал его – на собрании, митинге или в частном разговоре. Вот эта последняя разновидность «сигнальщиков» и являлась самой опасной, ибо не зная всех подробностей описываемого события и свойств личности того, на кого они «писали», но одержимые стремлением показать себя сверхбдительными, не знающими пощады к «врагам народа», – они в выгодном для себя свете трактовали те или иные слова, поступки, действия.

Егоров в этом плане не являлся исключением – писали и на него доносы. Доказательством тому служит приводимый ниже документ, впервые опубликованный писателем Владимиром Карповым в журнальном варианте его книги «Маршал Жуков: Его соратники и противники в дни войны и мира». В последующих отдельных изданиях книги данного документа мы уже не найдем. Почему это произошло, будет сказано ниже. А пока приведем его полный текст:

«Народному Комиссару обороны Союза ССР

тов. Ворошилову

Вскрытие гнусной, предательской, подлой работы в рядах РККА обязывает всех нас проверить и вспомнить всю ту борьбу, которую мы, под руководством партии Ленина – Сталина провели в течение 20 ти лет. Проверить с тем, что все ли мы шли искренно честно в борьбе за дело партии Ленина-Сталина, как подобает партийному и непартийному большевику и нет ли среди нас примазавшихся попутчиков, которые шли и идут ради карьеристической, а может быть и другой, вредительско-шпионской цели.

Руководствуясь этими соображениями, я решил рассказать т. Тюленеву следующий факт, который на сегодняшний день, считаю, имеет политическое значение.

В 1917 году в ноябре м-це, на Съезде 1 й Армии в Штокмазгофе, где я был делегатом, я слышал выступление бывшего тогда правого эсера подполковника Егорова А.И., который в своем выступлении называл товарища Ленина авантюристом, посланцем немцев. В конечном счете речь его сводилась к тому, чтобы солдаты не верили Ленину, как борцу-революционеру, борющемуся за освобождение рабочего класса и крестьянства.

После его выступления выступал меньшевик, который, несмотря на вражду к большевикам, и он даже отмежевался от его выступления.

Дорогой товарищ Народный Комиссар, может быть поздно, но я, поговорив сегодня с товарищем Тюленевым, решил сообщить это Вам.

Член ВКП(б) (Г. Жуков)»[100]

Читателю ясно, что Владимир Карпов, включив, после определенных колебаний, в текст письмо-донос, тем не менее напрямую связывает его с главным героем своей книги, причем очень сожалея о самом факте наличия этого документа, сильно компрометирующего прославленного маршала. Искренний поклонник Жукова-полководца, Карпов, комментируя данное письмо, пытается как-то объяснить его происхождение. И он нашел, на его взгляд, единственно верное определение этому явлению, то есть доносительству – у Жукова сработал инстинкт самосохранения. Боязнь попасть под нож человеческой мясорубки образца 1937–1938 годов, опасность самому лишиться политического доверия толкали комбрига Жукова к поискам каких-то новых форм проявления лояльности существующему режиму. И он не находит более удобного и убедительного пути ее показа, как письмо-донос, не считая, видимо, его особым криминалом.

Из содержания письма усматривается, что рассказ Жукова Тюленеву о выступлении А.И. Егорова на армейском съезде советов был инициирован каким-то важным изменением в судьбе и карьере маршала. В письме об этом напрямую не говорится, но, повторю, оно подспудно чувствуется, особенно зная морально-политическую обстановку в стране того периода. Теперь-то мы точно знаем сей конкретный повод – смещение маршала с высокого поста первого заместителя наркома обороны. К тому же надо добавить, что у автора письма проскальзывают нотки неуверенности в «порядочности» собеседника (Тюленева) – доложит он об этом «куда следует» или же нет. А раз так, то надо самому лишний раз подстраховаться. Вот и появился на свет приведенный выше донос, дополнительно пачкающий политическую репутацию Александра Ильича Егорова.

Не располагая точными данными о дате ареста маршала, Карпов утверждает, что к моменту написания Жуковым письма Егоров уже находился в тюрьме. Именно поэтому писатель, всячески стараясь показать своего героя в более привлекательном виде, делает такой безапелляционный вывод: «письмо Жукова уже не могло повредить Егорову». На самом деле все обстояло далеко не так – и Егоров находился на свободе, и лишняя ложка дегтя (донос Жукова) еще более портила служебную и партийную карьеру маршала, в чем мы могли убедиться, читая его обращения к наркому Ворошилову. Так что попытка Карпова обелить автора письма по данному эпизоду, представив его донос этакой совсем безвредной бумажкой, якобы затерявшейся в недрах канцелярии наркома и не принесшей ощутимого вреда Егорову, лишена всяких на то оснований.

Вообще, о данным документом и его публикацией в журнале «Знамя» получилась весьма примечательная история. Многие читатели не поверили в подлинность документа, очерняющего Г.К. Жукова. Первыми, и это естественно, забили тревогу его дети. Они обратились к главному редактору с письмом, в котором с возмущением отметали саму вероятность написания их отцом такого рода бумаги, даже из-за всесильного «инстинкта самосохранения». Основным же их аргументом в доказательстве того, что приведенный в произведении В. Карпова документ – это фальшивка, являлось, по их словам, явное несоответствие подписи на письме с подлинной росписью Г.К. Жукова, имеющейся у него в семье и на многих документах, хранящихся в различных архивах.

По свидетельству В. Карпова, опубликованный в журнале документ он получил в Институте военной истории Министерства обороны СССР. Получил в период руководства последним генерал-полковником Д.А. Волкогоновым. Туда и обратились, имея на руках письма Г.К. Жукова, относящиеся к тем же годам, возмущенные дочери маршала. С одной-единственной просьбой – оказать квалифицированную помощь в установлении истины. Однако там им однозначно ответили, что подлинность документа сомнений не вызывает. Тогда дети Жукова, будучи уверенными в своей правоте, добились проведения экспертизы во ВНИИ судебных экспертиз Министерства юстиции СССР.